Николай Волынский - Наследство последнего императора

– Ну. Смелее, – подбодрил Юровский. – Что ты хотел?

– Может, Ермакова и Кудрина… отчислить? Пусть одни только венгры да латыши. У меня еще и пара австрийцев есть.

Юровский скептически усмехнулся.

– Они нас с тобой первыми отчислят. Ты же видишь – им очень хочется руки в крови помыть. Это для нас с тобой нынешнее дело – задание советской власти, хоть тяжелое и отвратительное. Да все равно надо выполнять! Никуда не денешься. А для них – удовольствие. Историческая миссия, предмет гордости. Удовольствие и гордость! Dreck, а не люди, то есть «дерьмо», как говорят мои бывшие соплеменники.

Медведев передернул плечами, словно замерз в тридцатиградусную жару.

– Да, Яков, – вполголоса произнес Медведев. – Таких кроволюбцев первых надо в расход – поперед Романовых… Им же ведь все равно, кого. Хоть муху, хоть человека. Сегодня Романова, а завтра – нас…

– Все! Тихо. Не туда мы собой зашли в наших теориях. Не в ту сторону! – остановил его Юровский. – Запомни: я тебе ничего не говорил. А ты, стало быть, ничего не слышал. И не отвечал мне. А то мы с тобой, в самом деле, совсем раскисли. Для революционеров такое недопустимо.

В половине одиннадцатого в доме Ипатьева появился Голощекин.

– Докладывай! – потребовал он, усаживаясь за стол Юровского.

– Докладываю: все идет нормально, по плану, – ответил комендант. – Все рассчитано и подготовлено. Ждем только сигнала от Белобородова. И постановление.

– Как люди? Как приняли задание?

– Тоже все нормально. Только вот твой полководец Ермаков… В нем я не очень уверен.

– Почему? – удивился Голощекин.

– Мне кажется, он пришел уже выпивши. И, похоже, потихоньку добавляет. Наверное, с собой принес. Скажу тебе как человек, имеющий отношение к медицине: Ермаков из той категории, кто быстро в таких ситуациях пьянеет, но больше не от водки, а от вида и запаха крови. Накуролесить может. Заменить можно?

– Нет, – отрицательно покачал головой Голощекин. – Ничего менять уже не будем. На нем самое главное и трудное – схрон! Он все готовил. И только он все знает, что и как дальше. Кого ты еще в команду?

– Кабанов Иван. Командир группы пулеметчиков. Нормальный, надежный парень.

– Надо еще четырех, – отметил Голощекин.

– Зачем? – удивился Юровский. – Ведь приговоренных только семеро. Прислугу ведь выпускаем?

– Ах, да! – спохватился Голощекин. – Верно. Совсем забыл… Покажешь место?

– Пошли.

Они прошли в сад и по дороге столкнулись с Медведевым.

– Яков Михайлович! – обратился к коменданту Медведев. – Тут у меня… неповиновение. Двое латышей отказываются выполнять приказ.

– Что такое? – удивился Юровский.

– Да говорят, не желают они стрелять в девиц.

– Ах, так! – возмутился Голощекин. – Значит, их самих рядом с девицами поставить надо!

– Не торопись, Филипп, – остановил его Юровский. – Это мои люди, и я разберусь с ними сам. Видишь, что я тебе говорил утром? Так и получается. Думать надо!..

– А что ты говорил? – взвился Голощекин.

– Что не такое простое дело. Не каждый способен выдержать. Не у каждого найдется сил достаточно, чтоб стрелять в детей. Это не в бою.

– Но-но! – прикрикнул на него Голощекин. – Ты кто – чекист или поп? А может, тайный раввин? Как понимать твои безответственные высказывания?

– Как понимать? Как есть на самом деле, так и понимай… Павел Спиридонович! Найди сам недостающих. Все равно кого.

Осмотрев помещение, Голощекин остался доволен.

– Годится. Только смотри! – он подошел к стене против входной двери и похлопал по ней ладонью. – Стенка-то каменная.

– Да, – кивнул Юровский. – И что же?

– А то, – ответил Голощекин, – что возможен рикошет. Как бы вы и себя не переколошматили.

– В самом деле! – удивился Юровский. – Как же я не предусмотрел? Но, знаешь, Филипп, опыта нет.

– Набирайся, набирайся опыта, – насмешливо посоветовал ему Голощекин. – Каждый из вас должен выбрать цель заранее и стрелять только в сердце. Не будет и рикошета, не будет крови и лишних воплей. И все будет быстро. Пока! Через полчаса зайду.

– Так когда будет авто?

– К двенадцати, как и договаривались, – ответил Голощекин.

– Не задержи.

– Не задержу. Какой пароль для водителя, чтоб его пропустили? – спросил Голощекин.

– Пароль… – задумался Юровский. – Пусть будет пароль «трубочист».

Днем в доме Ипатьева неожиданно появились трое молчаливых и серьезных женщин с ведрами, швабрами и половыми тряпками. Их прислал сюда Юровский мыть полы. Доктор Деревенько узнал в них монахинь Новотихвинского монастыря Марию и Антонину – именно они приносили продукты. Третьей была монашествующая странница мать Георгия.

– Гла…! – вскрикнула Анастасия и испуганно зажала ладошкой себе рот. Мария больно дернула ее за руку.

– Ты нас всех погубишь! – в страхе прошептала она. И громко спросила Новосильцеву: – Можно мы будем вам помогать?

– Да не надо, барышня! – ответила Новосильцева. – Ручки-то у вас вон – больно мягкие, нежные, не для такой работы! Загрубеют, потрескаются, женихам не понравятся, разбегутся они от вас…

– И пусть! – отпарировала Анастасия. – Пусть бегут куда подальше! Кому нужны такие женихи? А вот если кто меня полюбит, то и мои грубые руки любить будет.

Новосильцева и Антонина рассмеялись, монахиня Мария промолчала.

– И вправду, – улыбнулась Новосильцева. – Кому такие женихи нужны?..

– А мы поможем мебель двигать. И ведра носить!.. Все равно нам скучно без работы.

– Ну, коли так… – согласилась мать Антонина. – Беритесь вон за ту лавку.

Весело, радостно, с шутками и смехом девочки гремели кроватями и лавками, перетаскивали с места на место столы и стулья. Долго отодвигали от стены тяжеленный дубовый комод, потом с таким же трудом водворяли на место. Звонкие голоса разносились по всему дому.

Наконец полы во всем доме были вымыты, и монахини направились к выходу. Проходя мимо Татьяны, Новосильцева шепнула:

– Скоро… Один-два дня. Не больше. Готовьтесь.

Вечерний чай Романовым подали с опозданием на полчаса. Они, как всегда, поужинали вместе с прислугой. На этот раз в полном молчании.

После ужина Николай и Александра уединились у окна.

– Ну что, родная? – тихо спросил он.

Жена молча покачала головой и прикрыла глаза.

– Наверное, мальчика мы уже никогда не увидим, – проговорила она по-английски.

– Никогда… никогда… наверное, – эхом отозвался Николай.

– Знаешь, друг мой дорогой, друг бесценный… – тихо произнесла Александра. – Я очень устала за все эти двадцать с лишним лет. Очень хочу отдохнуть. И чувствую и очень надеюсь, что скоро будет отдых.

Николаю не давали покоя загадочные слова Юровского об офицере, который может прийти.

– Он же не просто так это сказал!.. – взволнованным шепотом говорил Николай жене. – В его намеке – глубокий смысл, он очень хорошо просматривается, – твердил он с бесконечной убежденностью – Он дал знать, что нам нужно ждать… наверное… – боюсь даже допускать мысль! – освобождение? Бегство?

Александра оглядела комнату, детей, читающих вслух Салтыкова-Щедрина – книгу в руках держала Анастасия, она читала «с выражением», и сестры посмеивались, а то и хохотали в особенно интересных местах. Алексей сидел на столом и пытался писать очередное письмо своему учителю русского языка Петру Васильевичу, но делать это ему не хотелось, и он все от времени зевал так громко, что во сне вздрагивали собаки и просыпался клюющий носом в углу доктор Боткин. Бросил перо, взял балалайку, побренчал, разбудил собак, которые недовольно заворчали.

Заглянула в комнату Демидова:

– Причесываться, ваше величество? Прикажете?

– Сейчас, Нюточка моя дорогая, подожди немножечко, пожалюста…

Анна Стефановна пришла с деревянным гребнем и металлической щеткой для волос и почему-то со своей подушкой, в которой была упрятана часть драгоценностей.

– Ты чего это с подушкой? – спросил лениво Алексей.

– Так, Алексей Николаевич… – ответила она. – И не знаю, что нашло. Боязно почему-то выпускать из рук. Боюсь чего-то. Сердце ёкает.

– Пока мы живы, – назидательно сказал Алексей, – нельзя бояться. Потому что мы живы. А когда будем мертвы – тем более нечего бояться. Тогда все равно.

– Ну, вам-то проще, – сказала Демидова. – Вы все-таки мужчины!

И она села около девочек – послушать Анастасию. Демидова не понимала, о чем речь в книге, но посмеивалась, когда смеялись девочки, сначала тихонько, а потом громко и с удовольствием – за компанию.

– Так что же ты все-таки думаешь о намеках и загадках «черного человека» Юровского? Насчет «une officiere»? – снова шепотом спросил Николай, нежно поглаживая руку жене, отметив одновременно, что пальцы у нее слегка опухли – значит, снова сердце беспокоит.

– Юровский, – проговорила по-английски Александра, – Юровский мне с самого начала показался весьма и весьма приличным и порядочным человеком. Я тоже думаю, что он хотел нам дать какой-то знак. Он, безо всякого сомнения, вместе с Василием Васильевичем!