Элеанор Каттон - Светила

– Аминь, – отозвался сидящий рядом незнакомец.

Карвер свирепо воззрился на него, но тот как ни в чем не бывало подозвал бармена.

– Плесните этому человеку еще, – велел он. – Мы оба выпьем по второму. За мой счет.

Бармен откупорил бутылку бренди и вновь наполнил бокал Карвера.

– Меня Притчард зовут, – представился незнакомец, наблюдая за движениями бармена.

Карвер зыркнул на него.

– Карвер, – буркнул он.

– Я вас за матроса принял, – промолвил Притчард. – У вас куртка солью пропитана.

– Я капитан, – отрезал Карвер.

– Капитан, – повторил Притчард. – Что ж, неплохо! Я вот море никогда не любил. А то бы, наверное, давно домой вернулся; меня одна только мысль об этом путешествии и останавливает: лучше сразу умереть, чем пережить такой кошмар еще раз. Ж**а мира, а?

Карвер проворчал что-то себе под нос; оба выпили.

– Капитан, однако ж, – наконец проговорил Притчард. – Капитан – это хорошо.

– А вы? – осведомился Карвер.

– Аптекарь.

– Аптекарь? – поразился Карвер.

– Единственный в городе, – кивнул Притчард. – Большой оригинал, значится.

Какое-то время они сидели молча. Когда бокалы их опустели, Притчард снова поманил бармена, и тот опять их наполнил, в точности как в первый раз. Внезапно Карвер обернулся к нему:

– А насчет опиума у вас как? Запас есть?

– Боюсь, ничем вам помочь не могу, – покачал головой Притчард. – У меня в наличии только раствор, ничего больше, да и тот нелучшего качества. Послабей, чем виски, зато головной боли – вдвое. К югу от реки Грей вы ничего не найдете. Тем паче если вы до этого дела падки. На север езжайте.

– Я не насчет покупки, – отозвался Карвер.

28 июля 1865 года

42° 43′ 0′′ южной широты / 170° 58′ 0′′ восточной долготы

Глава, в которой Эдгар Клинч пытается поставить на своем, придя к выводу, что Аннино здоровье ухудшается на глазах из-за новообретенной зависимости, поддерживаемой и поощряемой ее работодателем Мэннерингом, а Анна Уэдерелл, чье упрямство под стать Клинчевому, подчиняться не желает.

– Я против китайцев ничего не имею, – заявил Клинч. – Но мне не нравится, как оно выглядит, вот и все.

– Какая разница, как оно выглядит?

– Меня оно настораживает. Вот я к чему. Вся ситуация.

Анна расправила подол платья – муслинового, с кремовой юбкой и вышитым тамбуром корсажем, – одного из тех пяти, что она купила у старьевщиков после крушения «Титании» несколько недель назад. Два платья были тронуты черной плесенью: ее никакая стирка не берет. Все пять весили немало, видимо за счет корсетов, укрепленных чем-то жестким, что Анна сочла пережитком былой, более чопорной эпохи. Старьевщик, заворачивая покупки в бумагу, рассказал, что, как ни странно, на «Титании» в день крушения ни одной женщины в числе пассажиров не ехало; что еще более загадочно, владелец багажа так и не заявил о себе после того, как груз с затонувшего корабля перевезли на берег. Ни одна транспортная компания об этом сундуке, похоже, слыхом не слыхивала. Накладная от соленой воды сделалась совсем нечитаемой, а в судовом журнале ящик отдельной строкой, под чьим-либо именем, не значился. Вот уж тайна из тайн, вздыхал старьевщик. Он искренне надеялся, что у девушки с этими платьями никаких затруднений не возникнет.

А Клинч между тем гнул свое:

– Ну и как тебе не натворить глупостей, когда ты в отключке? Как ты сможешь защитить себя, если… если… ну, в общем, если случится что-нибудь… неприятное?

Анна вздохнула:

– Не твое дело.

– Еще какое мое, если я вижу ясно как день, что этот человек забирает над тобою власть и пользуется ею тебе во зло.

– Он всегда будет иметь надо мною власть, мистер Клинч.

Клинч распереживался не на шутку:

– Да откуда она вообще – эта твоя зависимость? Ну же, отвечай! Ты всего лишь разок приложилась к трубке, да? И этого хватило? Зачем ты это сделала, если не сам Мэннеринг тебя заставил? Он отлично понимает, чего от тебя хочет: чтоб тебе и податься некуда было, вот оно как. Я уж на эти его уловки насмотрелся, поверь! Другие девчонки к этой дряни ни за что не притронутся. Он об этом знает. А вот на тебе он ее опробовал – и сработало. Он тебя в ловушку заманил. Это он тебя подбил.

– Эдгар…

– Что? – воскликнул Клинч. – Что?

– Пожалуйста, оставь меня, – попросила Анна. – У меня сил больше нет.

Глава, в которой Эмери Стейнз засиделся за обедом с магнатом Мэннерингом, каковой вот уже месяц упорно набивается к нему в друзья, и ведет себя по-хозяйски, по своему обыкновению, как будто он на прииске – царь и бог.

– Вы, мистер Стейнз, свою удачу как знамя несете, – промолвил Мэннеринг. – Мне такие знаменосцы по душе.

– Боюсь, мое везение изрядно преувеличено, – отозвался Стейнз.

– Это в вас скромность говорит. Находка первоклассная этот ваш самородок. Я читал банковский отчет. Сколько вам за него дали – фунтов сто?

– Около того, – неуютно подтвердил Стейнз.

– Говорите, вы его в ущелье нашли?

– Поблизости от ущелья, – уточнил Стейнз. – Места в точности не помню.

– Что ж, в любом случае вам здорово повезло, – подвел итог Мэннеринг. – Вы будете доедать мидии или перейдем к сыру?

– Давайте перейдем.

– Сто фунтов! – повторил Мэннеринг, давая знак официанту убрать тарелки. – Это ж до черта денег, не в пример больше, чем стоимость «Гридирона», уж сколько б вы ни заплатили за право собственности. А вы, кстати, сколько заплатили-то?

– За «Гридирон»? – поморщился Стейнз.

– Двадцать фунтов небось?

Притворяться было бесполезно.

– Двадцать пять, – уточнил юноша.

Мэннеринг хлопнул ладонью по столу:

– Вот вам пожалуйста! Вы сидите на груде наличных денег – и за четыре недели ни пенса не потратили. Почему? Что это еще за история?

Стейнз ответил не сразу.

– Мне всегда казалось, что между своим секретом и чужим – большая разница, – наконец проговорил он. – Настолько большая, что хотелось бы мне, чтобы в языке было два слова: одно означало бы, что ты хранишь свой собственный секрет, а второе – что чужой: ты ему, может статься, и не рад, и не искал его, но хранить все равно обещался. То же о любви: есть огромная разница между любовью, которой даришь или стремишься подарить, и любовью, которую желаешь и получаешь.

Какое-то время оба молчали. Наконец Мэннеринг грубовато буркнул:

– Вы пытаетесь мне сказать, что картина неполна.

– А в том, что касается удачи, всей полноты картины никто никогда не видит, – отозвался Стейнз.

Глава, в которой Су Юншэн, недавно обосновавшийся в каньерском Чайнатауне, отправляется в Хокитику прикупить разные необходимые в хозяйстве вещи, – и там его замечает начальник тюрьмы Джордж Шепард, известный китайцу как брат человека, в убийстве которого Юншэна когда-то обвинили, а также как муж настоящей убийцы, Маргарет.

Маргарет Шепард дожидалась в дверях скобяной лавки, пока муж не оплатит покупки, а Су Юншэна, который стоял в каких-нибудь восьми футах, загораживал от нее шкаф с галантерейным товаром. Шепард, обогнув шкаф, увидел китайца первым. Он словно прирос к месту, лицо его посуровело. Однако же голос его прозвучал вполне обыденно:

– Маргарет.

– Да, сэр, – прошептала она.

– Ступай обратно в управление, – велел Шепард, не отводя глаз от Су Юншэна. – Сейчас же.

Она даже не спросила о причине, но молча развернулась и обратилась в бегство. Когда дверь с грохотом за нею захлопнулась, правая рука Шепарда очень медленно легла на кобуру. В левой руке он держал бумажный пакет с рулоном бумаги, двумя навесными петлями, мотком бечевки и коробкой гвоздей с рожковой головкой. Су Юншэн стоял на коленях у канистр с керосином и что-то подсчитывал на пальцах, сложив покупки тут же, на полу.

Шепард смутно почувствовал, что в лавке повисла напряженная тишина. Откуда-то из-за его спины спросили:

– Что-то не так, сэр?

Шепард ответил не сразу. Помолчав немного, он заявил:

– Я возьму вот это.

Он поднял повыше бумажный пакет и выжидательно застыл. Спустя мгновение послышались перешептывания, опасливые шаги – и вот пакет забрали из его рук. Прошло больше минуты. Су Юншэн продолжал считать: глаз он так и не поднял. Тот же самый голос еле слышно произнес:

– С вас шиллинг и шесть пенсов, сэр.

– Запишите на счет тюрьмы, – велел Шепард.

Глава, в которой Алистер Лодербек, считавший, что его единокровный брат Кросби Уэллс приходится единоутробным братом, то есть братом по матери, негодяю Фрэнсису Карверу, и, как следствие, полагавший, что Кросби Уэллс каким-то образом причастен к шантажу, в результате которого ему, Лодербеку, пришлось уступить свой ненаглядный барк «Добрый путь», немало озадачен, получив письмо со штемпелем Хокитики, причем из содержания письма явствует, что подозрения его беспочвенны. Это открытие побуждает его, после долгих и тягостных раздумий, в свою очередь написать письмо.