Лев Портной - Копенгагенский разгром

— French-fried-fuck and Russian duck! — рявкнул в ответ англичанин.

И русские чем-то не угодили этим дурням! Точно драки не миновать… Я поспешил встать из-за стола, но англичанин не по-джентльменски свалил меня на пол ударом в ухо. Не успел я подняться, как новая оплеуха обрушилась на меня. Я бросился на обидчика прямо с пола, протаранил его головою в живот, и мы перелетели через стол. Жалостно верещал мосье Каню. Еще чей-то голос — вероятно, хозяина таверны, — приказывал нам катиться во двор.

Краем глаза я заметил, как с улицы зашел случайный посетитель, увидав потасовку, выпучил глаза и бросился вон.

На меня посыпались новые удары, и я уже смирился с мыслью, что проиграл этот бой, но неожиданно раздался женский голос. Я не разобрал слов, однако прозвучали они столь повелительно, что мордобитие прекратилось. Я с трудом поднялся с пола. Французишка утирал кровоточащий нос, двое англичан замерли посреди зала, а третий — зачинщик — прижался к стене, скосив глаза на изящную женскую ручку, сжимавшую кинжал. Тонкое лезвие упиралось в горло мужчины. Спасительница стояла ко мне спиною, а на ее голове красовалась шляпка с бумажными розами.

— Easy peasy lemon squeezy, — я узнал голос леди Мэри-Энн Фицгерберт.

К моему лицу прикоснулись девичьи ладошки, я перевел взгляд и замер: влажное полотенце к моим ссадинам прикладывала Николь. Я поморщился от боли.

— Позвольте, сударь, помочь вам, — прощебетала она.

Пораженный, я смотрел на девушку и не слышал, о чем говорили леди Мэри-Энн Фицгерберт и наш обидчик, только услышал, как тот представился:

— Мистер Кербишир.

А когда Николь закончила протирать мою физиономию, я увидел, как наша спасительница передала драчуну деньги. Англичанин спрятал монеты в карман, с неприязненной ухмылкой взглянул на меня, затем на мосье Каню и двинулся к выходу, махнув рукою приятелям. Троица скрылась за дверью.

— Николь, — прошептал я.

Но она уже оставила меня и принялась утешать мосье Каню, который каким-то образом умудрился не шибко пострадать в сваре. Зато теперь он заливался соловьем, изъясняясь в нежных чувствах. И Николь не скрывала радости. Я отвернулся от них.

— Леди Мэри-Энн! — позвал я.

— Здравствуйте, Воленс-Ноленс. — Женщина повернулась ко мне. — Случайно проезжала мимо, увидела, как вы входили в таверну…

— И конечно, последовали за мной, уверенная, что придется меня спасать! — с иронией промолвил я.

— Я направила за вами мистера Хадсона. Он вернулся через минуту и поведал нечто занятное.

Леди Мэри-Энн Фицгерберт указала взглядом через мое плечо. Обернувшись, я увидел того самого господина, что заходил в таверну в разгар потасовки. Он кивнул с некоторой опаской, словно предполагал, что я и на него могу с кулаками накинуться. Дама подала ему знак, мистер Хадсон повторил этот знак Николь, и они направились к выходу. Девушка позвала за собою Жана, но тот покачал головой и остался в таверне.

— Благодарю вас, — я поклонился леди Мэри-Энн Фицгерберт. — Благодарю вас. Считаю себя в неоплатном долгу. И буду счастлив оказать вам любую помощь, какую смогу!

— Замечательно! Принимаю ваше обещание! — улыбнулась она.

— Сам не знаю, что на них нашло, — развел я руками. — И что за деньги вы заплатили этому Кербиширу? Я немедленно возмещу ваши затраты!

— Они сказали, что вы заключили нечестное пари, — сказала леди Фицгерберт.

— Пари? — изумился я. — Какое пари? Никакого пари я ни с кем не заключал!

— В том-то и дело. Пари заключил ваш друг, — она кивнула на Жана. — Вчера он заключил пари о том, что вы трижды крикнете официанта, прежде чем догадаетесь сами подойти к буфетной стойке…

Наверное, я сильно изменился в лице, поскольку леди Фицгерберт запнулась и дальнейший рассказ продолжила слабым голосом:

— Мистер Кербишир и его друзья проиграли деньги… А сегодня выяснили, что вы знакомы, а значит, действовали заодно…

Вне себя от гнева я повернулся к мосье Каню. Подлый французишка стал отступать, заламывая руки и причитая:

— Барин, сударь! Не забудьте-с — я в отпуске!

Присутствие дамы сдерживало меня, а то бы от души избил каналью. Я врезал ему в ухо, и он свалился через стул.

— Вот ты и вернулся из отпуска! — рявкнул я.

— Неужели вы не знали?! — воскликнула леди Мэри-Энн.

Я промолчал, но она все поняла по выражению моего лица. Однако открывшаяся истина оказала неожиданное воздействие на женщину. Она с восхищением взглянула на каналью, похлопала в ладоши и воскликнула:

— Браво! Браво! Какой ушлый малый! Good job mister Lob!

Я взял себе на заметку при первой же возможности отмутузить Жана как следует, но тут представился более изощренный способ наказать французишку.

Распахнулась дверь, и вошел рыжий хозяин таверны, расположенной через улицу, — той, где мы обедали накануне. Он не взглянул ни на меня, ни на шельму Каню, а сразу же обратился к леди Мэри-Энн Фицгерберт:

— Миссис, я слышал, вы компенсируете потери от нечестного пари!

— В тройном размере! — воскликнул я, обнял рыжего детину за плечи и, выпроваживая обратно на улицу, добавил: — В тройном размере все потери возмещает Жан Каню.

Затем я схватил за шкирку подлого французишку.

— Кстати, Жан! Ты снова в отпуске!

С этими словами я вытолкал каналью за дверь.

— Что ж, — Мэри-Энн улыбнулась, — хорошо. Уверена, мы еще увидимся. Заезжайте ко мне на чай.

На мгновение я припал губами к любезно протянутой руке, и дама удалилась. Трактирщик проводил ее взглядом, полным благоговения. Выходило, что леди Мэри-Энн Фицгерберт пользовалась в Лондоне известностью и уважением, а то и всеобщей любовью.

— На чай? А во сколько? — пробормотал я, но дверь уже закрылась.

— Мистер, вам сейчас не помешает немножечко виски, — сказал старичок.

Он услужливо протянул стакан с золотистой жидкостью.

— Сами пейте эту бурду, — буркнул я. — Лучше скажите, где живет леди Мэри-Энн Фицгерберт?

Старик с сожалением хмыкнул и сказал:

— Чаепития в Лондоне назначаются на пять часов. Но вам не стоит принимать приглашение.

Я с раздражением фыркнул. Какой-то кабатчик посмел рассуждать: принимать мне или не принимать приглашение леди Мэри-Энн Фицгерберт.

Я бросил на столик несколько монеток непонятного достоинства и покинул трактир «Sweet Nicole».

На улице рыжий хозяин соседней таверны и двое половых выворачивали карманы мосье Каню и с озабоченным видом подсчитывали выручку. Я попрощался с ними кивком и направился на Мэнсфилд-стрит. Семена Романовича я не застал, но попросил дворецкого мистера Блотта нанять коляску для поездки к леди Фицгерберт.

Пунктуальные англичане к половине пятого подали хэкни-коач. После получасовой тряски на дырявой подушке, набитой колкой соломой, я оказался у ворот шикарного поместья. Дорожка, выложенная по кругу, привела ко дворцу. Я поднялся по лестнице. Путь преградил престарелый швейцар в синей ливрее, вышитой золотом. Он мерил меня столь взыскательным взглядом, словно лично я был виновен в том, что не все обычаи и традиции времен его дедушки соблюдаются неукоснительно.

— Леди Фицгерберт сегодня не принимает гостей, — высокомерным тоном заявил старый хрыч.

— Леди Мэри-Энн лично пригласила меня нынешним утром. Я настаиваю, чтобы обо мне доложили.

— В этом нет никакой необходимости, — холодно отозвался он.

— Скажите, что приехал граф Воленский, — повысил я голос.

Мои слова не произвели на старого сквалыгу никакого впечатления. Он застыл каменным изваянием.

— Мэри-Энн называет меня Воленс-Ноленсом, — продолжил я.

Старый хрыч слегка шевельнул бровями и до отвращения учтивым голосом промолвил:

— Сэр, от того, что вы повторите свою просьбу в десятый раз, ничего не изменится.

— А в одиннадцатый? — рассердился я.

Неожиданно выражение его лица смягчилось.

— Сэр, позвольте полюбопытствовать: сколько раз леди Фицгерберт произнесла приглашение на чай?

— Знаете что?! — ответил я с добродушным сарказмом в голосе. — Я понимаю с первого слова! Мне не нужно повторять десять раз!

Его губы дрогнули в усмешке.

— Позволю заметить, сэр, — промолвил он. — В Англии приглашение на чай, произнесенное только один раз, нельзя принимать буквально. Это не более чем фигура речи. Все равно что сказать «до свидания». Вот если бы приглашение прозвучало дважды, это было бы действительно приглашение.

Я остался стоять с разинутым ртом. А старый хрыч, посчитав вопрос исчерпанным, скрылся за дверью.

— Heus-Deus! — воскликнул я. — Сколько же дряни изобрели англичашки помимо виски!

Я вернулся к своему экипажу и полез внутрь, бросив мимоходом кучеру:

— У леди Мэри-Энн жестокая мигрень, вызванная амнезией. Поехали обратно.

Экипаж выехал за ворота и остановился. Дорогу преградила черная крытая коляска. Из ее чрева вывалились четверо констеблей. Двое подошли к нам и заглянули внутрь. Прозвучал вопрос: