Борис Акунин - Статский советник

Ларионов, взвыв, согнулся пополам, стрелявший же оглянулся на грохот и вскинул руку с компактным вороным «бульдогом». Фандорин нырнул под выстрел и бросился молодому человеку в ноги, однако тот ловко отскочил назад, ударился спиной о дверной косяк и вывалился в прихожую.

Фандорин приподнялся над раненым и увидел, что дело плохо: лицо инженера быстро заливала мертвенная голубизна.

— Ноги отнялись, — прошептал Ларионов, испуганно глядя в глаза Эрасту Петровичу. — И не больно, только спать хочется…

— Я должен его догнать, — скороговоркой произнес Фандорин. — Я быстро, и сразу врача.

Выскочил на улицу, посмотрел вправо — никого, влево — вон она, быстрая тень, несется в сторону Кудринской.

На бегу статскому советнику пришли в голову две мысли. Первая, что врач Ларионову не понадобится. Судя по симптомам, перебит спинной хребет. Скоро, очень скоро бедный инженер наверстает все свои бессонные ночи. Вторая мысль была ближе к делу. Догнать-то убийцу не штука, да что с ним, вооруженным, делать, когда у самого оружия нет? Не ожидал статский советник от сегодняшнего дня никаких рискованных предприятий, и верный «герсталь-баярд», семь зарядов, новейшая модель, остался дома, а как бы сейчас пригодился.

Бегал Эраст Петрович быстро, и расстояние до тени стремительно сокращалось. Однако радоваться тут было нечему. На углу Борисоглебского убийца оглянулся и кинул в преследователя трескучий язык пламени — Фандорину обдуло щеку горячим ветром.

Вдруг прямо из стены ближайшего дома выметнулись еще две резвые тени и слились с первой в один смутный, подвижный ком.

— У, гнида, я те побрыкаюсь! — крикнул чей-то сердитый голос.

Когда Эраст Петрович подбежал ближе, возня уже закончилась.

Веселый молодой человек лежал лицом вниз, с вывернутыми за спину руками, хрипел и ругался. На нем сидел крепкий мужчина и кряхтя выкручивал локти еще дальше. Другой мужчина держал упавшего за волосы, задирая ему голову кверху.

Приглядевшись, статский советник признал в нежданных помощниках двоих из давешних филеров.

— Видите, Эраст Петрович, и от Охранки польза бывает, — раздался из темноты добродушный голос.

Оказалось, что поблизости подворотня, а в ней стоит не кто иной, как Евстратий Павлович Мыльников, собственной персоной.

— Вы почему здесь? — спросил статский советник и сам же ответил. — Остались за мной следить.

— Не столько за вами, ваше высокородие, вы — особа, находящаяся превыше всяческих подозрений, сколько за общим течением событий, — филерский начальник вышел из тени на освещенный тротуар. — Особенно любопытно было посмотреть, не отправитесь ли вы куда-нибудь с той сердитой девицей. Я так полагаю, что вы рассудили ее взять не кнутом, а пряником. И совершенно справедливо. Такие отчаянные от грубости и прямого нажима только звереют. Их по шерстке надо, по шерстке, а потом, как брюшко подставит — цап за мягкое!

Евстратий Павлович мелко рассмеялся и примирительно сделал ладонью: мол, не отпирайтесь, не первый день на свете живу.

— Когда увидел, что барышня одна ушла, хотел своих олухов за ней послать, а потом думаю — погожу-ка еще. Их высокородие человек бывалый, с чутьем. Если задерживается, значит, идею имеет. И точно — вскорости появляется этот, — Мыльников кивнул на воющего от боли и матерящегося арестанта. — Так что, выходит, не просчитался я. Кто он?

— Кажется, член Боевой Группы, — ответил Эраст Петрович, чувствуя себя обязанным неприятному, но неглупому, весьма неглупому коллежскому асессору.

Евстратий Павлович присвистнул и хлопнул себя по ляжке:

— Ай да Мыльников. Знал, на кого ставить. Как будете реляцию писать, не забудьте раба божьего. Эй, ребята, кликните санки! И хорош ему руки выламывать, а то он чистосердечное писать не сможет.

Один из филеров побежал за санями, второй защелкнул на лежащем наручники.

— Хрен тебе с горчицей чистосердечное, — просипел арестованный.

В охранное Эраст Петрович попал лишь далеко за полночь. Сначала нужно было позаботиться об истекающем кровью Ларионове. Вернувшись, Фандорин застал инженера уже впавшим в забытье. Пока приехала вызванная по телефону карета из больницы Братолюбивого общества, увозить застреленного стало уже незачем. Выходило, что время потеряно попусту.

Да еще до Большого Гнездниковского пришлось добираться на своих двоих — по ночному времени ни одного извозчика статскому советнику не встретилось.

В тихом переулке было темным-темно, лишь в окнах знакомого двухэтажного дома жизнерадостно горел свет.

Нынче в Охранном отделении было не до сна. Войдя, Эраст Петрович стал свидетелем любопытной сцены. Мыльников заканчивал разбор вечерней операции. Все шестнадцать филеров были выстроены вдоль стены длинного коридора, а коллежский асессор мягко, словно огромный кот, прохаживался вдоль шеренги и ровным, учительским голосом наставлял:

— И снова повторю, чтоб вы, болваны, наконец запомнили. При задержании группы политических, особенно если с подозрением на терроризм, действовать следующим порядком. Первое — ошеломить. Ворваться. С треском, криком, грохотом, чтоб у них поджилки затряслись. Даже храбрый человек от неожиданности цепенеет. Второе — обездвижить. Чтоб каждый задержанный прирос к месту, не мог пальцем шевельнуть, и уж тем более голос подать. Третье — обыскать на предмет оружия. Сделали вы это? А? Тебя, Гуськов, спрашиваю, ты на захвате старший был, — Мыльников остановился перед пожилым филером, у которого из расквашенного носа стекала красная юшка.

— Ваше высокоблагородие, Евстратий Павлович, — пробасил Гуськов. — Так ведь мелюзга же, желторотики, сразу видать было. У меня глаз наметанный.

— Я те сейчас в этот глаз еще добавлю, — беззлобно сказал коллежский асессор. — Ты не рассуждай, дурья башка. Делай, как положено. И четвертое: за каждым из задержанных постоянный догляд. А у вас, разгильдяев, барышня из ридикюля пукалку достает, и никто не видит. В общем так… — Мыльников заложил руки за спину, покачался на каблуках. Агенты, затаив дыхание, ждали приговора. — Наградные получат только Ширяев и Жулько. За арестование опасного террориста по пятнадцати целковых от меня лично. И в приказе будет. А с тебя, Гуськов, десять рублей штрафу. И на месяц из старших филеров в обычные. Справедливо выйдет, как считаешь?

— Виноват, ваше высокоблагородие, — повесил голову наказанный. — Только от оперативной работы не отстраняйте. Я заслужу, вот вам крест, заслужу.

— Ладно, верю, — Мыльников обернулся к статскому советнику и сделал вид, что только сейчас его заметил. — Замечательно, что пожаловали, господин Фандорин. Петр Иваныч и Зубцов битый час с нашим приятелем толкуют, да все впустую.

— Молчит? — спросил Эраст Петрович, поднимаясь за Мыльниковым по витой лесенке.

— Совсем наоборот. Дерзит. Я послушал немножко и ушел. Все одно толку не будет. А у Петра Иваныча после давешнего еще и нервы прыгают. Опять же обидно ему, что не он, а мы с вами такую важную птицу зацапали, — заговорщически присовокупил Евстратий Павлович, полуобернувшись.

Допрос велся в кабинете начальника. Посреди просторной комнаты на стуле сидел знакомый Фандорину весельчак. Стул был особенный, массивный, с ремешками на двух передних ножках и подлокотниках. Руки и ноги пленника были намертво пристегнуты, так что шевелить он мог только головой. По одну сторону стоял начальник Охранного, по другую — господин приятной наружности, на вид лет двадцати семи, худощавый, с английскими усиками.

Бурляев хмуро кивнул чиновнику, пожаловался:

— Отъявленный мерзавец. Целый час бьюсь, всё без толку. Даже имени не говорит.

— Что в имени тебе моем? — задушевно спросил подполковника наглец. — Оно, голуба, умрет, как шум печальный.

Не обращая внимания на дерзость, подполковник представил:

— Зубцов, Сергей Витальевич. Я вам про него рассказывал.

Худощавый почтительно поклонился, улыбнувшись Эрасту Петровичу самым приязненным образом.

— Счастлив быть представленным, господин Фандорин. Еще более счастлив вместе работать.

— А-а, — обрадовался арестованный. — Фандорин! То-то, смотрю, седые височки. Раньше не разглядел, не до того было. Что вы смотрите, хватайте его, господа! Это он старого осла Храпова убил.

И засмеялся, очень довольный шуткой.

— Разрешите продолжать? — спросил Зубцов разом у обоих начальников и повернулся к преступнику. — Итак, мы знаем, что вы член Боевой Группы и участвовали в покушении на генерала Храпова. Только что вы косвенно признались, что располагали описанием внешности господина статского советника. Нам известно также, что ваши соучастники в настоящее время находятся в Москве. Даже если обвинению не удастся доказать вашу причастность к покушению, вам все равно грозит самая строгая мера наказания. Вы убили человека и оказали вооруженное сопротивление представителям закона. Этого совершенно достаточно, чтобы отправить вас на эшафот.