Иван Любенко - Киевский лабиринт

Город еще спал. Выйдя на Привокзальную площадь, статский советник оглянулся и поразился красоте главного здания. Отсюда вокзал казался намного величественнее, чем с платформы. Выстроенный в неоклассическом стиле в виде буквы «П», он был расположен между Куликовым полем и Привозом. Его короткая часть была обращена на Привокзальную площадь по оси улицы Пушкинской. Три арки главного фасада были обрамлены колоннами дорического ордера. Пассажиры первого и второго классов пользовались входом со стороны Пушкинской улицы, а третьего — с Сенной площади. Вокзальные часы показывали четверть седьмого.

Пароконная коляска на четверых стояла неподалеку. Извозчик, понимая, что идут к нему, спрыгнул с козел и, забрав с тачки вещи, принялся их укладывать.

— Куда прикажете, господа? — осведомился он.

— В «Большую Московскую», — ответствовал Ардашев.

— Домчу! — бодро воскликнул возница и взмахнул вожжами. Копыта зацокали по мостовой.

— А вы, я вижу, здесь бывали? — поинтересовался Каширин.

— Да, летом восьмого года. Помните убийство в публичной библиотеке с помощью капсюльного ружья и будильника?

— О! Тогда вы оказались на высоте, впрочем, как и всегда. Преступник посчитал, что все предусмотрел. И алиби у него было полное. Но вы его шараду разгадали, да-с. И даже писатель Илья Кургучев рассказец опубликовал в «Северокавказском крае». Только вот название я запамятовал…

— «Загадка Амфиокса», — напомнил Клим Пантелеевич.

— Точно.

— Итак, господа, предлагаю действовать по обговоренному плану, — негромко вымолвил Ардашев, сидевший лицом к спутникам. — Разместимся в гостинице, отдохнем с дороги часик и — на таможню. Мы опоздали ровно на сутки. Боюсь, что господин шпион уже сделал то, что хотел. Остается надеяться только на чудо и на нерасторопность чиновников таможни.

— Только где искать этого управляющего? Я теперь и ума не приложу, — признался штабс-капитан.

— Есть у меня некоторые соображения на этот счет, но их пока рано озвучивать. Версии, высказанные раньше времени, всегда сбивают с толку.

— А как, позвольте узнать, это «время» определяется, — с заметной иронией спросил ставропольский сыщик.

— Очень просто: когда появляется последняя версия из всех возможных. Вот тогда и становится ясно, какие из них отсеются сами собой.

— Помилуйте, Клим Пантелеевич, — не удержался Авилов, — неужто возможно понять, какая это гипотеза: последняя или, допустим, предпоследняя?

— Безусловно.

— Но как?

— Вам подскажут обстоятельства. Например, в данный момент у меня есть две версии в отношении исчезнувшего управляющего мыловаренной фабрики. Одна из них уже почти, что называется, при смерти. Но жизнь в ней еще теплится. Думаю, через несколько часов станет окончательно ясно: выживет она или нет. А вот вторая с самого начала была слабой, но с каждым часом растет и крепнет.

Тем временем экипаж добрался до гостиницы. Высокое четырехэтажное здание выглядело роскошно. Ардашев оплатил забронированные номера и, договорившись со спутниками встретиться через час в вестибюле, поднялся в свою комнату.

Номер был как номер, со всеми удобствами. Клим Пантелеевич принял ванну, облачился в банный халат и, вызвав коридорного, велел принести чашку кофе и справочник «Вся Одесса». Заказ выполнили быстро.

Пролистав несколько страниц с разделом «Услуги по растаможке, конторы экспедиционные, транспортные и хранения грузов», он допил бодрящий напиток и, вынув из ящика стола «браунинг», проверил обойму. Затем надел свежую сорочку, повязал галстук и облачился в костюм. Привычным движением он вставил пистолет в специальную лямку, пришитую к внутренней части брючного ремня. Пиджак надежно скрывал оружие.

Статский советник взял с собой справочник и покинул номер.

Штабс-капитан Авилов и сыщик Каширин ждали его внизу, но были явно чем-то взволнованы.

— Что-то случилось, господа? — поинтересовался Ардашев.

— Я только что связывался с Киевом. Господин полковник сказал, что по нашей телеграмме жандармы еще вчера задержали некоего Марка Перетца — таможенного комиссионера. Он явился в таможенную контору и принялся выяснять, где находится товар, поступивший на адрес киевской мыловаренной фабрики Могилевского. Я тут же связался с жандармским управлением. Ротмистр Шабанов будет ждать нас у дома предварительного заключения. По его словам ни Дрогоевский, ни Кульчицкий в контору не наведывались, но в одном ящике с двойным дном обнаружили несколько пачек фальшивых купюр.

— Что ж, едем, — проговорил Ардашев и вышел на улицу. Остальные проследовали за ним.

Повезло. Неподалеку стоял свободный таксомотор. Водитель прокрутил ручку стартера, завел автомобиль и покатил. Клим Пантелеевич невольно залюбовался городом, который выглядел аккуратным и умытым, и от этого казался каким-то игрушечным, ненастоящим. Чувствовалась близость моря. Дышалось легко и свободно. Каштаны и липы, закрывавшие своими зелеными ветвями дома, смотрелись как декорации одного большого театрального представления под названием «Красавица Одесса». Вскоре показалась тюрьма.

Арестованный таможенный маклер Марк Самуилович Перетц — мужчина лет сорока — напоминал испуганного кролика. Небольшого роста, худой человечек с бегающими умными глазками, усиками вразлет, боязливо, но с некоторым интересом оглядывал четверых человек, обступивших его в следственной камере. Он скромно умастился на табурете и в ожидании вопросов поднял глаза.

— Итак, господин Перетц, потрудитесь вновь рассказать все с самого начала. Где, как и когда вы познакомились с человеком, который нанял вас для растаможивания груза, пришедшего в адрес киевской мыловаренной фабрики? — спросил жандармский ротмистр.

— Помилуйте, господа, мне и рассказывать особо-то нечего. Этот господин сам заявился в мою контору и за неплохое вознаграждение предложил мне сходить на таможню и узнать судьбу этого проклятого груза — шобы о нем вспомнило горе! Я, конечно, попросил у него документы. Он открыл папку и вынул доверенность, но таки и не дал ее мне, а лишь помахал ею перед носом. Но зато он оставил мне за услугу аванс — две «красненьких». Их вы у меня изъяли. Буду ждать, шо б вернули.

— Червонцы, господа, оказались фальшивыми, — заметил жандарм. — Как и те, что находились в ящике с двойным дном, в котором были бутылки с розовым маслом.

— Ах, чертовий хвист!.. Я теперь оскорбленный в лучших чувствах… Попадись он мне, я бы ему такой гроб с музыкой подарил, шо он бы плакал от радости, — возмутился Перетц. — Вы не смотрите, что меня мама таким щуплым родила, я не весь такой…

— Продолжайте по существу, — буркнул офицер.

— Та а шо продолжать? Только он не одного меня надул. Он и Сеню Цейтлина, выходит, обмишурил этими фальшивыми фантиками.

— Какого еще Сеню Цейтлина? — насторожился Ардашев.

— А шо вы и не знаете Сеню? Та его вся Одесса знает. На таких людях земля держится, когда они в ней закопаны. Он же мой первый конкурент и такой подлец, которого вы не найдете даже в Южной Африке. А этот господин договорился с Сеней на растаможку типографии из Румынии, которую он, в отличие от меня, благополучно выпустил. Сеня бегал радостный, будто в женскую баню попал. Собирался нанять пять грузовиков в конторе у Гриши Фраермана, отвезти ящики на станцию и заказать прицепной вагон аж до самого Тифлиса, в окружную. Долго, но зато надежно. По морю опасно — мины, да и немецкие подводные лодки, говорят, рыщут. И Сеня теперь король. Надо же! Такой гешефт заполучить! А еще третьего дня таких как он, не считая меня, было аж двенадцать штук на дюжину. И ведь везет же подлецу, а? Наверное, сейчас пьет французский коньяк, заедает черной икрой и икает, а я здесь — на нарах. — Он вдруг посмотрел в потолок, вздохнул и добавил: — Правда, если он и Сене подсунул эти никчемные бумажки, то тогда все по-честному, по справедливости… И мне было бы даже его немного жалко, как шелудивого и бездомного пса…

— Вам известно, на какое число был заказан прицепной вагон? — перебил маклера статский советник.

— На девятое, на четверг.

— То есть на сегодня? — переспросил штабс-капитан.

— Шо за вопрос? — удивился задержанный. — Та и слепому ясно: если сегодня четверг, то, значит, девятое, а если сегодня девятое, то выходит, что четверг.

— А как выглядел этот клиент? — осведомился Каширин.

— Ростом с меня, только та еще ракалия анафемская: морда худая, зато живот через ремень свисает, и разговаривает так, что через губу не переплюнет. Усищи, как у того таракана-прусака, что живет в кладовке у Сары и по ночам ходит жрать на мою кухню. Сквернавец, одно слово.

— С моноклем? — уточнил Ардашев.

— Ага!

— Он? — Каширин вынул из кармана фотокарточку и сунул перед лицом маклера.