Татьяна Романова - Сизые зрачки зла

«Да пропади ты пропадом, – уже не раз мысленно желал жене Платон, – катись ко всем чертям».

Но к чертям жена катиться не желала, зато постоянно присутствовала в его думах. Всю дорогу до Первопрестольной Горчаков так и не смог отвлечься от воспоминаний, даже когда он засыпал, жена неизменно приходила в его сны, и тогда они вновь любили друг друга под звездами. Это оказалось мучительным и сладким, но расстаться с этими снами не было ни сил, ни желания.

В Москве у Платона нашлось лишь одно-единственное дело: он собирался навестить свою тещу. Заехав в свой дом на Большой Дмитровке, он быстро переоделся в чистый мундир и отправился с визитом к графине Чернышевой. Дом его тещи на Тверской оказался по соседству, и Платон суеверно подумал, что Вера это оценит.

«Ей будет приятно жить недалеко от матери, – уговаривал он сам себя, – очень удачно, что наши дома так близко».

Вера, правда, пока об этом не подозревала, и было непонятно, захочет ли теперь узнать. Коляска Платона остановилась у крыльца очень нарядного большого дома с чередой мраморных колонн. Седовласый лакей в расшитой черным галуном ливрее сообщил, что ее сиятельство дома, и привел визитера на второй этаж. Слуга остановился у белой с тонким золоченым орнаментом двери и осведомился:

– Как прикажете доложить?

– Князь Горчаков, супруг Веры Александровны.

Лицо слуги мгновенно сделалось красным, как свекла, но он побоялся переспросить и нерешительно затоптался у двери.

– В чем дело? – поинтересовался Платон, и дворецкий, судорожно кивнув, проскользнул в комнату.

Через мгновение он вернулся и с поклоном распахнул двери перед гостем. Горчаков вошел в небольшой уютный кабинет, где, откинувшись на спинку кресла, сидела бледная как полотно графиня Чернышева. Увидев гостя, она сделала над собой усилие и поднялась ему навстречу.

– Здравствуйте, князь, проходите, садитесь, – она механическим жестом указала на свободное кресло, а сама рухнула на прежнее место, как будто ноги ее не держали.

Платон поздоровался, но не решился поцеловать теще руку, складывалось такое впечатление, что та смотрит на него, как на привидение.

«Вольно же было так шутить, – пожалел Горчаков, – теперь расхлебывать придется».

Он послушно опустился в предложенное кресло и, видя растерянность хозяйки дома, попытался взять разговор в свои руки:

– Софья Алексеевна, я приехал по поручению Веры – узнать, получили ли вы деньги, переданные от ее имени.

– Да, получила, – графиня как будто пришла в себя и нерешительно спросила: – вы представились ее мужем. Как это понимать?

– Мы с Верой Александровной поженились три недели назад. Она оказала мне честь, приняв мое предложение. Я не оставил бы жену, если бы не необходимость быть в столице во время суда над нашими родными. Вера осталась в Полесье. Наши имения теперь объединены, она продолжает добывать соль и присмотрит за моими пятнадцатилетними сестрами.

В полной растерянности, графиня молчала. Поняв, что теща сейчас спросит о том, где письмо от ее дочери, Платон поспешил изложить свою версию:

– Вера отправила вам письмо вместе с деньгами, а остальное поручила мне рассказать на словах.

Он в подробностях изложил все последние события, начав со встречи в Смоленске и закончив свадьбой, и, желая окончательно успокоить графиню, сообщил:

– Я уважаю стремление Веры быть опорой своим близким и считаю, что ваше семейство вполне может обойтись без удушающей «помощи» Александра Ивановича Чернышева. Я сделаю все, что нужно, чтобы тот никогда не стал опекуном ваших дочерей, и помогу вашей семье вернуть из-под ареста их приданое.

Софья Алексеевна всматривалась в лицо своего новоявленного зятя. Она видела его явное смущение, слышала сбивчивость в как будто отрепетированной речи. Что в действительности связывало ее дочь с этим красивым и сильным мужчиной? Неужели брак-сделка? Неужто Вера пошла на это? Сообразив, что все не так однозначно, как пытается ей внушить свежеиспеченный зять, графиня решила докопаться до правды, и начала допрос:

– Ваши резоны мне понятны, но для моей дочери то, что вы рассказали, – слишком незначительные причины для замужества. Неужели моя Вера не заслужила хотя бы восхищения? В ваших словах – лишь прагматизм и обоюдные выгоды. Мне не нужно этих выгод ценой счастья дочери!..

– Я в восторге от Веры, – удивился Платон, – для меня это абсолютно естественно. Как можно не восхищаться такой красивой и умной девушкой? Любой мужчина не устоит перед ней. Я думал, что вы это понимаете, поэтому и не говорил о том, что для меня – само собой разумеется.

– Возможно, для мужчины это и естественно, но любая мать хочет убедиться, что ее дочь ценят так, как она того заслуживает.

Софья Алексеевна хотела сказать слово «любят», но не решилась. Слишком мало она знала этого красавца-кавалергарда, а самое главное – панически боялась увидеть иронию в его глазах, когда тот услышит слова о любви. Современная молодежь теперь стала странной. В моду вошли иронический пессимизм и скучающее высокомерие, и, ослабив напор, графиня решила перевести разговор в деловое русло.

– Правильно ли я информирована, Платон Сергеевич, что вы сдаете полк по требованию генерал-лейтенанта Чернышева?

– Да, это – его условие.

– Я нахожусь в более сложной ситуации: мне он никаких условий относительно сына не поставил, хотя я сама все отдала бы ему за обещание освободить Боба.

– Он не поставил вам условий потому, что и так надеется все получить.

– Я знаю, – призналась Софья Алексеевна.

Горчаков как будто почувствовал почву под ногами и поспешил предложить:

– Я мог бы стать опекуном двух ваших младших дочерей.

Но теща перебила его:

– Вера говорила вам, что я собираюсь уехать за сыном туда, куда его отправят? – спросила она.

– Да, жена сказала мне о вашем решении, я не знаю, разумно ли это, но вы имеете право поступить так, как считаете нужным. В любом случае, ваши дети останутся под моей защитой.

Софья Алексеевна надолго замолчала, а затем тихо спросила:

– Вы будете любить мою старшую дочь и беречь младших?

– Обещаю, – твердо ответил ей зять, и графиня поверила. Она давно научилась различать фальшь в людских речах, а сейчас ответ показался ей абсолютно искренним.

– Хорошо, – кивнула она и предложила: – Пойдемте обедать, а я пока вызову нотариуса, чтобы он подготовил нужные документы.

За обедом хлебосольное московское сердце Софьи Алексеевны радовалось: зять ел с удовольствием изголодавшегося в дороге человека. Житейский опыт давно подсказал графине, что к мужчине с хорошим аппетитом всегда легче подобрать ключик в семейной жизни, чем к худосочному зануде. Похоже, что ее умнице-дочке повезло: Верин муж оказался богатым и знатным, он не был юнцом, но и до старости ему было очень далеко, он был красив, силен, искренне восхищался женой и сам хотел стать опорой семьи Чернышевых. Этот брак оказался подарком судьбы, и, самое главное, он подоспел в самый нужный момент!

«Спасибо тебе, Господи, – мысленно поблагодарила Софья Алексеевна, – за мою Веру и за других детей тоже».

Вечером, передавая зятю бумаги, графиня подумала, что вручает тому судьбу своей семьи, но уже ни тени сомнения у нее не осталось. Она знала, что это – рука провидения.

Сразу по приезде в столицу, Платон отправил Чернышеву записку, прося о встрече. Он думал, что ответ привезут не скоро, и очень удивился, когда в его квартиру вдруг прибыл порученец от генерал-лейтенанта – до измождения худой лысоватый чиновник в зеленом вицмундире.

– Вы привезли для меня письмо? – спросил его Горчаков.

– Нет, ваша светлость, – виновато отводя глаза, сообщил визитер, – я приехал за документом, который ожидает его высокопревосходительство.

К этому Платон оказался не готов. У него забирали его любимое детище, даже не соизволив сказать пары благодарственных слов. Его жизнь, отданная лучшему в стране гвардейскому полку, почти двадцать лет безупречной службы не за страх, а за совесть, все его боевые награды превратились в ничто. А теперь неизвестный худосочный чиновник приехал требовать от него прошение об отставке. Боясь не справиться с гневом, Чернышев на мгновение прикрыл глаза, но этого оказалось достаточно, чтобы по сердцу резанула тоска. Вспомнилось лицо брата, такое, каким он видел его на последнем свидании в крепости, и Платон осознал, что он должен пройти и через это. Собрав волю в кулак, он с ледяной вежливостью обратился к порученцу:

– Извольте представиться, я должен убедиться, что мой рапорт попадет по назначению.

– Костиков, помощник генерал-лейтенанта Чернышева в адмиралтействе, – с готовность отозвался чиновник и снова, как будто извиняясь, добавил: – вы уж простите, что побеспокоил. Его высокопревосходительство своего личного помощника графа Печерского послал бы, да тот все никак из командировки не вернется, в Полесье застрял. Пришлось мне ехать.