Брэд Гигли - День лжецаря

— Да это Симеркет! — воскликнул он так радушно, будто дождался наконец дорогого гостя. — Как поживает великий герой Египта, человек, который спас моего отца?… Почти спас…

Несмотря на то что слова звучали проникновенно, Симеркет почувствовал скрытое в них оскорбление. Опустив голову, он уперся взглядом в черные базальтовые плитки.

— Я здоров, высокочтимый господин, — ответил он, сдерживаясь.

— Я знаю, что ты встречался с моим братом.

— Да, высокочтимый господин.

— И как его здоровье? — Майатам говорил громко и нарочито обеспокоенно. — Меньше ли он кашляет? Не харкает ли больше кровью?

Симеркет понизил голос и ответил уклончиво:

— Здоровье фараона, несомненно, поправится, когда придет время встретиться с вашим высочеством.

Метелкой от мух Майатам смахнул воображаемую муху.

— Как тебе известно, я встречался с нашими союзниками на Востоке. Ты знаешь, что поездка совершалась втайне и мало кто посвящен в это. Теперь я иду к фараону с докладом.

Симеркет почувствовал, как язык присох у него к гортани. Чего ожидал от него Майатам? Он, Симеркет, всегда был для него никем, человеком, не заслуживающим внимания.

— Я… я уверен, что святейшему государю не терпится услышать то, что вы хотите ему сообщить, — пробормотал он.

— Хо, хо! — улыбнулся Майатам. — Так ты гонишь меня? О, ты всегда был прямолинейным, Симеркет, и очень честным! Некоторым это не нравилось. Но только не мне…

Он махнул своей метелкой, отпуская Симеркета, и повернулся к нему спиной, всем своим видом демонстрируя благодушное безразличие.

Симеркет поспешно покинул храм и почти бегом бросился к тому месту, где паромщики собирались на доках. Все время после суда он избегал встречи с оставшимися в живых сыновьями Тайи, опасаясь их мести. Но Майатам, возможно, решил, что будет лучше на время оставить старую вражду и посмотреть, как поведет себя новый правитель? Как знать…

Снова пересекая Нил, на этот раз по направлению к Восточным Фивам, Симеркет стоял на носу лодки. В воде отражались тысячи шпилей с хрустальными наконечниками. Издалека, от Большого храма Амона, до его ушей доносились голоса певчих, звуки псалмов возносились к бледным утренним небесам.

Каждая клеточка его тела была заряжена ожиданием. Да, новости, полученные из Вавилона, были тревожными, но еще хуже обстояло дело со слабеющим здоровьем фараона. И то, чего он так долго страшился, наконец открылось ему. Теперь он знал худшее, его размеры и формы, сдерживающий покров неизвестности был сорван. Он мог уже что-то предпринять.

В глубине сердца он чувствовал: Найя жива. Он был твердо уверен в том, что она ждет его за восточным горизонтом. Ничто не могло помешать ему привезти обратно в Египет жену и Рэми. Симеркет ощутил на лице дуновение. Восточный ветер… Он пахнет землей Вавилона…

Команда корабля снялась с якоря при первых розоватых лучах восходящего солнца. Пошатываясь, Симеркет доплелся до борта и перевесился через него. Желудок сводило спазмами. Все, что он видел со всех сторон, был огромный волнующийся океан, моряки называли его «Большой Зеленый». И ни земли, ни птиц. Одни бесконечные волны.

Симеркет выпрямился, раскачиваясь в такт движению корабля. Он заметил, что матросы разворачивают огромный парус, весь в ярких красных и желтых квадратах. Стоило парусу с оглушительным треском взметнуться вверх, корабль рванулся вперед — и так быстро, что Симеркет, и без того с трудом удерживавший равновесие, упал, ударившись головой о палубу.

— По крайней мере корабль идет быстро, — горько усмехнулся он, поднимаясь, но снова упал.

Накануне команде не разрешалось браться за весла, поскольку был шаббат,[1] и единый, странный бог Илайбера запрещал ему в этот день выполнять какую бы то ни было работу. Даже есть. Хотя Симеркет в любом случае не мог бы есть. Почти все три дня путешествия его так тошнило, что он подумал — умирает. Как ни странно, он был единственным на корабле, кто страдал от морской болезни. Он поклялся себе, что если останется в живых, никогда больше не ступит на корабль, сколько бы времени это ему ни экономило.

Корабль начал безжалостно подниматься и падать, скользя вниз по вспененным волнам, подгоняемый десятью парами гребцов. Симеркет почувствовал, как его внутренности снова скрутило в болезненные узлы. Капитан наверняка увидел его искаженное страданиями лицо, ибо подошел к корме и склонился к нему с сочувствием.

— Ну, ну, — ободрял капитан, — все не так страшно! Мы идем сейчас очень быстро и к ночи причалим в Тире.

Симеркет молча кивнул, не в силах говорить, и снова попытался подняться на ноги. На этот раз ему это удалось. Он взглянул в направлении носа корабля и увидел, что Илайбер и четверо его сыновей уже собрались вокруг бронзовой жаровни.

Илайбер заметил, что он встал, и бодро окликнул его:

— Ты сможешь сегодня что-нибудь съесть, Симеркет? — Он говорил по-египетски. — Мы закололи барашка, пост окончен!

Симеркет слабо покачал головой. В ответ он услышал сдавленный смех — гоготали сыновья Илайбера; они присоединились к ним в северной столице Египта, где навещали свою тетку Из, матушку фараона. Хотя у самого младшего из них еще не было бороды, они были сильные, статные и с виду суровые. Их золотисто-карие глаза смотрели умно и проницательно, кожа после недель, проведенных на пастбищах, где они пасли огромные стада отцовских овец, смугло золотилась. Они не преминули сообщить Симеркету, что, хотя их предки осели в Ханаане, они считают себя членами еврейского племени (или племен? Симеркет так понял, что племен было несколько). Их страна была молодой и называлась Израилем или, возможно, Иудеей; они так быстро говорили по-египетски и с таким странным акцентом, что Симеркет не все разобрал из сказанного. Как бы она ни называлась, эта страна, цари ее, а скорее судьи, правили с согласия их сурового бога пустыни.

Видя, что он немного пришел в себя, молодые люди собрались вокруг Симеркета, чтобы забросать его вопросами.

— Правда ли, что ты едешь в Вавилон, чтобы привезти обратно идол дьявола для твоего брата Рамсеса? — спросил самый младший из братьев.

— Я еду туда, чтобы найти мою жену, — ответил Симеркет, превозмогая спазмы в желудке. Он был поражен тем, что молодой человек знал о его поисках идола Бел-Мардука. Рамсес, должно быть, выдал секрет Илайберу!..

— Египетские женщины — шлюхи, — заметил самый старший юноша.

— Моя жена не шлюха, — гневно возразил Симеркет, едва владея собой.

— Однако наш отец рассказывал, что она вовсе не была твоей женой, — заметил тот, что был выше всех. — Он говорил, что она развелась с тобой, чтобы выйти замуж за другого мужчину, за предателя, поднявшего руку на нашего покойного дядю Рамсеса. Это правда?

Желудок Симеркета опять свело.

— Она хотела ребенка, — с трудом выговорил он. — Я не мог дать его ей. Она не знала, что он предатель, когда выходила за него замуж.

— Вы, египтяне, позволяете вашим женщинам свободно ложиться в постель со всеми, кого они выберут? Они что, должны повсюду искать того мужчину, который может дать им сыновей?

— Мы не поэтому предоставляем женщинам свободу…

— Посмотри, что случилось с дядей Рамсесом — его убили собственные жены. Какой стыд! В нашей стране ты никогда не услышишь о таком позоре. Женщины должны сидеть дома, воспитывая детей и прядя шерсть.

Симеркет был не в состоянии вести подобный диспут, но попытался дать разумный ответ.

— Мужчины и женщины в Египте берут пример с семейного союза Исиды[2] и Осириса, — объяснил он. — Осирис не мог бы стать владыкой загробного мира без помощи своей жены.

При этих словах сыновья Илайбера презрительно захохотали.

— Но они не настоящие боги! — воскликнул старший из юношей. — Их нет! Как ты можешь даже упоминать их в нашем присутствии?!

Это замечание заставило молодых людей перейти на родной язык, и все трое, повернувшись к Симеркету спиной, принялись кричать и жестикулировать. Он воспользовался этой возможностью, чтобы незаметно выскользнуть и присоединиться к Илайберу, все еще стоявшему на носу корабля.

Внезапно корабль сильно качнуло, и Симеркет с удивлением обнаружил, что у него не возникло позыва на рвоту. А запах тушеной баранины в раскачивающемся над огнем котле показался ему почти соблазнительным. Возможно, он наконец обрел свои — как капитан назвал их? — «морские ноги».

Стоя под навесом, двоюродный брат фараона Илайбер молился, обмотав голову покрывалом. Симеркет ждал, пока тот, раскачиваясь, бормотал слова молитвы.

— Твои сыновья очень страстные, — произнес Симеркет, когда Илайбер открыл глаза.

Илайбер приподнял голову, чтобы увидеть четверых молодых людей.

— Это хорошо, когда мужчины со страстью защищают свои убеждения, — произнес он с обычной своей осмотрительностью. — Иногда только глубокое убеждение дает нам преимущество перед врагами!