Николай Свечин - Туркестан

Дознание шло ни шатко ни валко. Что могли сделать, сыщик и полицмейстер сделали. Исламкуля искали с двух концов. У Ларионова появился новый вестовой, рьяный и расторопный. Кокоткину сменили денщика. Проще всего оказалось с Веселаго. Тот проживал на Самаркандской, в доме, отданном под офицерские квартиры. Там объявился коридорный, который вечно ходил по жильцам и искал приработка. Веселаго, жуир и холостяк, нанял парня бегать с записками по всему городу. Большинство посланий были к женщинам, но встречались и деловые письма. С них Скобеев делал копии и складывал в отдельную папку. Так, выяснилось, что в махинациях замешан сам начальник поземельно-податного отделения областного правления статский советник Гуртих. А жалкий интендантский поручик Требесов за ночь спокойно спускает в карты свое годовое жалованье…

Алексей в сопровождении гаврилыча[68] съездил на берег Сыр-Дарьи, где нашли труп торговца Батышкова. Он надеялся накопать там каких-нибудь новых улик, но не вышло. Со смерти торговца прошло уже два месяца, и сменился участковый пристав, который вел дело по горячим следам.

По вечерам Лыков продолжал блаженствовать. Ольга готовила что-нибудь вкусное, они запивали ужин филатовским вином[69], иногда гуляли в Черняевском садике. Из-за стен крепости доносились милые солдатскому уху Алексея команды:

– На молитву!

– Накройсь!

Или стрелки пели на несколько голосов:

Все это закончилось неожиданно и страшно.

Однажды Алексей пришел в переулок Двенадцать Тополей и увидел, что Ольга сегодня особенно хороша. Что-то новое появилось в ее взгляде. Женщина будто светилась изнутри.

– Я тут листала переложение Корана и нашла про невидимых людей, – сказала она. – Ты знаешь, кто это такие?

– Ну, их сорок человек. Каждое утро они молятся на могиле Магомета, а потом расходятся по земле.

– Правильно, – удивилась вдова. – Какой ты… даже это знаешь! Но скажи, для чего расходятся по земле невидимые люди?

– Чтобы подавать помощь тем, кто в ней нуждается, – ответил сыщик. – Объясни, к чему твои расспросы? Решила перейти в мусульманство?

– Нет, – серьезно ответила Ольга. – Я живу и умру христианкой. Но ведь Бог на самом деле один, верно? Просто разные народы дали ему разные имена.

– Есть такая гипотеза, – хмыкнул Алексей. – Только не вздумай говорить о ней своему духовнику!

– Бог один, – убежденно заявила Перешивалова. – И многое из исламской религии применимо к нам, православным христианам. Как уж зовут главного из невидимых людей?

– Кутб-уль-актаб, «звезда звезд»[70].

– Так это он мне тебя послал!

– Вот здорово! – рассмеялся сыщик. – В свободное время кутб-уль-актаб подрабатывает на другие конфессии?

Но его подруга не поддержала тона.

– Да, он! Я тебя просила, я о тебе молилась. Какая мне разница, откуда пришла помощь? Под здешним небом скорее она явилась от невидимых людей. От этого… актаба. И ты приехал. И я решила, что сегодня будет особенная ночь.

– Особенная? – обрадовался сыщик. – Ну-ка, ну-ка. Предлагаешь оргию? Я напьюсь и пойду стрелять в луну. Или мы голые станем проверять крепостные караулы?

– Дурачок! Мы…

Тут в дверь постучали. Прислуга уже удалилась в летнюю кухню, и Лыкову пришлось открывать самому. Особенная ночь, думал он, шлепая по коридору. Как не вовремя явились… На пороге вытянулся рослый городовой.

– Письмо от его высокоблагородия капитана Скобеева!

Сыщик пустил курьера в дом. Мундиры полицейских туземной и русской части города отличались. Пришедший был в русской форме, но ничего странного в этом не было. Иван Осипович заведовал важными делами по всему Ташкенту.

Лыков распечатал конверт. Там знакомым угловатым почерком было написано:

«Есть важные открытия. Садитесь в экипаж и приезжайте в свалочное место. Никому не говорите, куда вы едете».

– Жди, я сейчас оденусь, – сказал Алексей и пошел в комнаты. И вдруг понял, что письмо написал не Скобеев! Это ловушка!

Его сначала обманул почерк. Но подделать такую руку нетрудно. А вот грамотность… Бумаги для начальства полицмейстеру строчат канцелярские служащие. Тот, кто читал эти документы, не знал особенностей капитана и в таком ключе подделал записку. Иван Осипович обязательно написал бы «ни кому не говорите, куда вы едете». А здесь без ошибки, слитно! Как быть?

Ольга, увидев встревоженное лицо Алексея, подбежала к нему.

– Что случилось?

Тот вынул из бюро револьвер, сунул за пояс.

– Немедленно уйди в задние комнаты. И будь там, пока не услышишь мой голос.

– Дорогой, а как же ты? Нет, я тебя не брошу, я не смогу!

Сыщик опешил. Никто никогда не спорил с ним в такой ситуации. Он привык, что решает за других, как самый опытный. Все это понимали и повиновались беспрекословно. А тут! Счет шел на секунды, и вдруг столь глупое упрямство… Поэтому он зло прошипел:

– Быстро выполнять!

И пошел в шинельную к фальшивому городовому. Тот стоял одной ногой на пороге. Сыщик приблизился – и ударом в висок свалил парня. Отобрал у него оружие, осторожно высунулся.

Напротив дома чернела пролетка. По той стороне улицы шли гуляки и громко орали: «Эх, Сашки, Малашки мои, разменяйте мне бумажки мои!» На Воскресенском базаре заливалась ливенка[71]. Все как обычно.

Алексей прикрыл дверь и решил проверить, спряталась ли Ольга. Но та вдруг сама вышла к нему в шинельную. Сыщик хотел рассердиться и не успел: с улицы грянул залп.

Что-то сильно ударило Лыкова в голову, он упал и потерял сознание. Видимо, секунд тридцать сыщик лежал без памяти. Очнулся: голова страшно болит, по щеке течет кровь. А с улицы слышны приближающиеся шаги… Он вытянул перед собой руку с «веблеем». Тот уже был поставлен на боевой взвод. Когда шаги раздались под самой дверью, он трижды нажал на спуск. Ответом был крик, затем стук копыт. И тишина.

Лыков скорчился на боку, не отводя оружия от двери. Ему было очень страшно поворачивать голову вправо, туда, где минуту назад стояла живая и здоровая Ольга. Еще рано, говорил он себе; убийцы могут ворваться. Но время шло, а никто не врывался. И тогда он посмотрел.

Ольга лежала очень близко, так, что касалась локтем колена сыщика. В сердце чернела дыра. Но дело было не в дыре, а в выражении ее лица. Оно не оставляло никаких сомнений: женщина была мертва.

Когда капитан Скобеев примчался в переулок Двенадцать Тополей, там уже было полно народу. В домик вдовы набились соседи, городовые, ходил никому не нужный врач… В углу притулился связанный «курьер» в полицейской форме. А у крыльца лежал мертвый туземец огромного роста, который так и не выпустил из гигантских кулаков кинжал и револьвер.

Растолкав толпу, капитан пробрался в гостиную. Там на диване лежала хозяйка. В ногах ее сидел Лыков с перебинтованной головой. Увидев Ивана Осиповича, он растерянно сказал:

– Я же велел ей уйти! Почему она не послушалась?

– Боялась вас лишиться.

– Но ведь бой! Что там делать женщине? Только мешала… Я же сказал определенно! Меня всегда слушаются. Всегда! А эта не ушла.

Сыщик замолчал. Капитан хотел что-то произнести, но Лыков снова стал оправдываться:

– Я и подумать не мог, что она войдет в шинельную. Полагал, что уже в дальних комнатах. Почему она не послушалась?

– Что с ним? – спросил полицмейстер у подвернувшегося доктора.

– Ничего страшного. Пуля отбила от косяка порядочную щепку, вершков пять длиной. И эта щепка сильно ударила его в голову. Огнестрельных ранений нет.

– А?..

– Убита наповал. Даже не мучилась.

Иван Осипович выгнал всех из комнаты, они с Лыковым остались вдвоем. Если не считать лежащей без движения Ольги… Сыщик вдруг рассердился:

– Ну как можно быть такой легкомысленной? Ну как можно не слушаться? Я велел же уйти! Все было бы хорошо! Что, я не справился бы с этим отрепьем? Справился. И она была бы сейчас жива. Не могу, не могу понять!!!

– Ольга Феоктистовна боялась вас лишиться, – повторил капитан. – Вы не можете понять ее, а она не сумела понять вас. Как это – уйти, когда вам угрожает опасность?

– Иван Осипович, но ведь мне всю жизнь угрожает опасность! Что она могла сделать, чем помочь?

– Ничем. Только быть в эту минуту рядом.

– Но этого не требовалось!

– Вот тут вы оба и не сообразили, – грустно пояснил капитан. – Она влюбилась, когда уже не надеялась ни на что. И как вдруг лишиться такого счастья? Только вместе с жизнью, не иначе… Она же не знала, что вы в семи водах вареный. А если бы и знала? Все равно бы не ушла никуда. Ольга и Володю до последнего спасала.

Они помолчали, потом Иван Осипович вздохнул с какой-то утробной, непередаваемой тоской.