Элеанор Каттон - Светила

Анна покраснела: никто и никогда не называл ее оригинальной; более того, девушке в жизни не пришло бы в голову, что ее реплики заслуживают названия «речи».

– Да просто подумалось так, – пролепетала она.

Клинч откашлялся; он все ждал, когда его представят.

– А вы давно в Хокитике? – полюбопытствовал юноша.

– Сегодня утром приехала. Собственно, вот только что: мы якорь бросили меньше часа назад.

– Так недавно! – Юноша, похоже, поразился еще сильнее, словно благодаря ее недавнему прибытию их случайная встреча обрела в его глазах еще большую значимость.

– А вы? – спросила Анна. – Вы тут давно?

– Да где-то с месяц, – отвечал юноша. Внезапно он просиял улыбкой. – До чего приятно вас встретить – до чего ж чудесно! Я, кажется, уже сто лет как знакомого лица не видал!

– А вы… вы тут на прииске обосновались? – спросила Анна, снова краснея.

– Да, приехал искать удачу или, может, случайно на нее наткнусь – по правде сказать, особой разницы я не вижу. Ох! – Юноша поспешно сорвал с головы шляпу. – Что за вопиющая невежливость с моей стороны! Я не представился. Меня зовут Стейнз. Эмери Стейнз.

Клинч не упустил возможности вклиниться:

– И как вам нравится в Хокитике, мистер Стейнз?

– Право, очень нравится, – заверил юноша. – Это прямо-таки улей, бурлящий противоречиями! Тут есть газета, но нет кофейни, где бы можно было ее почитать; тут есть аптекарь, выписывающий рецепты, а вот доктора днем с огнем не сыщешь, да и больница едва ли заслуживает этого названия. В лавке то и дело заканчиваются либо сапоги, либо носки, но не то и другое одновременно; и все гостиницы на Ревелл-стрит подают только завтрак, зато – в любое время дня!

Анна заулыбалась. Открыла было рот, чтобы ответить, но Клинч ее перебил.

– В «Гридироне» подают горячий ужин, – сообщил он. – Есть тарелка за три пенни и тарелка за шесть пенни; к шестипенсовой добавляется кружка пива.

– А «Гридирон» – это где? – осведомился Стейнз.

– Ревелл-стрит, – пояснил Клинч, как будто улицы в качестве адреса было вполне достаточно.

Стейнз снова обернулся к Анне.

– А что вас привело на побережье? – спросил он. – Вы приехали по чьей-то просьбе? Вы на прииске работать будете? Вы ведь здесь останетесь, правда?

Анне не хотелось упоминать имени Мэннеринга.

– Я собираюсь остаться, – осторожно проговорила она. – Я остановлюсь в гостинице «Гридирон» – мистер Клинч любезно предложил мне номер.

– Это я, – встрял Клинч, протягивая руку. – Клинч. Можно просто Эдгар.

– Счастлив познакомиться, – отвечал Стейнз, обмениваясь коротким рукопожатием. И тут же, повернувшись к Анне, промолвил: – А вашего имени я до сих пор не знаю… но, наверное, мне не следует спрашивать – до поры до времени. Хотите сохранить его в секрете – так, чтобы мне пришлось расспрашивать всех и каждого, прежде чем я все-таки отыщу вас?

– Ее зовут Анна Уэдерелл, – вмешался Клинч.

– О, – отозвался юноша.

В лице его отразилось глубочайшее изумление; он с любопытством воззрился на Анну, как будто ее имя было исполнено тайного смысла, но смысл этот он, в силу какой-то причины, не мог облечь в слова.

– Мы, пожалуй, пойдем, – буркнул Клинч.

Юноша проворно отскочил в сторону:

– О да, разумеется. Конечно, вам пора. Хорошего вам обоим дня.

– Как приятно было снова увидеться, – промолвила Анна.

– Можно мне будет навестить вас? – спросил Стейнз. – Как только вы обустроитесь на новом месте?

Анна удивленно поблагодарила юношу; возможно, она сказала бы и больше, но Клинч уже увлек ее прочь, крепко вцепившись в руку девушки, просунутую ему под локоть, и еще теснее прижав ее к груди.

Глава, в которой Фрэнсис Карвер обращается к Те Рау Тауфаре за сведениями, но Тауфаре, который еще не успел свести знакомство с мистером Кросби Уэллсом, ничем не может ему помочь.

Туземец-маори носил у бедра нефритовую дубинку, засунув ее за пояс на манер хлыста или пистолета. Дубинка была вырезана в форме весла и отполирована до блеска; оливково-зеленый, с разводами, камень тут и там вспыхивал изнутри желтым, как будто крохотные гирлянды цветков-колокольчиков дерева кауваи сперва расплавили, а затем вдавили в стекло.

Изложив свое дело, Карвер собирался уже распрощаться, как вдруг на камень упал луч света и нефрит словно бы засиял. Карвер с любопытством ткнул в него пальцем:

– Это что такое – весло?

– Patu pounamu[81], – отвечал Тауфаре.

– Дай-ка посмотреть, – попросил Карвер, протягивая руку. – Подержать дай.

Тауфаре вытащил дубинку из-за пояса, но собеседнику не отдал. Он замер неподвижно, не сводя с Карвера глаз; дубинка свободно лежала в его руке. Внезапно маори прыгнул вперед, изобразил, будто тыкает Карвера в горло, затем в грудь, и наконец занес дубинку высоко над головой и медленно повел вниз, задержав у самого Карверова виска.

– Крепче стали, – заверил Тауфаре.

– Да ну? – отозвался Карвер, даже не вздрогнув. – Крепче стали, говоришь?

Тауфаре пожал плечами. Шагнул назад, вновь засунул дубинку за пояс, смерил Карвера долгим взглядом, вздернул подбородок, стиснул зубы, а затем холодно улыбнулся и отвернулся.

Глава, в которой Бенджамин Левенталь обнаруживает погрешность, а Стейнз действует под влиянием внезапного порыва.

– Черт! – выругался Левенталь, хмуро воззрившись на наборную доску и читая текст как справа налево, так и в обратном направлении, поскольку шрифт был набран в зеркальном отображении и выворотно. – Тут «вдовушка».

– Что такое? – переспросил Стейнз, входя в мастерскую.

– «Вдовушка» – это типографский термин такой. У меня одно слово лишнее, в колонку не входит; оно повисает отдельно – это и есть «вдовушка». Черт, черт, черт. Я утром ужасно замотался – взял у человека плату за объявление в два квадратных дюйма, а буквы не посчитал; так его текст в двухдюймовый квадрат не влезает. Ох! Придется его на время отложить, а позже взглянуть свежим взглядом; когда все напутал, ничего другого не остается. Чем я могу вам служить, мистер Стейнз? – Левенталь отложил наборную доску, улыбаясь, взялся за тряпку и принялся вытирать перепачканные чернилами пальцы.

Стейнз объяснил, что нынче утром внес в банк свой «капиталец», обменяв золото на наличность.

– Я думал вложиться в участок, – объяснил он, – но пока что-то не хочется. Я все еще… все еще никак не решусь. Мне бы хотелось узнать, а какие еще на прииске есть предложения. Гостиницы, закусочные, складские помещения, лавки… что вообще продается-то?

– Сейчас поглядим, – отозвался Левенталь. Он отошел к шкафу, открыл верхний ящик и принялся пролистывать подшивки бумаг, наконец он вытащил какой-то документ и вручил его Стейнзу. – Вот.

Стейнз пробежал бумагу глазами. Дочитав до конца, он словно бы слегка расслабился и удивленно поднял взгляд.

– «Гридирон», – произнес он.

Левенталь развел руками.

– Предприятие ничем не хуже других, – сообщил он. – Нынешний его собственник – мистер Максвелл, а управляет гостиницей мистер Клинч. Оба – очень достойные люди.

– Я его беру, – заявил Стейнз.

– Да? – откликнулся Левенталь. – Мне сообщить мистеру Максвеллу, что вы хотели бы осмотреть заведение?

– Я не хочу ничего осматривать, – возразил Стейнз. – Я хочу его купить, причем немедленно.

Глава, в которой Фрэнсис Карвер завязывает новое знакомство в гостинице «Резиденция».

Карвер почти не надеялся на то, что объявление, размещенное им в «Уэст-Кост таймс», принесет какие-то плоды. Он очень сомневался, что у кого-то хватит глупости отдать разыскиваемый сундук, даже не заглянув внутрь, тем более если за его возвращение предлагают пятьдесят фунтов. Самое большее, на что Карвер мог уповать, – это на то, что сундук вскроют, содержимое просмотрят, но решат, что платья дороги сердцу владельца как память, и только, и в этом случае нашедший или нашедшая, возможно, возвратит сундук – если только прочтет «Таймс» и узнает про обещанное вознаграждение. Но такая перспектива, сама по себе маловероятная, основывалась на еще менее вероятном предположении, что ящик действительно отправили не куда-нибудь, а в Западный Кентербери! Нет; то, что ночью 12 мая груз изъяли из трюма «Доброго пути», могло означать лишь одно: кто-то знал о баснословном богатстве, в сундук запрятанном. Иначе зачем бы снимать его с корабля перед самым отплытием и отправлять неизвестно куда, наудачу? Если сундук в последний момент забрал Кросби Уэллс – а пока эта версия казалась наиболее правдоподобной, – значит он наверняка поспешил убраться из страны, с помощью золота подкупив таможенников или, может быть, заплатив кому-то за документы и фальшивое имя. Словом, клад пропал безвозвратно. Карвер выругался вслух и, давая выход разочарованию, с силой шваркнул бокалом о стойку.