Валерия Вербинина - Фиалковое зелье

– Он твой. – И Владимир снова раскрыл книжку сочинений господина Жуковского.

– Подождите, подождите! – отчаянно закричал Берг. – Не убивайте меня, умоляю! Я могу помочь вам! Ведь я знаю то, чего вы не знаете! Дело в том, что сегодня… сегодня ночью…

Владимир положил книжку на стол и сделал артиллеристу знак отпустить трепещущего предателя. Вздохнув, Балабуха повиновался.

– Сегодня ночью, – выпалил секретарь, – все заговорщики собираются в условленном месте, в одном из загородных домов! В три часа… у них назначена встреча… Должно произойти что-то очень важное, приезжает какой-то человек, которого они долго ждали…

– В самом деле? – прищурился Владимир.

– Клянусь! – И секретарь в подтверждение своих слов несколько раз кивнул головой.

– И кто там будет? – осведомился Гиацинтов. – От англичан, к примеру, много народу соберется?

– О, – залепетал секретарь, – англичане, конечно, заинтересованы в деле больше всех! Наверное, даже больше австрийцев! Ведь не австрийцы владеют Индией! А действия русского императора на Кавказе… очень, очень настораживают британцев!

– Это правда, что Сандерсон в курсе дела? – пустил наугад стрелу Владимир.

Секретарь вновь энергично закивал.

– Сандерсон знает! Совершенно точно знает! Я только не уверен, будет ли он сегодня на собрании… Он очень осторожный человек! И потом, если вдруг все откроется, он опасается за свой дипломатический статус…

– А от австрийцев кто должен быть? – спросил Владимир резко. – Давай, любезный Николай Богданович! Терять-то тебе все равно уже нечего, тем более что я и так уже многое знаю. – Он вызывающе помахал зашифрованным листком.

– От австрийцев главный, конечно, Зидлиц, – заторопился секретарь. – Хотя он всегда делает вид, что ни при чем, но такая уж у него манера…

Офицеры переглянулись и нахмурились. Стало быть, даже Зидлиц был в деле… тот самый угрюмый желчный Зидлиц, который считался правой рукой канцлера Меттерниха, его серым кардиналом.

– Что конкретно они собираются предпринять? – поинтересовался Владимир. – И когда именно?

Секретарь поежился.

– Умоляю вас, господа… Я знаю, что предполагается нечто очень серьезное… но никто не посвящал меня в детали… Я только поставлял информацию… Даже на совещание этой ночью меня никто не пригласил, и я узнал о нем… чисто случайно…

– В замыслы заговорщиков, – вкрадчиво осведомился Гиацинтов, – случаем не входит восстание в Польше, а?

Берг так поразился, что даже раскрыл рот.

– Вам и это известно? Однако… Да от вас и впрямь ничто не скроется, как я погляжу! Не зря Чернышёв вас сюда послал! Когда я прочитал его депешу, я сразу же понял… – он осекся.

– Владимир, – понизив голос, нежно проурчал Балабуха, – можно, я все-таки этого щучьего сына придушу? Так, для порядку…

– Значит, это ты предупредил своих друзей, а они подослали ко мне этого Ферзена и потом организовали на нас нападение, чтобы мы не смогли добраться до Вены, – холодно сказал Владимир. – Так?

– Я, – забормотал секретарь, – я просто испугался… Из Петербурга вас так лестно аттестовали… И вы вышли на след Жаровкина в первый же день…

– Да, мы не зря свой хлеб едим, – со смешком ответил Гиацинтов. – Ладно. Пошли будить посланника, Антон. Доложим ему, что да как… и заодно представим ему господина, которого он дарил своим доверием.

Он резко поднялся с места, взял листок со столбиками цифр, на котором будто бы были зашифрованы какие-то имена, и небрежно сунул его в пламя свечи. Берг, вытаращив глаза, смотрел на это.

– Да, Николай Богданович, да, – нараспев проговорил Владимир. – Никакого зашифрованного сообщения мне Жаровкин не оставил, и он вообще ничего не оставлял, кроме тех бумаг, которые ты забрал, когда думал, что убил меня. Так что попался ты, любезный, как последний глупец.

Секретарь, осознав происшедшее, хрипло взвизгнул и сделал попытку вцепиться молодому офицеру в горло, но Балабуха перехватил его и успокоил хорошим тычком.

– Пошли, – скомандовал Владимир. И офицеры вышли в коридор, причем артиллерист волок за собой упирающегося Берга, время от времени угощая его пинками.

– Ах ты господи… – простонал Иван Леопольдович, выслушав четкий и обстоятельный рассказ Гиацинтова о происшедшем. – Ах ты господи! Какой скандал! Какое несчастье!

Спешно поднятый с постели, он впопыхах накинул на себя шлафрок, но не успел снять ночной колпак, из-под которого торчали редкие взъерошенные волосы.

– Боже мой! И этот молодой человек… Мой секретарь…

Берг стоял, опустив голову, и молча утирал кровь, хлещущую из рассеченной (не без участия Балабухи) губы. На лице секретаря застыло угрюмо-злобное выражение.

– Разве я мало делал для вас? – жалобно спросил у него граф Адлерберг. – Разве я… Неблагодарное чудовище! Так предать мое доверие…

Его хлипкое тело ходило ходуном от негодования, однако секретарь, похоже, не собирался выказывать ни малейшего раскаяния.

– Иван Леопольдович, – вмешался Владимир, – простите, но уже второй час ночи, и времени у нас в обрез… Мы должны во что бы то ни стало узнать в точности, что именно готовят заговорщики против императорской власти. Похоже, они собираются поднять восстание в Польше…

– Ах, Польша! – простонал граф, сжимая обеими руками виски. – Да, господа, Польша… Это будет вечная ахиллесова пята нашей империи – доколе сама империя будет существовать… – Он скорбно покачал головой.

– Поэтому, – продолжал Гиацинтов, – нам надо в точности узнать, что и когда готовится, потому что это может быть очень серьезно… Мы с Антоном Григорьевичем немедленно отправимся на собрание этих господ. Если нам повезет, то, быть может, удастся кое-что подслушать… Вы же немедленно пошлите срочную депешу в Петербург. Да, и этого господина, – он кивнул на секретаря, – велите посадить под замок и крепко стеречь… Он не только наш главный свидетель – он будет отвечать по полной и за измену отечеству, и за гибель Жаровкина, и за покушение на меня… Думаю, его отдадут под военный суд.

Посланник вздрогнул. В гражданском законодательстве Российской империи смертной казни предусмотрено не было – крайними мерами были долгосрочное тюремное заключение или ссылка в Сибирь. Однако в исключительных случаях, когда вина требовала более сурового и решительного наказания, обвиняемый передавался военному суду, в чьей власти было выносить любые приговоры, и смертные тоже.

– Как все это ужасно! – сказал Иван Леопольдович плачущим голосом. – Хорошо, господа… Я сделаю все, как вы хотите…

Владимир кивнул.

– Вот и прекрасно… А теперь, Антон Григорьевич, айда за пистолетами. Когда идешь к волку в логово, следует хорошенько вооружиться…

Синеокая Антуанетта, она же тетушка Евлалия, она же Полина Степановна Серова, терпеть не могла неожиданностей.

Разумеется, неожиданности имели право на существование – в жизни людей обыкновенных, которые подчиняли свое бытие рядовым заботам и мелочам. Возможно, и даже очень вероятно, что это были хорошие люди, но – они не мчались в тряской карете на другой конец Европы, чтобы предотвратить угрозу нашим интересам, не имели отношения к делам государственным и не плели сложные многоходовые интриги, в результате которых, к примеру, могущественные некогда министры лишались поста, власти и влияния и, оставаясь живыми, тем не менее переходили в политическое небытие.

В жизни особого агента, считала Полина Степановна, все должно быть взвешено и выверено, а сам агент должен предусмотреть все варианты развития событий и всегда являться во всеоружии, дабы судьба в образе его врагов не могла застать его врасплох. И неважно, что вы могли припомнить очаровательной Полине Степановне полсотни случаев, когда она сама оказывалась во власти неожиданности и нередко извлекала из нее весьма чувствительные преимущества. Ничто не могло поколебать ее убеждения, что агент, которого можно застать врасплох, немногого стоит – в сущности, не больше, чем тот, кто пускает серьезное дело на самотек.

И надо же было случиться такому, что теперь, когда она находилась на ответственнейшем задании, в чужом обличье (в двух чужих обличьях!), ей раз за разом докучали люди, по поводу которых многоопытный Чернышёв не столь давно убеждал ее, что они лишь послужат ей ширмой и отвлекут недругов от ее собственного расследования.

– Честью клянусь вам, Полина Степановна, – заверял ее граф, – что эти недотепы не доставят вам никаких хлопот, и вы вовсе не должны о них беспокоиться!

Тут-то и случилась неожиданность, ибо недотепы развили бурную деятельность, в два счета выяснили, где именно ухлопали Жаровкина и почему, и с удвоенным пылом, который, с точки зрения Полины Степановны, куда больше подходил для других целей, принялись вести поиски в этом направлении. Стоя в стороне, Полина Степановна… просим прощения, мадемуазель Антуанетта наблюдала за этими поисками с неудовольствием золотоискателя, который застукал на своем участке развеселую компанию гномов-старателей и только по доброте душевной не решается придушить их под покровом ночи.