Александр Арсаньев - Второе дело Карозиных

– Знакомились благодаря рекомендательным письмам? – уточнила Катя.

– Да, – самодовольно усмехнулся он. – Заочное такое вот знакомство. Согласить, недурно придумано?

– Скажи, а когда ты возил меня в «Олсуфьевскую крепость», это тоже был спектакль?

– Разумеется, – хмыкнул Ковалев. – Никто за Федорцовой не следил, я просто нанял спивающихся актеров. Вот и все, – и Сергшей Юрьевич широко и довольно улыбнулся.

– А как же Федорцова?

– О, эта экзальтированная дурочка? Так она без ума была от меня, и потом, если ты заметила, ей требовался постоянный контроль. Слабая натура, любила, чтобы ею командовали, – полупрезрительно скривился он.

– Значит, Вавилова в тот вечер там не было?

– Какое там! – хмыкнул Сергей Юрьевич. – Он тут же после того, как побеседовал с тобой и с уважаемой Лидией Михайловной, сразу и уехал в какую-то глушь.

– Так почему же ты все-таки убил Ольшанского? – задала Катя новый вопрос.

– Я же говорю, он с ума буквально сошел, как встретился со своей бывшей любовью. Начал требовать чего-то, денег просить, паспорта! А у нас с ним была договоренность, что после этого дела мы друг друга не знаем. И тут начинаются записки, да еще и с угрозами, мол, если ты мне не поможешь, то я тебя разоблачу. Дурачок! – Ковалев откинулся в кресле и окинул Катю выразительным взглядом.

– Значит, – Катя поднялась из кресла и медленно подошла к окну, – он перестал тебя слушаться?

– Да, и это ему дорого обошлось. Я люблю послушание. Что еще? Ты забыла о завещании, – напомнил он.

– Полагаю, это была Федорцова, – повернулась к нему Катя. – Она его выкрала тогда, когда устроила истерику, чтобы остаться в будуаре одной.

– Да, – в очередной раз подтвердил Ковалев. – И с тобой она хорошо сыграла. Тебе ведь стало ее жаль, правда? Но она тоже стала капризничать. Что ты такое ей сказала, Катя, что она встретила меня в ту ночь очень холодно?

– Я ее пожалела, – честно призналась Катенька.

– Вот как, – многозначительно проговорил Сергей Юрьевич. – Должно быть, твоя жалость многого стоит, но ты же ее и погубила. Да, Катенька, ты. Я бы, может, и оставил ее жить, но… Увы, как говорится. Все вопросы?

– Еще один, – Катя заколебалась, но все-таки задала его: – А что же я?

– А что ты? – тягуче переспросил Ковалев. – Ты хочешь знать, было ли это спектаклем, – он сделал неопределенный жест. Катя кивнула. – Поначалу да, – сознался страшный человек. – Мне нужно было тебя успокоить и заставить мне поверить, но позже… Ты знаешь, Катя, позже была не игра. Ты ведь это знаешь? Знаешь, – он медленно поднялся и сделал движение к Кате.

– Да, но поговорим о другом, – неожиданно и как-то торопливо предложила она, причем достаточно громко.

– Что? – только и успел произнести этот монстр, как дверь спальни распахнулась и в гостиную ворвались четверо мужчин.

Ковалев резко обернулся, мгновенно оценил ситуацию, его лицо исказила гримаса разочарования и досады, он ловко отскочил к дверям, но дорогу ему уже преградил один из полицейский с пистолетом, другой занял позицию у окна, Никита Сергеевич метнулся к Кате и закрыл ее собой, а подполковник грозно рявкнул:

– Стоять и руки поднять!

– Вы рифмоплет? – удивленно поднял брови Ковалев.

– Что?! – с еще большей грозностью рявкнул подполковник.

– А вот то, – Сергей Юрьевич сделал неуловимый жест, выхватил из-за пазухи пистолет и приставил его к собственной голове.

Полицейские кинулись на него, но он нажал курок. Грохнул выстрел, из пробитого виска брызнула струйка крови и еще чего-то тошнотворно-бледного. Ковалев пошатнулся и упал.

Последнее, что запомнила Катенька, выглядывая из-за Никитиного плеча, так это тяжелый взгляд Сергея Юрьевича перед тем, как он нажал на курок. Катя задохнулась, перед глазами все закружилось, потемнело, и Никита Сергеевич едва успел ее подхватить.

Когда короткий обморок закончился, первое, что увидела – склоненное над ней лицо Никиты.

– Где мы? – спросила она.

– Все еще в гостинице, – ответил муж.

– Хочу домой, – сказала Катенька и заплакала.

– Нервное потрясение, – услышала она чей-то смутно знакомый голос, но чей, так и не смогла вспомнить, задыхаясь в судорожных рыданиях.

Никита Сергеевич заботливо укутал ее в ротонду, взял на руки и отнес вниз, посадил в возок. Катя подняла на него глаза только тогда, когда он сел рядом и обнял ее нежно, как маленькую девочку.

– Никита, я…

– Ты все сделала правильно, – заверил жену Никита Сергеевич. – Довольно об этом. Все прошло, все позади, – и погладил Катеньку по волосам. – Я тобой горжусь.

– Ты не злишься? Нет? – всхлипнув, спросила она.

– Нет, нет, я горжусь тобой, – мягко заверил муж. – Ты у меня такая умница!

Катерина Дмитриевна доверчиво прижалась к мужу, успокоенная его словами, его интонацией. Теперь только смогла она поверить, что все и правда позади.

Рассказанная выше история, увы, получила огласку, которой так пытались избежать в самом начале. Правда, Никита Сергеевич настоял на том, чтобы ни его имя, ни имя его жены не упоминалось, как и имя Варвары Андреевны Солдашниковой, однако, несмотря на официальное умолчание, слухи о сыскном таланте Карозина, а точнее – супругов Карозиных – распространились по Москве с новой силой.

Теперь уже Аверин предполагал, что его друг, как-то заметно изменившийся после этого дела, не станет отказываться от нового расследования, ежели для такового представится случай. Более того, почти даже и не сомневался в этом. Впрочем, никто уже не сомневался.

Варвара Андреевна вернулась к своему супругу. Через несколько месяцев выяснилось, что она беременна, что вызвало очередную волну слухов – да от мужа ли. Посчитали, прикинули и успокоились – по всем подсчетам выходило, что от супруга. Антона Гавриловича, сдержавшего слово и не поведавшего супруге о своем обмане, эта новость привела в крайнюю степень восторга, да и Варенька, кажется, обрела смысл своего существования и казалась теперь уже окончательно и бесповоротно счастливой.

Прошла зима, наступила весна. Москвичи с нетерпением ожидали наступления мая месяца. Предстоящая коронация нового императора, к крутому нраву которого, кажется, успели попривыкнуть не только его подданные, но и весь мир, будоражила воображение. Только и разговоров было, как о том, сколько денег потрачено и кто из высокопоставленных гостей прибудет.

Накануне высочайшего приезда, когда в Москву прибыли не только иностранные высочайшие особы, но стянулось и тьма тьмущая народу, а в гостиницах и пансионах буквально яблоку негде было упасть, Катя ожидала супруга с необычным нетерпением.

Стоило только Никите Сергеевичу переступить порог своего дома, как Катя, ничего не объяснив, затащила его в кабинет, усадила и потребовала:

– Только обещай, что не станешь сердиться! Что выслушаешь меня! – ее глазки при этом так ярко горели, что Никита Сергеевич вздохнул, поднял руки и больше для порядку уточнил:

– Что-то случилось? – Катя кивнула с самым заговорщическим видом. – Рассказывай, – сдался муж.