Лора Роулэнд - Черный Лотос

— Анраку — наш бодхисатва[4] Неисчерпаемой Силы, — благоговейно произнесла девушка.

Рэйко невольно задалась вопросом, чему обязан своей славой первосвященник Черного Лотоса.

Тем временем прелестное личико Хару омрачилось печалью. Она обхватила себя руками и сказала:

— Анраку и Черный Лотос мне вместо семьи с тех пор, как мои родители умерли.

Острая жалость к девушке, однако, не заставила Рэйко забыть о цели визита.

— Не могла бы ты рассказать мне о них? — мягко спросила она. Может, одно признание откроет дорогу другому, более важному для следствия?

На лице Хару отразилось колебание. Она посмотрела в окно. Внизу пожилая монахиня вела по дорожке группку послушниц. Те с хихиканьем носились вокруг старухи, которая выглядела совершенно безучастной к их забавам.

— Я боюсь вам наскучить, — сказала Хару.

— Мне это правда интересно, — заверила ее Рэйко.

Хару закусила губу, потом кивнула и повела рассказ нежным, ностальгическим тоном:

— У моего отца была лавка в Кодзимати, рядом с «Ямасаканой». — Рэйко была известна эта закусочная, одна из лучших в округе. — Он продавал горячую лапшу. Я была единственным ребенком в семье. Мы с матерью помогали отцу готовить и разносить заказы, а жили в каморке позади лавки. Работать приходилось много, денег постоянно не хватало, но мы были счастливы. Мне предстояло выйти замуж и со временем унаследовать лавку. Так было до того, как… — Голос Хару сорвался. — Простите…

— Ничего страшного, — успокоила ее Рэйко.

Смаргивая слезы, девушка продолжила:

— Родители подхватили лихорадку. Ни на врача, ни на лекарства денег не было. Я выхаживала их как могла, однако вскоре они умерли. На следующий день после похорон лавку отнял ростовщик в уплату за отцовские долги. Я осталась без крыши над головой. Я была достаточно взрослой для замужества, да только кто возьмет невесту без приданого? Без родни? Идти не к кому… — Хару душили рыдания. — Мне было так одиноко и страшно. Я не знала, что делать, куда податься…

Жалость захлестнула Рэйко, и она поспешила утешить девушку, как утешала сына:

— Ну-ну, не плачь.

Хару казалась сущим ребенком, когда взывала к ее материнским чувствам и выплескивала обиду на весь мир. От ее горестного рассказа Рэйко сделалось стыдно за свое счастье. В то же время она не могла не порадоваться тому, что девушка доверила ей свою историю.

— Все прошло. Теперь тебя не тронут.

— Неправда! — вырвалось у Хару сквозь слезы. — Когда Черный Лотос приютил меня, я думала, что все мои беды закончились. Я собиралась стать монахиней и поселиться здесь навсегда!..[5] И вот меня забирают от тех, кто мне дорог. Я опять одна!

— Из-за того, что вчера произошло в храме? — спросила Рэйко, решив не говорить о пожаре прямо, чтобы снова не напугать Хару до немоты.

Девушка кивнула.

— Я боюсь, что все подумают, будто я устроила пожар и убила этих людей. Друзья ополчатся на меня, из Черного Лотоса выгонят. Я попаду к полицейским, и тогда… тогда меня сожгут заживо!

Таково было типичное наказание за поджог, вне зависимости от того, погиб кто-нибудь или нет. Даже небольшой пожар мог, разгоревшись, уничтожить целый город и унести тысячи жизней, вроде великого пожара эры Мейрэки тридцатипятилетней давности. Потому-то бакуфу и карало поджигателей так сурово.

Радость от удавшейся беседы сменилась в душе Рэйко страхом за девушку.

Пока что та была единственной подозреваемой, что делало ее, хотя бы и невиновную, готовой мишенью для нападок и ярости толпы. Рэйко чувствовала, как в ней крепнет решимость разобраться в случившемся и предотвратить, быть может, ужасную несправедливость.

Не хотелось рвать тонкую нить доверия, протянувшуюся от нее к Хару, но требовалось кое в чем удостовериться.

— Это ты устроила поджог? — спросила Рэйко.

Хару оторопело воззрилась на нее.

— Да разве я пошла бы на такое злодейство? — Из ее глаз полились слезы, стекая на дрожащий подбородок. — Я в жизни никого не обидела!

Голос девушки звучал искренне, однако Рэйко знала, как опасны поспешные выводы.

— Прости, что мучаю тебя расспросами. Сама посуди: как людям не подозревать тебя? Тем более вчера ты не захотела говорить о пожаре. Почему? Что случилось?

— Сыщики сразу меня невзлюбили, будто я сделала что-то плохое. А монахини и наставники словно перестали мне доверять. Я знала, что мне все равно не поверят! — выпалила Хару с горячностью, часто и сипло дыша.

Вдруг она встала и попятилась от Рэйко, метнув на нее полный горечи взгляд.

— Говорили «давай дружить», а сами не верите, как и все!

— Ты не так поняла, — стала оправдываться Рэйко. — Я просто хочу разобраться…

Девчушка бросилась на пол, заходясь в истерическом плаче.

— Никто мне не поможет! Я умру!

Рэйко наблюдала за ней с тяжелым сердцем, обуреваемая сложными чувствами. Очень часто преступники выдавали себя за невиновных и притворялись, чтобы им поверили. Однако и от ошибочно обвиненных можно было ждать сходного поведения.

— Если ты права, тогда и бояться нечего. — Рэйко подсела к Хару и стала похлопывать ее по спине, пока не стихли рыдания. — Я хочу тебе кое-что рассказать.

Хару, скорчившись на боку и зарывшись лицом в волосы, замерла.

— Когда я была такой, как ты, мне очень нравились легенды о знаменитых воинах, — начала Рэйко. — Я представляла, как скачу в гущу сражения с мечом и в доспехах. И все-таки моей любимой мечтой было защищать крестьян от бандитов и биться один на один со злодеями.

Она улыбнулась, вспоминая свои детские фантазии.

— Мой отец — городской судья Уэда, поэтому мне часто приходилось бывать на разбирательствах. Порой я убеждала его в невиновности подозреваемых и этим спасала их от тюрьмы, побоев, изгнания или казни. С тех пор как сёсакан-сама стал моим мужем, я помогаю ему оправдывать ложно обвиненных. Я очень счастлива, что могу устанавливать справедливость и выручать людей из беды, особенно женщин.

Рэйко, впрочем, не стала упоминать, что, помогая отцу, вытягивала признания у негодяев и вместе с Сано передавала в руки правосудия.

— Мне бы очень хотелось помочь тебе, Хару-сан, но для этого ты должна будешь рассказать все, что знаешь о пожаре.

Некоторое время Хару лежала не двигаясь и только всхлипывала. Потом села и подняла на Рэйко заплаканное, в красных пятнах лицо. В ее глазах светился огонек надежды, хотя приподнятая бровь и выражала сомнение.

— Да почти ничего, — прошептала Хару, качая головой. — Не могу вспомнить.

Рэйко знала, что преступники порой прибегают к такой уловке: пытаются скрыть вину, ссылаясь на неведение или потерю памяти, однако решила подождать с обличениями.

— Как такое возможно? Ты была там, когда хижина загорелась. По крайней мере скажи, что тебя туда привело.

— Не могу! — Голос Хару снова предательски сел, а подбородок задрожал, словно она вот-вот разразится рыданиями. — В ночь перед пожаром я, как всегда, пошла в приютскую спальню. Очнулась уже утром, на улице. Я не знаю, как там оказалась.

Звучало нелепо, но Рэйко пока не спешила опровергать.

— Видела ли ты кого-нибудь возле дома до прибытия пожарной команды?

Хару наморщила лоб и прижала ладони к вискам, словно отчаянно силясь вспомнить.

— Нет.

— Подумай о прошлой ночи. Не торопись. Попытайся вспомнить, как ты проснулась и не заметила ли чего необычного.

Взгляд девушки стал туманно-задумчивым.

— Иногда, как мне кажется, я кое-что вспоминаю. Свет. Шум. Борьбу. Страх. Может, мне это приснилось… — Здесь она уставилась в одну точку, округлив глаза, и вдруг выпалила: — Может, тот, кто устроил пожар, нарочно принес меня туда, чтобы все решили, будто это я подожгла!

Недоверие Рэйко усилилось: клясться, будто их подставили, для преступников обычное дело.

— Кто же мог поступить так с тобой?

— Не знаю, — с грустью ответила Хару. — Я думала, в храме меня любят, ведь я-то их всех люблю.

То, что Хару не попыталась обвинить кого-то еще, говорило в ее пользу. Отметив про себя этот факт, Рэйко спросила:

— Ты знала начальника полиции Ояму или женщину с ребенком, погибших в пожаре?

Хару поджала губы и мотнула головой.

— Может, кто-то из городских поджег хижину? — предположила она следом.

И к такой хитрости часто прибегали преступники: валили все на таинственных незнакомцев. Рэйко пристально смотрела на девушку. Она искренне хотела поверить Хару, но слишком многое указывало на ее вину. Та словно прониклась ее сомнениями — осела на пол, уронила голову на грудь.

— Так и знала, что вы не поверите. Я ведь правда ничего не помню… кроме того, что кто-то побил меня в ту ночь.

— Побил? — встрепенулась Рэйко. — Где, как?