Роберт Маккаммон - Голос ночной птицы

— Я видела его стиль, — возразила она, — и мне он не понравился. Забери коробку.

— Рэйчел, позволь обратить твое внимание на одну вещь. Не Бидвелл убил твоего мужа. И не он придумал эту интригу. Мне не особо интересны его… гм… мотивы, но он реагировал на кризис, который мог погубить Фаунт-Роял. В этом смысле, — сказал Мэтью, — он действовал должным образом. Ты же знаешь, он мог тебя повесить, не ожидая магистрата. И вполне бы оправдался.

— То есть теперь ты оправдываешь его?

— Поскольку ты выносишь ему обвинительный приговор за то, что не целиком его вина, — ответил Мэтью, — я просто защищаю его в суде.

Рэйчел смотрела молча, все еще протягивая ларец. Мэтью не сделал попытки его взять.

— Дэниел мертв, — сказал Мэтью, — и ты это знаешь. Мертвы и те двое, кто убил его. Но Фаунт-Роял — такой, каким он может быть, — все еще здесь, и Бидвелл тоже. Он собирается сделать все, чтобы отстроить город. Это его главная забота. И твоя, кажется, тоже. Ты не считаешь, что общее дело важнее ненависти?

— Я возьму эту коробку, — сказала Рэйчел спокойно, — и брошу в источник, если ты откажешься ее забрать.

— Тогда вперед, — ответил он, — потому что я отказываюсь. Да! Кроме одной золотой монеты. Той, что Джонстон украл из моей комнаты. Перед тем, как ты выбросишь свое состояние, чтобы доказать свою преданность Дэниелу постоянными страданиями и нищетой, я возьму эту одну монету.

Она не ответила — может быть, потому, что слегка вздрогнула.

— Я понимаю точку зрения Бидвелла, — сказал Мэтью. — Улики против тебя были подавляющие. И я бы тоже мог бы требовать твоей казни, если бы достаточно твердо верил в колдовство. И… если бы в тебя не влюбился.

Тут она действительно моргнула. Такая сильная секунду назад, она будто оцепенела.

— Конечно, ты это знала. Ты не хотела этого. Ты даже меня просила — как ты это сказала — жить дальше. Ты мне сказала — там, в тюрьме, когда я прочел тебе приговор магистрата, — что пришло время принимать реальность. — Он скрыл печаль за едва заметной улыбкой. — Теперь пришло такое время для нас обоих.

Рэйчел опустила взгляд к полу. Она держала ларец на вытянутых руках, и Мэтью увидел у нее на лице борьбу течений, достойную океана.

— Я утром уеду, — сказал он. — Несколько недель пробуду в Чарльз-Тауне. Потом скорее всего направлюсь в Новый Йорк. Там меня можно будет найти через магистрата Натэниела Пауэрса, если я тебе когда-нибудь понадоблюсь.

Она подняла на него глаза — они влажно блестели.

— Я никогда не смогу с тобой расплатиться за свою жизнь, Мэтью. Как я могу хотя бы начать?

— Ах, это… я думаю, одной золотой монеты хватит.

Она открыла коробку, и он взял монету.

— Возьми еще, — предложила она. — Возьми столько, сколько тебе захочется. И драгоценностей тоже.

— Одну золотую монету, — сказал он. — Она мне причитается.

Он сунул монету в карман, чтобы никогда ее не потратить.

Потом оглядел дом и вздохнул. Было у него чувство, что, когда крысы будут изгнаны и дом снова станет принадлежать Рэйчел, она может воспринять реальность и переехать в лучшее жилье — подальше от этой проклятой тюрьмы. Рэйчел шагнула к нему.

— Ты мне поверишь… если я скажу, что буду тебя помнить в глубокой-глубокой старости?

— Поверю. И вспомни меня, если к тому времени тебя потянет на мужчин моложе тебя.

Она улыбнулась, несмотря на грусть. Потом взяла его за подбородок, наклонилась и поцеловала в лоб, под повязку, прикрывающую материал для будущих любимых рассказов внукам.

Вот теперь, понял он. Теперь или никогда.

Спросить ее. Действительно ли она входила в ту продымленную больничную палату? Или это была лишь его горячечная — и желанная — фантазия?

Девственник он все еще или уже нет?

Он принял решение и счел его правильным.

— Отчего ты так улыбаешься? — спросила Рэйчел.

— А… вспомнил один сон, который мне вроде бы приснился. Да, еще одно: ты мне как-то сказала, что у тебя сердце полностью опустошено. — Мэтью глядел в ее измазанное грязью, решительное лицо, навеки заключая эту редкую красоту формы и духа в сокровищницу памяти. — Я думаю… это как буфет, который просто следует наполнить.

Он наклонился, поцеловал ее в щеку… и надо было уходить. Надо было.

Когда Мэтью вышел, Рэйчел проводила его до дверей. Она встала на пороге своего дома, своего нового начала.

— До свидания! — сказала она ему вслед, и голос ее, быть может, дрогнул. — До свидания!

Он оглянулся. Глаза жгло, и она расплывалась в них.

— Прощай! — ответил он.

И зашагал прочь. Часовой на посту обнюхал его башмаки и вернулся к своим обязанностям крысолова.

В эту ночь Мэтью спал как человек, вновь открывший для себя ценность покоя.

В пять тридцать миссис Неттльз пришла его будить, как он просил, хотя оставшиеся в городе петухи уже выполнили эту работу. Мэтью побрился, вымыл лицо, надел пару лимонного цвета бриджей и чистую белую рубашку с отрезанным левым рукавом. Он натянул белые чулки и сунул ноги в башмаки с квадратными носами. Если Бидвелл хочет получить обратно одежду, которую он одолжил, пусть сдирает ее сам.

Перед тем как спуститься с лестницы в последний раз, Мэтью зашел в комнату магистрата. Нет, не так. Это снова была комната Бидвелла. Мэтью постоял немного, глядя на идеально застеленную кровать. На огарок свечи в фонаре. На одежду, которую носил Вудворд, теперь перевешенную через спинку кресла. Всю, кроме камзола с золотыми полосками, который ушел с магистратом в неведомые миры.

Вчера, вернувшись с кладбища, Мэтью пережил трудное время, пока не понял, что магистрат уже не страдает ни телом, ни умом. Может быть, в каком-то совершенном мире праведные щедро вознаграждаются за свои испытания. Может быть, там отец найдет утраченного сына, и оба они уйдут домой, в свой сад.

Мэтью опустил голову и вытер глаза.

А потом отпустил свою грусть, как ночную птицу.

Внизу миссис Неттльз уже приготовила ему такой завтрак, что могла бы не выдержать лошадь, на которой ему предстояло ехать. Бидвелл отсутствовал, очевидно, предпочтя поспать подольше, чем разделить трапезу с клерком. Но с последней чашкой чая миссис Неттльз подала Мэтью конверт, на котором было написано: «Относительно характера и способностей мастера Мэтью Корбетта, эсквайра». Мэтью повернул конверт и увидел, что он запечатан красным сургучом с величественной буквой «Б».

— Он просил это вам дать, — объяснила миссис Неттльз. — Как рекомендацию на будущее, он сказал. Я была бы польщена, потому что похвалы от Бидвелла бывают реже снежных лавин в Аду.

— Я польщен, — сказал Мэтью. — Скажите ему, что я весьма признателен за его доброту.

После завтрака миссис Неттльз вышла вместе с Мэтью наружу. Солнце поднялось довольно высоко, небо синело, а несколько кружевных облачков плыли, как парусные корабли, которые Бидвелл надеялся отправлять из своего будущего порта. Джон Гуд привел превосходного чалого коня под таким седлом, от которого не слишком много останется синяков по дороге отсюда до Чарльз-Тауна. Миссис Неттльз открыла седельную сумку, показывая, куда положила еду и кожаную флягу с водой. Мэтью обратил внимание, что теперь, когда он уже не нужен Фаунт-Роялу, провожать его предоставлено слугам.

Он пожал руку Гуду, и Гуд поблагодарил его за то, что «бомбу» убрали у него из дома. Мэтью в ответ поблагодарил за предоставленную возможность попробовать совершенно чудесный черепаховый суп.

Миссис Неттльз лишь слегка помогла ему взобраться на лошадь. Потом Мэтью устроился в седле и разобрал поводья. Он был готов.

— Молодой сэр, — сказала миссис Неттльз, — могу я вам дать один совет?

— Конечно.

— Найдите себе хорошую, крепкую шотландскую девушку.

Он улыбнулся:

— Я обещаю тщательно обдумать это предложение.

— Хорошей вам дороги, — сказала она. — И хорошей жизни.

Мэтью направил лошадь к воротам и пустился в путь. Он проехал мимо источника, где женщина в зеленом чепце уже набирала воду на день. В поле он увидел фермера, вскапывавшего землю деревянной мотыгой. Другой фермер шагал между свежими бороздами, разбрасывая по сторонам семена.

«Счастливо оставаться, Фаунт-Роял! — подумал Мэтью. — И хорошей жизни всем здешним обитателям, сегодняшним и завтрашним».

У ворот уже ждал мистер Грин, чтобы поднять запорное бревно.

— До свидания, сэр! — крикнул он Мэтью и блеснул щербатой улыбкой.

Мэтью выехал за ограду. Отъехав не слишком далеко, он придержал лошадь и оглянулся. Ворота закрывались. Медленно, медленно… и закрылись. Сквозь пение лесных птиц послышался стук опускаемого запорного бревна.

Мэтью точно знал, куда направляется.

В Новый Йорк. Но не только потому что там живет магистрат Натэниел Пауэрс. Еще и потому, что там приют, и директор Эбен Осли. Мэтью помнил, что говорил этот коварный мерзавец, растлитель детей, пять лет назад: «Считай, что продолжается твое образование — познание реального мира. Стань для магистрата полезным работником, служи с открытой душой и доброй совестью и проживи долгую счастливую жизнь. И никогда — никогда! — не замышляй войну, которую у тебя нет надежды выиграть».