У. Уилер - Зеркало Елены Троянской

В гостиной воцарилась тишина. Все, без сомнения, были потрясены услышанным.

— Вот и всё бессмертие. Слава богу, а то я уж засомневался в своём рассудке — вдруг бы он оказался действительно бессмертным? — завершил Суон недовольным голосом.

Неожиданно раздалось несколько сдавленных смешков, совершенно не соответствующих пафосу момента, а потом уже несдерживаемый хохот.

— О, Боже! — Гай трясся от неистового смеха. — Ну вот же, то, о чём я говорил! Я ведь знал об этом!

Суон и Ива с удивлением воззрились на хохочущего археолога, а тот продолжал бессвязно выкрикивать, морщась от боли, причиняемой смехом его незавшим ещё ранам.

— Боже мой, я мог бы сразу догадаться! Я ведь заподозрил что-то неладное тогда! Но не придал значения!

Наконец, слегка успокоившись под недоумёнными взглядами своих визитёров, Флитгейл торжествующе оглядел их и объяснил с тем видом, с каким, вероятно, пояснял тёмные места текстов своим студентам:

— Скарабей. Это была подделка. Большая и красивая, прекрасно сделанная фальшивка! Понимаете, в надписи была оплошность. Я не египтолог, но это очень известный молитвенный текст, просто классический, и там была сделана ошибка — всего один иероглиф, но меня это удивило. В кабинете Карниваля было довольно темно, я не мог хорошенько его рассмотреть, но надпись я прочёл. Конечно, я совершенно забыл об этом, но вот теперь всё встало на свои места.

— Бедолага Карниваль, — тихо сказала Ива. — Ваш пропавший Купер обманул его так жестоко.

— И всё же, — задумчиво сказал Суон, — мне даже как-то жаль. Жаль, что скарабей… То есть, я не хотел сказать, что Карниваль достоин бессмертия, но ведь смерть бывает так несправедлива.

В словах его слышна была горечь, горечь давней трагедии.

— Дорогой инспектор, — в повисшей мрачной паузе тихо и очень мягко сказала Ива, — никакие амулеты, никакие чаши, скарабеи и зеркала не способны обмануть судьбу. Карнивалю не суждено было быть ни бессмертным, ни всевластным. И тут я, как никогда, согласна с высшими силами. Быть может, иногда это и несправедливо, но никто, вы слышите меня, никто не повинен в том, какая пряжа вышла из-под веретена богинь и сколько отмеряно этой пряжи. Покуда нить тянется, ткать из неё надлежит самому человеку. У кого-то получается узорчатый ковёр, у кого-то — добротная мануфактура, у кого-то — прекрасный валансьен, а вот у Карниваля — боги мои, на какую дрянь, достойную сожаления, он потратил отмеренные ему драгоценные нити! — Ива горько покачала головой. — Вам, мой дорогой Суон, осталось на память два дивных кружевных лоскутка. Они не утешат и не согреют вашу душу, но они могут расцветить узор вашей судьбы. Позвольте ушедшим быть узелками и нитями, укрепляющими ваше полотно, не складывайте эти драгоценные лоскутки в сундук с затхлым, печальным старьём. Ваша нить ещё не снята с веретена…

Суон отвернулся, пытаясь справиться с подступившим к горлу комом, Флитгейл переводил ошарашенный взгляд с него на Иву, и вновь возвращался взором к подавленному, обезоруженному инспектору, к его напрягшимся плечам и крупным, грубоватым ладоням, отгородившим его от мира.

— Ну, полно, — словно сама себе сказала Ива. — Простите меня, мне не следовало сегодня говорить об этом. Карниваль получил то, что было ему суждено. То, что осталось от его жизни, даже самая нерадивая поломойка не употребит на тряпки.

Суон опустил ладони, в лицо ему бросилась кровь, но в глазах появилось какое-то новое, неожиданное выражение надежды и благодарности. Через несколько минут разговор вернулся в спокойное русло, Флитгейл бесстрашно пришёл на помощь Суону и заговорил об археологии, что неотвратимо обернулось небольшой, но увлекательной лекцией.

— Ну, что же. Кажется, вся эта история закончилась, — сказал Суон, когда лектор заметно выдохся. — Вы, Флитгейл, нашли своего Купера. Конечно, найти украденные им сокровища теперь практически невозможно, но всё же, по крайней мере, вы знаете о нём достаточно. Вы, дорогая мисс Ива, можете спокойно отправляться в Бат. А я… Хм, мне надо написать отчёт. Ума не приложу… хм… Боюсь, меня не погладят по головке. Хотя меня интересует лишь смерть мадмуазель Зулейки, надеюсь — версия о неизвестных грабителях удовлетворит моё начальство. Я так и знал — глухое дело.

Суон вернулся в свой кабинет в Скотланд-Ярде и словно новыми глазами осмотрел свой стол. Он сгрёб в одну стопку изрисованные листы: на них широко и дико раскинулись джунгли ветвистых деревьев, опутанных плотной сетью лиан и зеленеющих многочисленными побегами. Каждая страница была озаглавлена «Глухое дело». Он посмотрел на них со смешанным чувством. Да, это было самое странное дело за всю его карьеру. Одно из немногих, о закрытии которого он не мог бы со скромной гордостью рапортовать шефу. Пожалуй, его слегка пожурят за нерасторопность, но под бесчисленными листами с делом Зулейки лежали аккуратные, педантично составленные папки по ещё двум поднадзорным расследованиям, и там дела обстояли так удачно, что это вполне реабилитировало его репутацию.

Стол, освободившись от дендрологических штудий Суона, приобрёл привычный аккуратный вид. Вновь обнаружилась фотография в простой рамке. Суон больше не испытывал боли, глядя на старую, уже побледневшую карточку. Грусть, нежные воспоминания, но не чувство вины и не боль. Странным образом, едва различимая улыбка Элеонор стала теперь утешительной, ободряющей и обнадёживающей. «Пожалуй, стоит убрать её отсюда, пока совсем не выцвела», — подумал Суон, бережно убирая фотографию в саквояж. На душе было легко.

Ива вернулась домой в прекрасном настроении и по пути наверх заглянула в приёмную, где, весь заклеенный пластырями, Алоиз трудился над очередным гороскопом.

— Вот и всё, Алоиз. Всё закончилось, — сообщила она секретарю, который испытал от этого объявления подлинное облегчение.

— Мы едем в Бат? Я тотчас заказываю билеты и начинаю собирать вещи, госпожа, — отозвался он, с готовностью вскакивая со своего места, и всем своим видом выражая желание немедленно паковать чемоданы.

— Нет, голубчик, только не в Бат. Кстати, Алоиз, не хотел бы ты взять отпуск?

— Отпуск? — переспросил Алоиз так, словно хозяйка предлагала ему нечто крайне непристойное.

— Ну да, отпуск на пару месяцев. Съездишь в Трансильванию, повидаешься с родственниками, — пожала плечами Ива, словно удивляясь непонятливости секретаря.

— О, разумеется, — в нерешительности ответил тот. — И… и когда мне следует взять этот… э-э-э… отпуск?

— Можешь заказать себе билеты на конец июня, Алоиз, — милостиво распорядилась Ива и грациозно развернулась в дверях.

— Да, кстати, до своего отъезда закажи в колониальной лавке пробковую панаму и пару москитных сеток.

Через неделю после смерти Карниваля молодая леди и два джентльмена, сведённые описанными экстраординарными обстоятельствами, вновь встретились, теперь уже в приятном небольшом кафе у площади Пикадилли. Был прекрасный весенний день, солнце пробивалось сквозь жалюзи и легкомысленно расчерчивало старомодный интерьер косыми полосками.

Суон прибыл первым и с интересом изучал меню; завидев мисс Иву, входящую в кафе, он галантно привстал и бережно задержал в своей ладони протянутую для пожатия узкую руку. Через несколько минут в кафе ворвался Флитгейл — он увлечённо потряс руку Суона, неловко поцеловал руку даме, и буквально упал в кресло перед столиком:

— Я так рад вас видеть! Послушайте Суон, Ива… вы должны знать. Я получил письмо от Азиатского общества. Они предлагают мне возглавить экспедицию в Сакчагёзю! Вы знаете, что это?!

— О, прекрасно, — сказала Ива, чуть запрокидывая голову и глядя в потолок с мечтательной улыбкой, — в Газиантепе прекрасная кухня… вы найдёте там изумительные хеттские памятники и полюбуетесь дивными римскими мозаиками.

— Поздравляю, Флитгейл! Кажется, это то, о чём вы мечтали? — оптимистично откликнулся Суон, хотя «Сакчагёзю» было для него лишь сочетанием ничего не значащих звуков, повторить которое он не смог бы.

— А знаете что, Гай? — задумчиво протянула Ива, помешивая серебряной ложечкой в чашке, — Говорят, в этом году в Бате просто ужасно. Эти провинциальные семейства с детьми, отставные военные и старые девы с собачками. И Алоиз вдруг попросил отпуск. Вообще-то, я задолжала ему вакации года за три-четыре, а у него невероятное количество родственников на Континенте… я немного говорю по-турецки… пожалуй, мне стоит немного развеяться. Вы ведь не станете возражать, если я составлю вам компанию в Сакчагёзю?

— Боже… Я не смел думать… Я не посмел бы вам предложить! То есть, я хочу сказать, что условия там будут совершенно некомфортные! — обомлел Гай.

— О, пустяки. Я обожаю археологию, а смена климата чрезвычайно полезна для здоровья. И у меня как раз есть пара москитных сеток. Вы согласны со мной, инспектор?