Алексей Поярков - Ликвидация. Книга вторая

Он рассмеялся. Перепрыгнул через подоконник, подошел к Иде сзади. Она, обернувшись, недовольно нахмурилась:

— Что ты?..

— Ничего… Я почему-то вспомнил знаешь что?.. Как мы с тобой в октябре сорок первого в Москве были… Ты… такая же была, как сейчас. Напряженная. Натянутая тетива.

Тогда, в дни паники, охватившей Москву перед лицом стремительно наступавшего врага, Ида подала Чекану отличную идею. В нескольких километрах к северу от столицы они остановили грузовик, ярославскую пятитонку, водителя убили, поставили на машину поддельные номера и стали предлагать беженцам услуги по вывозу имущества из города. Брали не кого попало, а семьи побогаче, с мебелью и коврами. Чем заканчивались для семей такие поездки, объяснять не нужно. Свидетелей не оставляли, на глаза милицейским и военным патрулям не попадались, работали только в пригородах, в саму Москву не лезли. Благодаря этому дела шли более чем успешно. Добытое добро сбывали через знакомого барыгу, осевшего в Дмитрове.

Через две недели «работы» им попался бухгалтер столичной фабрики, явно вознамерившийся удрать из Москвы под шумок вместе с фабричной зарплатой. В туго набитом кожаном портфеле бухгалтера оказалось триста сорок пять тысяч рублей. С такими деньгами можно было смело отправляться куда угодно. И они решили вернуться в Одессу, к тому времени уже занятую румынами. Чтобы не переходить линию фронта, вернулись сложным путем, через Сочи, по Черному морю… И это тоже вспомнил Чекан — грохот воняющего бензином мотора на побитом баркасе, в котором знакомый грузин переправлял их сначала в Крым, а потом в Одессу, удары волн по корпусу жалкого суденышка… И еле слышные из-за грохота слова Иды: «Иди ко мне, мой любимый… Иди ко мне…»

— Да, — глухо произнесла она, отворачиваясь. — Я тоже помню.

— Послушай… А где ты все-таки была эти два года? Ида опустила глаза.

— Меня Академик по своим каналам перебрасывал на Крэсы Всходни… — Она употребила типично польское выражение, так до войны поляки называли территории Западной Украины и Белоруссии.

— Зачем?

— Какая разница? — вздохнула Ида. — Он сказал: «Хочешь снова увидеть его, будешь делать то, что я прикажу». И я… делала.

— Ты с ним жила? — почему-то шепотом спросил Чекан.

Она улыбнулась.

— Нет, что ты… Его это не интересует. Он весь в своей борьбе… Знаешь, я просто поражалась ему иногда, честно. Кругом все ликуют, славят большевиков, немцы только что ушли, везде советская власть, а он, знаешь, как будто ничего не случилось. Как будто на улице… девятнадцатый год. Сказывается старая закалка…

— И где именно ты была? Ида снова вздохнула:

— Да много где… В Несвиже, Докшицах, Плещеницах… Какая разница.

Абрикосы с тупым стуком снова падали в тазик.

Кречетов сидел за столом, разбирая шахматную партию. Он шелестел газетой, где была напечатана схема, и задумчиво шевелил пальцами, глядя на доску. Наконец, сверившись со схемой, осторожно двинул вперед черного слона и в недоумении приподнял брови — ход, видимо, был очень неожиданный. Белые на доске полукольцом охватывали центр его позиций. А этот самый слон рвался вперед, словно желал принять огонь на себя…

В замке заскрежетал ключ, послышались Тонины шаги. Виталий, оставив шахматы, бросился к ней:

— Тонюш, что ж ты со мной делаешь? Первый час. Я же волнуюсь…

— Все нормально. Меня подвезли к самому дому… — Она взглянула в зеркало, поправила растрепавшуюся прическу. — Ненавижу эти сельские клубы. Чуть голос не сорвала… «Два сольди» требовали на бис. И еще «В парке Чаир», хотя я его терпеть не могу…

— Есть будешь?

— Нет. Для нас забили чуть ли не единственную свинью в колхозе… Накормили до отвала. Просто посижу.

Она устало присела на стул, положила рядом большой букет полевых цветов. Виталий опустился на колено, бережно снял с Тониных ног туфельки.

— Ты играешь в шахматы сам с собой? — кивнула она на доску.

— Нет… Это Эйве с Ботвинником играли… В марте, в Гронингене был турнир. Вот, разбираю…

— И кто выиграл?

— Ничья. Но такая, что стоит выигрыша.

— Никогда не понимала, — равнодушно пожала плечами Тоня. — Куклы для мужчин.

Кречетов аккуратно поставил туфли рядом с вешалкой, извлек из ящика мягкие тапочки. Снова присев, натянул их на ноги Тони. Встав, она прошла в комнату и ткнула пальчиком в кожаный портфель, лежащий на столе рядом с шахматной доской:

— А что у тебя в портфеле?

— А что? — лукаво подмигнул Виталий.

— Пахнет приятно, — заявила Тоня.

— Ну вот, а я хотел сюрприз…

Смущенно повозившись с замками, он распахнул портфель перед Тоней. Та заглянула и ахнула. Вынула мешающую добраться до подарка папку, положила ее на край стола и восхищенно взяла в руки красивый флакон трофейных духов «Розенблюме». Отвинтила розовую пластмассовую пробку.

— Виталик, спасибо! Какой ты молодец!.. Они мне даже снились…

Она мечтательно втянула аромат роз, раскинула руки в стороны. Папка полетела со стола на пол, из нее высыпался ворох бумаг и фотографий. Кречетов начал собирать их.

— Ой, извини…

— Ничего, — пропыхтел он, ползая по полу.

Не выпуская из рук флакона, Тоня нагнулась и достала из-под стола упорхнувшую туда небольшую фотокарточку. С фотобумаги смотрел на нее холодными, ничего не выражавшими глазами плотный человек в штатском с небольшим шрамом возле виска.

— Интересное лицо, — задумчиво протянула она, пристально рассматривая снимок. — Выразительное… На какого-то американского артиста похож.

— Этот артист — профессиональный бандит и убийца, — хмыкнул Кречетов, осторожно вынимая снимок у нее из рук.

— Да-а? — удивилась Тоня. — А-а… а ты с ним знаком?

— Я? Смеешься?.. Мы ищем его уже несколько месяцев…

Кречетов поднял голову и внимательно взглянул в неожиданно побелевшее лицо Тони.

— А что?

— Ничего, — сделанным безразличием покачала девушка головой. — Никогда не видела бандитов… А как его зовут?

— Чекан, — медленно проговорил Виталий.

Тоня быстро встала, нетвердо поставила на стол духи и направилась на кухню. Нервная дрожь, в один миг охватившая ее всю, никак не проходила. И справиться с этой дрожью Тоня тоже не могла… Она взяла стакан, с трудом подняла наполненный чайник, но вода пролилась на стол.

Кречетов обнял ее сзади, ласково отобрал стакан. Она, судорожно дернув плечами, высвободилась.

— А-а… ты уходишь? Ты… по службе?..

— Я никуда не ухожу, — пожал плечами Виталий. — Тоня, что случилось? Тебе худо?..

— Ничего! Ничего…

Он крепко стиснул ее запястья, встряхнул.

— Мне больно, — задыхаясь, проговорила Тоня. Кречетов отпустил ее, протянул стакан. Она начала было пить, стуча зубами о край стакана и вздрагивая, и вдруг резким движением отшвырнула стакан. Он грохнулся о стену кухни, осколки полетели на пол.

— Ты… с ним встречался, — всхлипнула Тоня.

— С кем? — улыбнулся Кречетов.

— С ним!.. Ты сказал… ты сказал: «Чекан, мы три года вместе…»

Что-то бормоча, Тоня потерла лоб, оттолкнула руки Кречетова и боком проскользнула мимо него в комнату. Схватила портфель и вывернула его на пол. Полетели бумаги, фотокарточки, выпала пачка новеньких, словно только что из-под станка, красных червонцев.

— Тоня, подожди, объясни — с кем встречался? Где?..

Он осторожно попытался взять ее руку, но она с неожиданным проворством отскочила за стол.

— Вчера ночью. Ты попрощался, ушел… Я пошла за тобой… Ты шел… пустынными улицами. И вошел в дом…

— Пошла за мной? — непонимающе улыбался Кречетов. — Как это — пошла? Зачем?!

— Так! Взяла и пошла!.. Мне показалось, у тебя кто-то появился…

— Так. Дальше…

Не переставая улыбаться, Кречетов медленно двинулся вокруг стола. Тоня попятилась от него.

— А потом ты с этим Чеканом… Ты сказал: «Мы три года вместе». И попросил не стрелять тебе в спину…

— Тоня, я… — запнулся Виталий, не зная, что сказать. — Этот человек — мой сотрудник. Мы внедрили его в банду… Это большой секрет. Я с ним действительно сотрудничаю три года… Зачем ты за мной пошла?..

Тоня отскочила к окну на улицу, толчком ладони распахнула раму. Повеяло ночной прохладой. Вдалеке просигналила машина. На уровне окна бесшумно, словно привидение, порхнула летучая мышь.

— Виталий, ты… предатель? — Голос Тони дрожал.

— Ну что ты?.. — Кречетов, продолжая улыбаться, сделал шаг к ней.

— Не подходи ко мне! Я сейчас закричу, весь город сюда сбежится…

Ее холодные пальцы нашарили лежащие на подоконнике ножницы.

Улыбающееся, напряженное лицо Кречетова было уже рядом. Тоне оно казалось сейчас ненавистным. Она даже не знала, что она ненавидит больше — его спокойную, располагающую улыбку, его чуть приподнятые, красиво очерченные брови, его безукоризненно выглаженный дорогой костюм…