Татьяна Романова - Сизые зрачки зла

– Придумай сама, ты – хозяйка, тебе и называть.

– Пусть будет Ричи.

– Почему Ричи? – полюбопытствовал ее муж.

– Не знаю, просто захотелось.

Вера наклонилась к щенку и несколько раз позвала его, пробуя новое имя с разными интонациями. Озорник как будто бы понял ее, поскольку с готовностью подбежал к новой хозяйке, понюхал ее амазонку и потянул подол зубами.

– Ричи, нельзя! – прикрикнула Вера и подхватила щенка на руки. – Наверное, его нужно покормить. Только что мы такому маленькому сможем предложить?

– Меня уверили, что он ест мясо, – объяснил Платон и, подойдя к столу, откинул крышки, закрывающие блюда. – Здесь есть оленина, сейчас я ему дам.

Он отрезал большой ломоть от запеченного окорока и начал крошить мясо на кубики. Щенок на руках у Веры повел носом и заскулил.

– Есть хочешь? Ну, иди, – предложила она, опустив малыша на пол, тот тут же подбежал к ногам Платона и стал тыкаться в его сапог лобастой головой.

Князь поставил на пол тарелку с кусочками мяса и предложил:

– Ешь, Ричи!

Щенок набросился на еду, а Платон обнял жену и кивнул на стол:

– А ты что будешь?

– Наверное, все, – решила Вера, вдруг осознавшая, что страшно голодна.

Это был их первый завтрак. Вера не чувствовала, что ела, да и какая теперь разница, если она купалась в разлитой вокруг нежности. Они стали так близки, как будто были половинками одного яблока. Она не хотела разбираться в своих чувствах, просто радовалась. Может, это и называется счастьем? Она оказалась желанной для великолепного мужчины, он научил ее нежности и страсти, а еще он подарил ей щенка и сказал: «наша семья». Вера улыбнулась мужу и спросила:

– Куда мы поедем?

– Давай, поскачем через сад к оврагу, а оттуда можем поехать в Солиту, и ты отдашь распоряжения, что нужно упаковывать для переезда.

– Мне нечего оттуда забирать, все мои платья поместились в один сундук, и он давно прибыл, – отмахнулась Вера, – давай объедем Хвастовичи, я ведь еще не видела этого имения полностью.

– Отличная идея! Посмотришь на свое новое хозяйство, я – человек эгоистичный и хочу, чтобы ты приложила свою практическую хватку и к этому поместью. Работать я тебя не заставляю, но советам был бы рад.

Они спустились с крыльца, в тени деревьев их уже ждали: Платона – высокий английский жеребец, а Веру – Ночка.

Они скакали рядом. Теплый ветерок развевал волосы Веры, и на мгновение ее мужу почудилось, что этот пропитанный запахами трав и цветов ветер уносит из его жизни ошибки, печали и болезненные воспоминания, а впереди его ждет незамутненное счастье.

Они миновали сад и уже неслись по широкой дороге через рощу. Скоро на ней появилась развилка, и Платон свернул налево, к ручью. Он остановился на маленькой полянке, бросил поводья, позволив своему коню свободно гулять, и снял с седла жену.

– Нравится тебе здесь?

– Очень, тут не просто красиво, а даже как-то уютно.

– Потому что это – владения нашей семьи, – отозвался Платон, а потом решился задать вопрос, который уже несколько месяцев мучил его: – Скажи, как, при твоей красоте, ты не вышла замуж еще лет в семнадцать? У тебя же должно было быть множество поклонников!

– Я старалась не доводить отношения до предложения руки и сердца, – чистосердечно призналась Вера, – а так как я не хотела выходить замуж, то у меня имелось в запасе несколько отработанных приемов холодного обращения с кавалерами.

– Неужели ты ждала меня?

Вера на мгновение запнулась, но муж казался таким родным и все понимающим, что она не захотела ничего скрывать, поэтому призналась:

– Я тогда не знала тебя, просто мне казалось, что я люблю одного человека.

Она смутилась и не решилась посмотреть на Платона, поэтому не увидела тени, мелькнувшей на его лице, не услышала она и дребезжащей нотки, проскользнувшей в его голосе, когда тот спросил:

– И кто же это?

– Лорд Джон, маркиз Харкгроу, он пел в оперном театре в Москве и занимался вокалом с моей сестрой Любочкой.

Веселый смех стал ей ответом. Она с удивлением подняла глаза и увидела широкую улыбку мужа. Это казалось таким странным и даже неуважительным по отношению к ее чувствам, что Вера обиделась. Стараясь казаться невозмутимой, чтобы муж не догадался, как оскорбил ее, она спросила:

– Почему ты смеешься?

– Потому что рад – ведь лорд Джон мне не страшен. Он никогда не стал бы моим соперником.

– Почему? – все больше обижаясь, повторила вопрос Вера.

– Дорогая, лорд Джон остался равнодушным к твоим прелестям, потому что предпочитает мужчин.

Солнечный день померк в глазах Веры. Сказка растаяла, как сон, ее принц оказался тривиальным мелким человеком, ничуть не лучше остальных мужчин… Он, даже не заметив этого, извалял в грязи ее многолетнюю любовь. Он мимоходом затаптывал ее чувства, лишь затем, чтобы не беспокоиться о сопернике. Тот, кого она считала благородным рыцарем, лгал ей в лицо, выставляя другого мужчину в постыдном виде. Платон оказался слабым и неразборчивым в средствах. Чуда не получилось. Размечтавшаяся о счастье рабочая лошадка, вновь оказалась у своего тяжелого воза.

«Вот и конец, – с отчаянием признала Вера, – все вернулось на круги своя…»

Она повернулась к мужу и надменно выпалила:

– Я хочу вернуться в Солиту. Не нужно меня провожать. Я думаю, что наш брак оказался ошибкой, и теперь мне надо решить, что делать дальше.

Она подошла к Ночке, щипавшей траву у поваленного дерева, взобралась в седло и, не глядя на мужа, послала лошадь вперед. Топота копыт за ее спиной не было. Вера беспрепятственно доехала до своего поместья, а там отправилась разыскивать Марфу. Свою помощницу она нашла на мельнице.

– Господи, да что случилось? – изумилась та, увидев расстроенную хозяйку.

– Да я и сама толком не пойму, – вздохнув, ответила Вера, – поживу пока дома.

– Ну и ну, – развела руками Марфа, но расспрашивать новоявленную княгиню не решилась.

Они проработали весь день, а потом вернулись домой. В Верином флигеле они нашли сундук с вещами, а на крыльце новую хозяйку ждал Ричи. Не было ни самого Платона, ни даже записки от него. Вера вздохнула, стало понятно, что ее брак окончательно рухнул.

– Не нужно напоминать мне ни о чем, – попросила она Марфу.

Та пообещала и слово свое сдержала.

Жизнь потекла прежним порядком, как будто и не было никакой свадьбы, и Вера по-прежнему остается графиней Чернышевой. Уйдя в дела с головой, она постепенно успокоилась и через неделю после возвращения в Солиту сама поехала с очередным обозом в Смоленск. Встретив на пути исправника, Вера случайно узнала от него то, что Щеглов искренне считал известным княгине Горчаковой: ее муж два дня назад отправился в Москву, а оттуда собирался выехать в столицу.

Дорога до Москвы оказалась для Платона предсказуемо тоскливой. Он так и не нашел правильного решения своей тяжкой семейной проблемы, обида на жену, так незаслуженно оскорбившую его, уже притупилась, он даже попытался понять и оправдать Веру, но у него ничего не вышло. Его разум, а самое главное, сердце отказывались понять, как после их упоительной ночи, когда они стали двумя половинками единого целого, можно было так кидаться словами. И вообще, почему же она вдруг так себя повела?

Платон сказал жене чистую правду. О том, что маркиз Харкгроу предпочитает мужчин, он знал давно, с самого начала их случайного знакомства. Все поведение этого утонченно-красивого блондина намекало на особенности его наклонностей. Платон даже отметил пару восторженных улыбок, посланных маркизом в его сторону, и стал его сторониться. Молодой англичанин мгновенно все понял и тоже стал избегать встреч с ним. Платон и не вспомнил бы о его существовании, если бы не злополучный разговор с женой.

«Ну почему она возомнила себя влюбленной именно в этого красавца-баритона?» – много раз спрашивал себя Платон.

Этот злополучный певец разбил ту полную нежного очарования близость, возникшую между ними после упоительной брачной ночи. Тогда из-за маски безупречной светской дамы показалась настоящая Вера – милая волшебница с сияющими глазами. На злополучной поляне эта чаровница вновь исчезла, и жена Платона превратилась в мраморную статую – холодную красавицу с таким же мраморным сердцем. Почему-то все время вспоминалось то невозмутимо спокойное выражение на лице жены, где чувства выдавал лишь брезгливый взгляд прозрачных лиловатых глаз, и каждый раз ему становилось безумно стыдно, как в вечер их первой встречи, когда Вера выгоняла его из бабушкиного дома на Мойке.

Но винить теперь некого – Горчаков знал, на что шел, и это стало лишь его ошибкой. Жаль, что пример собственных родителей ничему его не научил. Он же понимал, что нельзя жениться на равнодушной к тебе женщине, и что разница в возрасте – целых шестнадцать лет – не слишком способствует семейному взаимопониманию. К тому же Вера была вполне самостоятельной, ей муж, по большому счету, вообще не требовался. Она согласилась выйти за него лишь под влиянием минутной слабости, когда Щеглов запугал ее, а опомнившись, поразмыслила и вышвырнула мужа из своей жизни, как надкусанное кислое яблоко.