Сергей Зацаринный - Пустая клетка

— Он купил его по той цене, за которую его можно продать где-нибудь в Сирии или Армении. Честно говоря, меня вполне устроила бы Бакинская цена, а уж тем более Трапезундская и я просто решил поторговаться для порядка. Но, видно Бонифаций очень спешил.

— Охотно верю.

— Я ещё подумал, а зачем ему покупать это письмо, если можно прихватить наличные деньги? Или взять на них вексель с оплатой в том же Трапезунде? Потом понял, что он собрался достаточно далеко. Туда, куда не достают связи местных купцов. И явно рассчитывал на дороги, по которым очень опасно пробираться с наличными.

— А золото?

— Скорее всего припрятал его здесь. До лучших времён. Оно ведь не ржавеет. Кстати, в пятницу, ко мне пришёл один из персов и попросил выручить наличкой. Довольно крупная сумма. Мне это показалось странным. Мы ведь следим друг за другом, а никаких крупных сделок не намечалось. Да и клиенты обычно предупреждают заранее, если нужно много наличных. Перс сказал, что одна из тех, кто сдавал ему деньги на хранение, срочно потребовала их обратно. Естественно без причитающегося процента. Что ему оказывалось весьма выгодным. Зато очень невыгодным ей. Сейчас я вспомнил, что в пятницу в городе происходило много разных событий и подумал, что это может быть тебе интересным.

— Я предполагаю, что Шамсинур, которую убили в субботу, накануне спрятала в укромном месте немалую сумму денег.

— Вдовушка незабвенного Зерубабеля? Помню, помню… Она тоже оказалась замешанной во все эти дела? Не мудрено. По наследству от мужа ей перешли не только деньги и лавка, но и немало сомнительных знакомств. Например с будущей женой Урук-Тимура. Ведь именно Шамсинур была посредницей у неизвестных людей, которые хотели купить в своё время знаменитый рубин её отца.

С Красной пристани доносился обычный портовый гул: крики грузчиков, грохот телег и перекличка матросов между кораблями и берегом. В синеве над головой чертили небо ласточки.

— Вот, брат Илгизар, мы и оказались чуть-чуть впереди. Теперь нам нужно только поджидать дичь. Завтра с утра, если Минсур так и не будет найдена, нужно будет обыскать её дом, а потом в укромном местечке недалеко от причала поджидать Бонифация. Даже, если не будет никаких прямых улик, можно будет очень серьёзно потолковать с ним об исчезновении Санчо и золота. Ты же можешь уже сегодня написать отчёт для Бадр-ад Дина о происшествии со свиной ногой. Время теперь есть. На этом твоя служба при мне заканчивается. Завтра праздник, окончание Рамазана. Поэтому лучше тебе сдать отчёт сегодня до заката.

Они ехали шагом, не спеша, отпустив поводья. Было немного грустно расставаться.

— У вас ведь в медресе в праздничные дни не будет занятий? Поехали завтра со мной и Хайме в Белый Дворец. Посмотришь на его загадочную рукопись про логическую машину. Тебе ведь можно уходить из медресе, когда нет занятий?

— Тот, кто живёт при медресе и не платит за обучение, должен полностью слушаться наставников и отлучаться только с их позволения. По случаю окончания поста будет три дня без учёбы, думаю, меня отпустят. Раньше ведь я никогда не отпрашивался. Завтра утром будет праздничный намаз, мы все будем в главной мечети. После обеда можно будет отпроситься. Я прямо сегодня и обращусь к почтенному Бадр-ад Дину, когда пойду с отчётом.

— А я как раз ко второй половине дня постараюсь управиться с этой Минсур и Бонифацием.

— Думаешь всё прояснится?

Злат грустно улыбнулся.

— Эк ты загнул. Такие дела никогда до конца не проясняются. Здесь замешаны интересы владык этого подлунного мира, а они недоступны нам, простым смертным. Это как с убийством Намуна. Обычный удар кинжалом. Но, это часть покушения на великого хана. А значит сразу перестают действовать все обычные человеческие законы, которые подталкивают руку обычных убийц. Кому выгодно, личная неприязнь, корысть. Человек становится всего лишь фигуркой на шахматной доске неведомых игроков, и его жизнью жертвуют часто лишь для того, чтобы поставить мат, где-нибудь через пару десятков ходов. А то и просто, чтобы получить более выгодную позицию. Это как раз такой случай. Значит справедливость и правосудие здесь не будет никого интересовать. Моё дело лишь довести это дело до той точки, когда его можно будет передать в руки всех этих власть имущих шахматистов. Со списком фигур и сделанных ходов. Тебе я вижу интересно чем закончится партия?

Илгизар кивнул.

— Выбрось из головы. Эта партия не закончится никогда. В лучшем случае, так и останется недоигранной. Посмотри на Хайме. Он хочет узнать правду лишь о маленьком кусочке этой игры, состоявшемся двадцать лет назад. Который стоил жизни его другу. Зачем? Давно сброшены с доски многие фигуры, а игра всё идёт. Ей нет конца. И ничего не меняется. Всё та же вражда властителей улуса Джучи с персидскими ильханами, борьба между степными эмирами из разных родов, козни франков, распри между православными и католиками, расчёты между хорезмийскими и булгарскими купцами, спор между князьями Твери и Москвы. И для каждого из них человеческая жизнь всего лишь разменная монета. Пешка на шахматном поле. Я лишь должен доставить на эту доску две фигуры: Санчо и Райхан.

— А Бонифаций?

— Он оказался замешан сюда случайно. Ни к свиной ноге, ни к исчезновению Райхан он не имеет никакого отношения. А два убийства, кража, ложное свидетельство — какие пустяки, когда речь идёт об играх повелителей мира. Может вообще отделаться штрафом. Если повезёт. Вернее, если не выяснится, что он знает слишком много.

Помолчав, добавил серьёзно:

— Ты тоже лишнего не болтай. В отчёте укажи, только допросы в квартале Сулеймана. Всё, что слышал от Хайме, Касриэля и в других местах, держи при себе. Это ни к чему знать городскому кади. Всё это предназначается для ушей эн-Номана. Он ведь не зря дал тебе рукопись о пользе вина. Когда прочитаешь или перепишешь, то понесёшь её отдавать. Будет повод поболтать в непринуждённой обстановке. И выведать потихоньку подробности, о которых умолчал я. Берегись, чтобы про тебя, как и про Бонифация, не подумали, что ты знаешь слишком много.

— Что тогда будет?

— Если ты про Бонифация, то ему просто закроют рот. Навсегда. Ханский палач или наёмный убийца, посланных братьями из миссии. Если про себя, то тебя вполне могут забрать куда-нибудь в ханскую канцелярию. Или в мюриды эн-Номана. В мир тайн, закрытый от непосвящённых. Из которого тоже нет возврата. Там люди уносят тайны в могилу, а тайны уносят в могилу людей. Нужно тебе это? Сам я чудом вырвался оттуда после смерти Тохты. Началась смута, борьба за власть. Многие вельможи и писцы-битакчи погибли. После прихода к власти Узбека, появились новые люди. Сам Узбек боялся Сарая. Его новая жена Баялунь увезла его на север, в Мохши, где он и сидел до самой её смерти. Почти десять лет. Ты же мохшинский, знаешь. Я остался в Сарае. Писцом при городском Диване. Потом попал в помощники к здешнему эмиру. Когда хан вернулся в Сарай про меня уже все забыли.

Злат снова надолго замолчал, погрузившись в воспоминания.

— Вспомнил Баялунь и снова Туртас на ум пришёл. Ведь это она его к Тохте на службу пристроила. Она тогда в большую силу входить стала. Брат её Байтемир Хорезм в улус получил. (Усмехнулся). Эн-Номан тогда у ней чуть не каждый день гащивал — хворь какую-то лечил. Он у Тохты лекарем был.

— Откуда она могла Туртаса знать?

— Того не ведаю. Да и Туртас про это не говорил. Может порекомендовал кто, очень уж диковинная птичка была покойная хатунь. Хотя, наверное, правильнее сказать, змея. Где её нашёл Тогрылча никто не знает. Сам он был десятым сыном Менгу-Тимура, ему бы и ходить весь век в улусных эмирах или темниках, да началась смута. Значит, не зевай. Только, смута ведь дело такое: можно пойти за шерстью и самому стриженым оказаться. Нарвались тогда молодые царевичи на матёрого волка. Вернее, пса. Ногая. Это имя ведь по-монгольски и значит собака. В главные ханы метил Тула-Буга, а Тогрылча ему помогал. Всем им и свернул шеи старый Ногай. Баялунь тогда не растерялась. Хоть своих детей прижить ещё не успела, так Узбека, маленького сына своего мужа успела отправить куда подальше. К надёжным людям, под хороший присмотр. Лет десять про неё никто не слышал. Может у Тохты была одной из жён, может, у Ногая. Второе вернее. Детей у неё так и не было. Ногаю жёны были больше для почёта. Да и слух пускала, что де она дочка византийского императора. Побочная только. Этого она могла только у Ногая в орде нахвататься. Тот с Византией тесно знался. По времени тоже сходится, при Тохте её стали замечать вскоре после смерти Ногая. В тот же год и эн-Номан из Хорезма приехал. Оба они большие мастера узлы плести. Вот и спелись. Только даже эн-Номану до неё далеко. Где чёрт не сладит — туда бабу пошлёт. Не нами сказано. Она и после Тохты Узбека к рукам прибрала. Хоть и женой его отца была. Богословы с улемами собрались и порешили — коль Тогрылча был неверный, то и брак его недействителен. В общем, дева невинна и чиста, как майская роса. Можно жениться. Вот только, как Узбек ханом стал, забралась она с ним за мордовские леса в Мохши и сидела там до самой своей смерти. Видать, только там чувствовала себя в безопасности. Может и сама была из тех краёв. Или мать её. Тогда понятно, откуда Туртаса знала.