Иван Любенко - Поцелуй анаконды

– Уж это да! Спасибо, что надоумили. Выбросил я его в больничный пруд, – затряс головой усатый господин.

– Вот видите, какой вы молодец! Все предусмотрели. А то, что на этом свете одной развратницей стало меньше, а на том больше, так за это вам спасибо сам господь скажет.

– Разве он может благодарить за душегубство? Нет, милейший, здесь вы ошибаетесь.

– Да хоть сам черт! Какая вам разница! На днях мы сорвем самый большой куш. Оберем местных крезов[26], переждем день-два и ту-ту! Прощай, жалкий провинциальный городишко!

– Вам легко рассуждать… А что я скажу жене? И потом: мы только-только насобирали на дом… И уезжать?

– Во-первых, это я вам дал денег на тот особняк на Воронцовской, что вы присмотрели, а во-вторых, сами думайте, как вам объясняться с вашей благоверной и новой, пришедшей на смену покойной Ионовой, актриской. Разлука с ней, насколько я понимаю, беспокоит вас больше всего. Впрочем, хватит ныть. Найдете себе другую, еще моложе и краше. С вашими будущими деньгами впору содержать приму-балерину Мариинского театра. Слушайте, что я вам скажу: сегодня вам надобно встретиться с уже знакомым вам человеком в типографии. Пусть при вас он наберет вот этот текст. – Хозяин дома вынул отпечатанные на машинке три листа и передал собеседнику. – Первое послание – в одном экземпляре. Привяжите его к камню и бросьте в третье окно слева дома номер одиннадцать, что по Софиевской. Там живет репортер по фамилии Кубанкин. Знаете его?

– Отъявленный мерзавец! Помнится, строчил фельетончики про нашего брата.

– Вот-вот. Он самый. А второй лист нужно размножить на тридцать копий. Отправите их по адресам. Я указал их здесь, на третьей странице. Как только переговорите с наборщиком, тут же попейте с ним чайку и угостите этими вот конфетками. Теперь ни он, ни его ручная типография нам больше не понадобятся. – Он протянул небольшую коробочку. – Желательно, чтобы вас никто не видел. И не оставляйте отпечатки пальцев. Действуйте только в перчатках. Мои бумаги сожгите. Будьте осторожны и внимательны. Вечером я к вам загляну, обсудим дальнейшие планы.

– Вижу, вы хотите, чтобы я опять взял грех на душу? – пробурчал гость.

– Да, но не бескорыстно. Вы получите страховую премию за душевные переживания и муки совести. Тысяча вас устроит?

– Хотелось бы три, – прогнусавил тот.

– Господи, как вы алчны! Сойдемся на полутора. Договорились?

– Все-таки лучше две.

– Что с вами поделаешь! Ладно… Сами понимаете, что у меня нет иного выхода и приходится с вами соглашаться.

– А когда вас ждать?

– Я буду у вас в девять пополудни. Принесу деньги.

– Так поздно?

– Но ведь раньше вы не управитесь. Надеюсь, вы не собираетесь швырять камень в окно этому борзописцу при свете дня?

– Нет, конечно.

– Вот потому-то я и приду к вам в девять. Ступайте.

Но гость остался стоять на месте.

– Что еще? – недоуменно спросил хозяин.

– Я хотел бы получить аванс.

– Послушайте, да вы чертовски беспардонны!

– Дайте хотя бы полторы.

– Нет уж, голубчик, с вас хватит и тысячи.

Хозяин вышел в соседнюю комнату и вскоре вернулся с пачкой ассигнаций, перетянутых накрест бечевкой.

– Как видите, упаковка банковская. Можете не пересчитывать.

– Благодарю-с. – Он слегка поклонился. – Все выполню в точности. Не извольте сомневаться. Не прощаюсь. До вечера.

– Выходите от меня незаметно, нас не должны видеть вместе. Это опасно.

– Не беспокойтесь.

Гость отворил дверь, высунул голову и, не увидев прохожих, прошмыгнул на улицу.

Те два зимних дня начальник сыскной полиции Ставрополя Ефим Андреевич Поляничко запомнил надолго. Столько событий в иной месяц не случалось, сколько произошло за те суматошные сорок восемь часов.

Часа в три пополудни стало известно, что в страшных муках скончался наборщик типографии Тимофеева (после смерти Ильи Борисовича дело продолжил его брат Николай) Игнат Краюхин. В другой раз он бы, наверное, на этот факт и не обратил бы особого внимания, если бы бедолага не преставился на рабочем месте. А ту типографию Поляничко еще не проверял. Узнав о случившемся, начальник поехал туда самолично.

Проведя осмотр места происшествия, сыщику попался на глаза полулист почтовой бумаги с оттисками текста того самого письма с угрозами, о котором накануне поведал Ардашев.

Как показало проведенное вскоре вскрытие, наборщик отравился цианидом, так же, как и Вий. Его сменщик вроде бы и видел, как Игнат с кем-то разговаривал, но поскольку Краюхин работал в отдельной комнате, то ничего определенного свидетель о незнакомце упомянуть не смог. Сказал только, что выглядел тот как солидный господин. «А что, если наборщик сам отравился?» – мучился сомнениями полицейский. «Ладно бы короля бубнового нашли или другую карту. Так ведь нет ничего. К тому же сосед Вия опознал ювелира, да и Мацлович сам не отрицает, что был у антиквара, правда, настаивает, что никакого чая он с ним не пил. И поверил бы ему, если бы не его отпечатки пальцев на стакане. Да-с, задача. И этот Сорокодумов – тот еще фрукт. И тоже шрифтами пользуется, вернее, вырезает их. Да и ведет себя странно. Все о каких-то масонах болтает… Надобно за ним понаблюдать».

С этими мыслями Ефим Андреевич и направился в полицейское управление. Он заперся в комнате, чтобы обдумать дальнейший план действий. Но уже через пять минут в дверь постучали. Это был Каширин, который принес свежий номер «Северокавказского края», в котором репортер Лаврентий Кубанкин в рубрике «Происшествия» написал следующее: «Вчера вечером, около восьми часов, в мое окно влетел камень, обернутый в бумагу. На листе типографским шрифтом было написано следующее: «Милостивые государи! Извещаем вас, что лица, получившие наши послания, должны в точности выполнить упомянутые в них требования в течение указанного срока. В противном случае в их семьях поселится горе, как это произошло с женой купца Ионова и антикваром Вием. Надеемся на ваше благоразумие. Всемирная Лига Революционной Борьбы за Справедливость». Вот так-то! Думаю, что полиции следовало бы энергичнее заняться этим делом, поскольку в городе уже начинает распространяться паника».

– Только этого мне еще не хватало! – выговорил в сердцах Поляничко. – Завтра они разошлют по городу письма, и это станет известно губернатору. Вот тогда, – он поднял глаза на помощника, – нам точно несдобровать!

– Отыщем, Ефим Андреевич, отыщем. Вот только вскрытие Ионовой завтра проведем, и все станет ясно.

– Дай-то бог, Антон Филаретович, дай-то бог! Уж больно заковыристое это дело. Ладно, утро вечера мудренее. Так что пойдем по домам. А завтра посмотрим.

Сомнения терзали Поляничко всю ночь, ему не спалось. Как назло, заломило ногу, а потом разнылся правый бок. «То ли печень, то ли селезенка? Да кто его знает?» Эти боли последнее время появлялись все чаще и чаще, но главный городской сыщик не жаловал эскулапов и вместо них предпочитал средства местных знахарок да церковные молитвы.

Ефим Андреевич встал, прошлепал босыми ногами на кухню, зачерпнул ковшиком холодной воды из ведра и выпил. Прохлада остудила тело и уняла боль; дышать стало легче, и он вскоре заснул.

А за окном, несмотря на декабрь, стояла ростепель. Снег растаял и превратился в кашу. Вода потекла по дорогам и тротуарам. Такого резкого перепада температуры в Ставрополе не было давно.

Утром пошел дождь, и пришлось брать на службу зонт. А к десяти Ефим Андреевич был уже на Даниловском кладбище.

Кроме Поляничко у недавно вырытой могилы мокло несколько человек: диакон кладбищенской церкви, судебный следователь Леечкин, доктор Нижегородцев и муж почившей. Двое мужиков – один в старом зипуне и заячьей шапке, другой в драной кацавейке и картузе – бойко орудовали лопатами. Еще недавно мерзлая земля превратилась в липкую грязь. Но это лишь верхний слой. А дальше работа шла быстрее.

Наконец, гроб Софьи Ионовой вырыли, погрузили на телегу и, накрыв рогожей, повезли в городскую больницу.

Флориан Антонович тяжело переживал случившееся и часто покашливал, пытаясь побороть выступающие на глазах слезы. Он отказался ехать на извозчике. И место рядом с доктором Нижегородцевым так и осталось свободным. Судебный следователь и начальник сыскного тоже отбыли следом за покойницей. Не застегнув пальто, в мокром котелке, Ионов пошел пешком. Ему хотелось остаться наедине со своими мыслями и еще не утихшим горем. Комья глины липли к подошвам, но он, казалось, этого не замечал, а все шагал и шагал по грязной, расползающейся дороге.

Повторное вскрытие делал хирург городской больницы, поскольку прозектор Батюшков куда-то запропастился. Рядом присутствовал доктор Нижегородцев, который то и дело прикрывал нос платком. Поляничко и Леечкин ожидали результатов в коридоре.

– Что ж, господа, – выйдя из прозекторской, произнес Нижегородцев. – Ваши подозрения подтвердились, и мои сомнения оказались вполне обоснованными…