Александр Арсаньев - Второе дело Карозиных

Варенька вошла в церковь, понимая, что это не самая удачная затея Николая Константиновича, потому что тотчас же ее мысли были обузданы и она с отчетливой ясностью поняла, что не должна с ним встречаться, даже если это будет всего лишь минутный разговор. Богослужение настроило ее на иной лад, душа ее успокоилась, и она твердо решила, что после обедни сразу же пойдет к Карозиным и постарается не думать, по возможности – забыть даже свою неожиданную встречу с Ольшанским. Незачем Бога гневить, думала она, крестясь и проникаясь чувством благодарности за избавление от грешных мыслей.

Обедня завершилась проповедью, в которой священник напоминал об апостольской заповеди: «Радуйтесь!» Варенька с умилением перекрестилась, поцеловала крест и вышла из церкви. Спустившись по ступенькам, она начисто забыла об Ольшанском, даже не думала о том, что он должен ее встретить. Однако же, не успела она выйти из ворот, как сзади ее кто-то нагнал и тронул за локоть. Варенька удивленно обернулась – перед ней стоял Николай Константинович, одетый в темно-синее пальто. В руках он держал кунью шапку и казался взволнованным и бледным.

– Накиньте вуаль, Варвара Андреевна, – мягко попросил он.

– Я должна вам сказать, – отводя от него взгляд, произнесла Варенька, – чтобы вы…

– Позже, – возразил он тихо. – Поговорим позже, – и увлек ее за собой из ворот монастыря. Варенька поспешно накинула вуаль на лицо. – Садитесь, – он подвел ее к к крытому возку. – Здесь недалеко, там мы сможем обо всем поговорить, – и предложил ей руку.

– Но я не могу, – попыталась было воспротивиться Варенька.

– Нет? – он вопросительно вскинул брови. – Отчего же? Разве я когда-нибудь желал вам дурного или сделал что-то против вас?

– Нет, – ответила она.

– Тогда просто доверьтесь мне, – предложил он и помог сесть в возок.

– Домой, барин? – уточнил кучер, закутанный в тулуп.

– Домой, – усмехнулся Ольшанский, одел шапку и сел рядом с Варенькой.

Кучер стеганул откормленную пегую лошадку и возок помчался вдоль Тверской.

– Куда мы едем? – спросила Варенька в полутьме.

– На мою квартиру, – откликнулся Ольшанский, откинувшись на мягкую спинку. – Не волнуйтесь, Варвара Андреевна, я вас всегда уважал, а теперь, когда вы замужняя дама…

– Что вам угодно от меня, сударь? – прямо спросила его Варенька.

– Мне угодно с вами поговорить, – с холодной ноткой в голосе ответил он.

– О чем же? – она попыталась храбриться, ругая себя уже за то, что согласилась с ним ехать, да еще куда? К нему на квартиру! Если об этом кто-нибудь узнает… Даже страшно подумать о последствиях! – Не можем ли мы поговорить тут?

– Нет, боюсь, разговор предстоит трудный, – усмехнулся Ольшанский. – Впрочем, мы почти приехали.

Варенька выглянула в оконце – возок свернул в знакомый Брюсовский переулок и почти сразу остановился у двухэтажного белокаменного дома.

– Прошу вас, Варвара Андреевна, – Ольшанский вышел и протянул руку ей. – Да не волнуйтесь вы так, вас вряд ли узнают. Вы под вуалью, забыли?

Варенька вздохнула и, делать нечего, вышла из возка. Она знала, что в этом доме располагаются доходные квартиры, и, с одной стороны, ее успокаивало то, что рядом, чуть дальше по переулку, стоит особнячок Карозиных, а с другой – она все же невероятно трусила, как бы ее никто не заметил, не узнал.

Она поднялась по ступенькам в подъезд, придерживаемая под руку Ольшанским, и оказалась в просторном вестибюле, из которого вела наверх лестница.

– Нам на второй этаж, – вполголоса сказал Ольшанский.

Варенька стала подниматься. «Боже мой, – в смятении думала она, – что я делаю? Если узнает мой муж? Если кто-нибудь узнает, что я была здесь, в доме этого человека! Боже мой, что же это? Зачем?» Она беспомощно заломила руки, но лестница уже кончилась и Николай Константинович отпер дверь ключом и сделал приглашающий жест, глядя на свою гостью с улыбкой. «Он смеется надо мной! – пролетело в голове у Вареньки. – Я не могу туда войти!»

– Ну, что же вы? Осталось сделать только один шаг, – с прежней мягкостью проговорил Ольшанский. – Неужели трусите?

– Я…

– Полноте, я не кусаюсь, – улыбнулся он шире и увлек ее за собой в квартиру. – Не волнуйтесь, лакея я выпроводил, так что никто вас не увидит, можете чувствовать себя свободно.

Варенька вздохнула, откинула вуаль и огляделась. Теперь бежать было слишком поздно, да и паниковать, пожалуй, тоже.

– Проходите, Варвара Андреевна, – Ольшанский помог ей снять меховую ротонду.

Варенька сняла капот и шагнула в гостиную, небольшую комнату с лепниной на потолке, с прекрасным паркетом, обставленную невероятно мило и уютно, в мягких светло-кофейных тонах.

– Это мои скромные апартаменты, – улыбнулся Ольшанский, раздевшись и появившись в дверях в сером сюртуке. – Что скажете? Уютно? Присаживайтесь. Я велел Гришке сварить кофе к одиннадцати и пойти вниз, там у прислуги отдельные комнаты. Позвольте предложить вам кофе? – Ольшанский подошел к накрытому на две персоны столику и налив из кофейника еще горячего кофе, протянул чашку Вареньке, уже сидящей в кресле.

Ольшанский устроился напротив, наблюдая за ней пристально, но все с той же непонятной полуулыбкой на губах. Глаза его не улыбались.

– Так о чем вы хотели со мной поговорить? – спросила Варенька, немного придя в себя и успокоившись. Она даже прямо взглянула ему в глаза. Ольшанский промолчал. – Отчего вы так странно смотрите?

– Странно? – он усмехнулся. – Ничуть. Я просто любуюсь вами. За этот год я думал, что не забыл вас, вашей красоты, а теперь вижу – вы еще прекраснее, чем я помнил.

– Если это все… – Варенька не отвела глаза, со свой стороны, тоже любуясь Ольшанским, ведь она-то почти забыла, как он привлекателен!

– Нет, это не все! – Николай Константинович порывисто поднялся из кресла и зашагал по комнате в явном волнении. – Я хотел знать, помните ли вы наши с вами встречи? Ваше обещание? Я хотел знать, помните ли вы меня? Мне нужно было увидеть вас наедине, чтобы понять… – он остановился и снова посмотрел Вареньке в лицо. – Понять, почему?..

– Что «почему»? – она тоже поднялась из кресла и стояла теперь напротив него, вскинув голову и глядя ему в глаза.

– Почему вы вышли замуж за этот мешок денег? – тихо спросил он.

– А почему вы не появились на балу у Свешниковых? Почему вас арестовали? Почему? – в ее глазах блеснули слезы. – Почему вы снова принялись тогда за свое? Ведь вы мне обещали, обещали!

– Но разве вы не получили моего письма? – в некоторой растерянности спросил Ольшанский.

– Письма? – удивилась в свою очередь Варенька. – О каком письме вы говорите?

– О том, в котором я объяснял, что именно случилось и почему меня арестовали. Нет? Как же, ведь я отправил его к вам через Степана. Он должен был передать письмо вашей горничной.

– Нет, – покачала головой Варенька. – Наташа не передавала мне письма. Так что же все-таки случилось?

– Меня арестовали по навету, – махнул рукой Николай Константинович и сел в кресло. – Кто именно донес на меня, я так до сих пор и не знаю. Я собирался на бал к Свешниковым, когда приехали полицейские и без всяких объяснений причин заявили мне, что меня арестовывают за ведение антиправительственной деятельности. Это была полная чушь, поэтому я был уверен, что вскорости все выяснится и меня отпустят. Я написал вам письмо и оставил его Степану. В письме я просил вас не волноваться и не верить всему, что вы обо мне услышите, что все это неправда и я ни в чем на сей раз не замешан. Три месяца я провел в камере, никто за это время меня даже не допрашивал, что было странно, посетителей ко мне не пускали, только моя тетушка приносила мне кое-какие продукты и книги. Через три месяца меня выпустили, сказав, что я вновь могу поселиться в N-ске, что обстоятельства дела выяснились и что я не имею, увы, к антиправительственной деятельности никакого отношения… – Ольшанский горько усмехнулся. – Никаких извинений, только сожаление, что меня не за что было арестовывать. – Он посмотрел на Вареньку, та сжала руки и безвольно опустилась в кресло. – Первое, что я узнал, оказавшись дома, так это то, что вы уехали в Москву, а через две недели до нас дошли слухи, что вы вышли замуж. – Николай Константинович замолчал, выжидательно глядя на свою гостью.

– Боже мой, – простонала она, закрывая лицо руками. – Nicolas, что я наделала?

В комнате повисла напряженная тишина. Ольшанский смотрел на Вареньку без сочувствия, и она сумела бы это понять, если бы только нашла в себе силы взглянуть ему в лицо.

– Что же, Варвара Андреевна, – заговорил он наконец, преодолевая себя, – я объяснил вам причину своего исчезновения. Неужели вы ничего этого не знали, не догадывались, что я невиновен?

– Господи, Nicolas! – Ольшанский вздрогнул от ее возгласа. Варенька отняла руки от лица и продолжила: – Я слегла на следующий день и пролежала в горячке неделю, а потом… Сама не знаю, как я выздоровела… О вас говорили ужасные вещи, но самое страшное было то, что никто не знал, где вы и что с вами.