Саймон Моуэр - Евангелие от Иуды

«Я помню ваши лекции в семинарии, — писал он. — Мы видели в вас пример для подражания, командира, который поведет нас в бой, и теперь взгляните, что вы натворили. Сколько душ вы утащили за собой в геенну? Сколько невинных жизней уже загублено?»

На все вопросы ответит вера. И когда ты теряешь веру, тебе не остается ничего иного, кроме как восполнить yrрату философией — той, которая умышленно и хладнокровно не дает ни единого ответа.

Отправьтесь с компанией родственников на пикник. Отвезите их куда-нибудь в Сутри на этрусскую землю к северу от Рима. К лесам и внезапным теснинам, к бурым утесам в пунктире надгробий, к заброшенным, поросшим ежевикой ступеням. Джек вел первую машину, в следующей ехали друзья (Говард и Гемма, которые остались погостить на выходные). Ньюман сидел на заднем сиденье первой машины — вспомогательный элемент, бесцветное, но весьма занятное дополнение, нечто вроде артефакта стародавнего археологического периода. Были там и обе дочери, совсем недавно вернувшиеся из интерната: они сидели по бокам от него, разделенные великим перевалом человеческой застенчивости. Старшая, Кэтц, краснела и умолкала всякий раз, когда Лео заговаривал, а младшая, Клер, откровенно его изучала.

— Вы не похожи на священника, — сказала она.

— А на кого обычно похожи священники?

— Священники — такие же люди, как и все остальные, — вмешалась Мэделин, повернувшись к ним с переднего сиденья.

— Нет, не такие же. Священники скучные.

Взрослые рассмеялись.

— Отец Лео вовсе не скучен. Вообще-то, он настоящая знаменитость. Он пишет о Библии в газеты.

Ньюман попытался сменить тему.

— Папа Римский — тоже священник, — напомнил он.

— Папа Римский скучный, — категорично заявила Клер, и Кэтрин покраснела от стыда.

— Папа Римский любит каждого из нас, — сказала Мэделин. — Именно поэтому он может быть немного скучным.

За городом они увидели древний амфитеатр и ряды надгробий на утесе. Они припарковали машину и вышли наружу, чтобы осмотреться.

— А где сейчас находятся эти мертвые люди? — спросила Клер, через открытую дверцу машины глядя на влажную, голую землю. — Они отправились на небо?

Это был любопытный теологический момент.

— Куда же они отправились? — спросила Мэделин. — Миллионы людей, которые не знали об Иисусе Христе просто потому, что жили задолго до его рождения?

— Этого мы не знаем, — признался Лео.

— Ну, их же нельзя просто сбросить со счетов, правда? В свое время они были столь же реальны, как и мы все. Даже сейчас, если предположить, что у смерти отсутствует временное измерение, они остаются такими же реальными, как, допустим, твоя покойная мать или мой покойный отец.

— Лимб?[18] — предположил Джек. — Так ведь называется специальное место, которое вы придумали длярешения этой проблемы?

— Лимб — для маленьких детей, глупенький, — ответила младшая дочка.

Небольшая теологическая дискуссия продолжилась, когда группа начала осмотр надгробий. Тропинка тянулась вдоль подножия утеса, а после устремлялась вверх, по заросшему мхом склону, прямо к знаку, который гласил: «Часовня Мадонны дель Парто, Пресвятой Богородицы». В путеводителе говорилось, что раньше это здание было митреумом.[19] Оно было целиком построено из камня: колонны, приделы, узкая апсида — абсолютно все. Там пахло сыростью и древностью — кисловатый, затхлый запах.

— Митреумы — конек Лео, — сказала Мэделин мужу. — Или правильно говорить «митреума»? Он однажды водил нас в один митреум под Сан-Клементино.

Лео вдруг понял, что хочет, чтобы она на него посмотрела, и это не на шутку его взволновало. Он даже говорил с умышленной бойкостью, чтобы привлечь ее взгляд. Пока они бродили среди теней пещеры, он пространно излагал идею митраизма — рассказывал о самом Митре, о быках и жертвоприношениях, о тайных ритуалах — инициациях,[20] о бычьем семени, что оплодотворяет весь мир. И она действительно смотрела на него с загадочной улыбкой, которая могла выражать интерес, но могла подразумевать и нечто вроде сочувствия.

— Христианство победило, — сказал он им, — отрекшись от элитарности, распахнув объятия всем и каждому, ничего не скрывая.

— А что значит «отрекшись»? — спросила старшая девочка. — Почему вы все время используете непонятные слова?

Джек засмеялся и повторил ее вопрос.

— Потому что «понятные» для этих целей не годятся, — сказал Лео.

Они вернулись к машине и поехали обратно в город. Прогуливаясь по узкой, заросшей аллее, Лео взял младшую девочку за руку.

— Хочешь, я кое-что тебе покажу? — предложил он. — Ты знаешь, кто такой Понтий Пилат?

— Конечно, — тут же ответила Клер. — Он убил Иисуса.

— Иисуса убили евреи, — поправила ее Кэтрин. — Так написано в Библии. Иисуса убили евреи.

— Иисуса убили римляне.

— Евреи.

Беседа грозила превратиться в нелепую детскую перепалку: да, нет, да, нет.

— Лео — еврей, — сказала Мэделин.

— Правда? — Джек, похоже, искренне изумился.

Лео ответил с максимальной небрежностью, чтобы поскорее сменить тему:

— Ньюман, Нойман. В начале века в моей семье произошел переход. Моя бабушка обратилась в христианство. — Он знал, о чем думает Джек. Джек обладал острым умом настоящего дипломата и не стал бы упускать из виду подобное обстоятельство. Прогуливаясь по городу в сторону главной площади, мимо alimentari[21] и баров, Лео ощутил прохладный ветерок ревности. Зачем Мэделин выдала этот хрупкий, пустячный секрет?

— Значит, это вы убили Иисуса? — спросила Клер.

— Глупенькая, как может священник убить Иисуса?

— А как же Понтий Пилат?

— Он не был священником.

— Он был римлянином. А отец Лео — римский католик.

— Ты тоже.

— Нет, я не…

— Да!

— Мне кажется, детям лучше помолчать, — решил Джек.

Главная площадь города напоминала масштабную декорацию с фонтаном, кафе, муниципальным зданием и толпой статистов, снующих туда-сюда будто бы в ожидании, пока грянет оркестр и заиграет увертюра. Лео повел своих спутников к палаццо на противоположной стороне. Каменная доска у входа уверяла, что перед ними находится Municipio, муниципалитет. Здание было отделано ржаво-красной штукатуркой, арку входа украшали мраморные фрагменты, найденные на полях в предместье; мелкие осколки различных пород беспорядочно усеивали стены, напоминая перхоть, прилипшую к покрасневшей коже головы.

— Вот, — сказал Лео, слегка волнуясь из-за того, что не сможет произвести впечатление на девочек, ведь это была всего лишь дощечка с надписью, банальный свидетель ушедших времен. Он не мог осуждать детей, в которых невинность смешалась с изощренностью, а честность — с лицемерием.

Группа подошла ближе и взглянула в направлении, которое он им указал. Слово Pontiiвыделялось среди эпиграфических каракулей; по всей вероятности, это было обозначение одной здешней семьи, gens Понти.

— Ну и что?

И в самом деле, что? Единственное свидетельство, если его можно счесть таковым, существования итальянского колониального правителя нижнего ранга, с обломком камня на плече и напористой женой — Понтия Пилата. Самый известный римлянин из всех, когда-либо рожденных на свет. Конкурентов у него, по большому счету, нет. Забудьте о Юлии Цезаре и Тиберии. Сколько в мире насчитывается христиан? Миллиард? Не считая Девы Марии, Понтий Пилат — единственный человек, упомянутый в «Символе Веры». Посему его имя звучит из уст каждого из миллиарда христиан всякий раз, когда он или она идет в церковь. Вот что называется славой.

— Здесь он родился. Это его родной город. — И вполголоса добавил: «возможно», дабы не испортить свою и без того малоубедительную историю.

Так Лео поведал семье Брюэров и их друзьям о Понтий Пилате в тот весенний день в Сутри, когда ветер был холоднее, чем положено, а сам Лео алкал внимания Мэделин. Он рассказывал о Понтий Пилате девочкам, Мэделин, Джеку (если тот вообще его слушал), Говарду и Гемме (если им было не наплевать). Он специально привел себя в порядок перед выездом — подстриг волосы, тщательно побрился, образуя тем самым контраст с бородатыми героями своего рассказа, и обрисовал, так сказать, персонаж — человека верившего во благо республики, в букву закона, в преданность государству и необходимость отстаивать честь своих предков. Человека, который вступил в выгодный брак и благодаря этому взошел теперь на первую ступень имперских амбиций. Понтий Пилат, из сословия всадников, который решил сразиться за крупнейшую награду — Египет. Понтий Пилат, который заслужил благосклонность императорского советника Седжануса и был направлен в Иудею летом двенадцатого года правления Тиберия.