Наталья Андреева - Мы поем глухим

Когда Александра читала это письмо, у нее от стыда пылали щеки. Мари предательница! Разве не отпустила она младшую сестру с месье Рожером почти что на верную гибель? А теперь еще и выговаривает: не вышла, мол, за барона Редлиха! А между строк легко читается: лучше бы ты тогда умерла!

Несколько раз Александра уже говорила Сереже, как ей тяжело брать деньги у сестры. Но тот лишь с пренебрежением отмахивался: да не все ли равно, откуда берутся деньги. Слава богу, здесь, на Капри, он не мог предаваться своей пагубной привычке: игре в рулетку и картам. Но быстро завел другую.

Александра с грустью думала, что он неисправим. Никогда Серж Соболинский не станет примерным супругом. Он просто не рожден для семейного счастья. Это лишь орудие для наслаждений, которым и она, к стыду своему, охотно пользуется, и в эти ночи они мирятся. Но кроме физического влечения их почти ничего не связывает…

— Синьора! Ля финита! — грустно позвал ее лодочник.

Александра словно очнулась: они подплыли к выходу из грота. Ей в глаза ослепительно било солнце. Она послушно легла на дно лодки, подумав при этом: «Как бы я хотела остаться здесь навсегда! В этой синей сказке!»

На берегу лодочник, как обычно, получил щедрое вознаграждение. А она поспешно стала подниматься по лестнице. У человека непривычного этот подъем занял бы около двух часов, но Александра так часто сюда ходила, что уже привыкла карабкаться вверх по ступенькам. Тем более эти ступеньки были очень удобные. Она не шла — летела! Дома ее ждал маленький сын, который, должно быть, уже проснулся.

Она боялась, что Серж обеспокоится ее долгим отсутствием и они опять поссорятся. Поэтому и торопилась.

Его она нашла в спальне лежащим на диване. Соболинский был в халате и в греческом колпаке. Похоже, что он еще не вставал. Перед ним стоял кальян, едва войдя, Александра почувствовала сладковатый дурманящий запах. Ее самое Серж словно бы не заметил.

— Сережа, ты не хочешь зайти к сыну? — спросила она. — Похоже, что ты весь день не выходишь из этой комнаты. Позволь хотя бы проветрить… — она направилась к окну.

— Не стоит утруждаться… — зевнул он.

— Но ты хотя бы завтракал? — она остановилась, не дойдя до окна.

— Я не голоден.

— Я, кажется, понимаю, в чем дело! А ведь я тебя просила! Но ты опять куришь гашиш!

Он безразлично посмотрел на нее почти что черными от расширившихся зрачков глазами и медленно сделал еще одну затяжку. За эти годы он располнел и обрюзг; Александра с неудовольствием замечала, как неумолимо тает его красота, по которой она когда-то сходила с ума. И все это из-за его пристрастия к гашишу! Проклятые контрабандисты! Море ими просто кишит! Сережа без проблем достает это отвратительное зелье!

— Посмотри, в кого ты превратился! — не выдержала она.

— Ты тоже не та, что раньше. Ты ведешь себя как истеричка. Я бы посоветовал тебе последовать моему примеру. Принимай опий.

— Ты с ума сошел! Ты можешь хотя бы объяснить, зачем ты это делаешь?!

— Скучно, Саша, — зевнул он.

— Скучно?! — она не выдержала и расхохоталась. — Я ради тебя бросила жениха, который меня боготворил, столицу мира, Париж, почти уже лежащий у моих ног, сына, друзей… Все, чем дорожит женщина. Пренебрегла своим положением в обществе, отказалась от всего! Стала почти что нищей, потому что заплатила твои долги! Я спасла тебя от тюрьмы и от нелюбимой жены! Уехала на этот Богом забытый остров, лишь бы нас с тобой не нашли! И после всего этого, прожив со мной какие-то три года, ты говоришь мне: Саша, скучно. Пренебрегаешь мной, целыми днями не выходишь из дома… Да еще и одурманиваешь себя отвратительным зельем, которое поставляют тебе алжирцы или марокканцы, уж не знаю кто! Но знаю, что ты якшаешься с контрабандистами! Со всяким отребьем! Опустился вконец! Эрвин бы так никогда не поступил!

— Я так и знал! — он вскочил и отшвырнул чубук. — А ведь я тебе говорил! Ты хотя бы понимаешь, во что превратила мою жизнь?! В настоящий ад! Потому что нас в этом доме трое: ты, я и Эрвин! Повсюду Эрвин! Я давно уже понял, что он святой, а я — ничтожество! Да сколько можно?! — зарычал он.

— Ты не в себе! Пойди умойся!

— Это ты не в себе! Ты вся в Эрвине! В мыслях о нем! Или в мечтах? Ты о нем думаешь каждую ночь, когда ложишься со мной в постель! У меня под одеялом лежит всесильный барон Редлих! — он расхохотался. — Это, конечно, большая честь, но я только и думаю о том, как бы вышвырнуть его оттуда! Эти мысли уже сводят меня с ума! А ты еще спрашиваешь, зачем мне гашиш! Да черт возьми!!!

— Я не желаю говорить с вами, когда вы в таком состоянии, — холодно сказала она.

— А я не могу быть в другом, мадам, — издевательски сказал он. — Я и так от всего отказался. Ради вас, если вы это уже позабыли. А вы, как и всякая женщина, мучаете меня своей любовью! Мало того: вы меня ею пытаете! Я-то думал, что вы другая. Что вы лучше всех прочих. Но я, увы, ошибся! Вы такая же, как все!

— Я и так делаю все, что вы хотите!

— В таком случае, перестаньте при мне произносить это имя: Эрвин! Или убирайтесь! Вместе со своим сыном!

— Опомнитесь, сударь! Это и ваш сын!

— А я почем это знаю?! Вы каждый день куда-то исчезаете. Вас нет подолгу, и не думайте, что я этого не замечаю! Кто знает? Быть может, там, на берегу, вас ждет этот ваш… Эрвин, — насмешливо сказал он. — Или кто другой.

Она в ужасе смотрела на человека, которого когда-то любила. Да он ли это?! Все самое худшее, что было в нем, за эти три года взяло верх над тем немногим лучшим, что еще оставалось. Неужели она с ним это сделала? Ее любовь? Да как такое может быть?!

— Почему вы молчите, мадам? Вам нечего сказать в свое оправдание?

— Я перед тобой ни в чем не виновата, — грустно сказала она. — Ты прав: мы создали друг для друга ад. Ты для меня, а я для тебя.

— Просто мы пришли к тому, с чего начали, — сказал он уже спокойно. — Ты помнишь, что я тебе говорил тогда, в Иванцовке? Когда ты еще не была замужем, а я был весь в долгах, так что не мог предложить тебе себя в качестве мужа. Я сказал: мы оба красивые люди, но у нас ничего нет, кроме нас самих. Но этого слишком мало для счастья. Теперь мы к тому же и вернулись. Похоже, Саша, нам просто мало друг друга. Тебе мало просто меня, а мне — просто тебя. Я хочу обладать женщиной, которую каждый раз надо добиваться заново. На которую все смотрят с вожделением, а я знаю, что она моя. Что касается тебя, тебе нужны мучения. И лучше, когда эти мучения приносит тебе законный супруг. Тогда только ты и живешь полной жизнью, то есть искупаешь свою вину. А в чем вина-то, Саша? Неужели нельзя просто жить?

— Да разве это жизнь? — в сердцах вырвалось у нее.

— А вот в этом ты права. Мы так долго не сможем.

— И что же делать?

— Я не могу принять никакого решения, — медленно сказал он. — Потому что я мужчина, и у тебя теперь ребенок от меня. Это единственный мой сын, о котором я знаю. Быть может, есть еще другие дети, но мне они безразличны. И я буду жить с тобой и с ним столько, сколько ты захочешь, и так, как ты все это обставишь. Но только не устраивай мне каждый раз такие сцены, — поморщился он.

— Ты можешь хотя бы попытаться справиться со своей пагубной привычкой? — кивнула она на кальян.

— А что взамен? — грустно спросил он.

Она не хотела начинать этот спор снова.

— Я жду тебя на веранде, если ты все же захочешь покинуть эту комнату, — сказала она и вышла.

Их маленькая белоснежная вилла находилась в горах, к парадному входу вела широкая мраморная лестница. По бокам ее стояли вазоны с яркими цветами, портик подпирали две массивные колонны, тоже из белого мрамора. Несколько комнат было внизу, три наверху, зато огромная веранда. Туда Адель с няней вынесли годовалого Алешу. Он только-только начал ходить, но, оказавшись на веранде, тут же попросился с рук у няни и, сделав пару неверных еще шажков, звонко рассмеялся. Невольно Александра тоже улыбнулась. Вот оно, ее счастье! Алеша был вылитый отец, с такими же ярко-синими глазами и черными кудрями, с какой-то особой повадкой, которая сразу покоряет людей. Глядя на него, все женщины умилялись: какой удивительно красивый ребенок! Настоящий ангел! О характере же его пока было мало что понятно, он много и охотно улыбался, но временами проявлял несвойственную маленькому ребенку настойчивость. Казалось, Алеша всегда знал, чего именно он хочет. Александра всерьез опасалась, что и характером он будет в отца.

— Мадам опять поссорилась с месье? — грустно спросила маленькая француженка.

— У меня все хорошо, — через силу улыбнулась Александра. — В чем-то он прав.

«Я никогда не должна упоминать при нем о бароне Редлихе, — мысленно закончила фразу она. — Я не должна о нем думать. Зачем лишний раз себя мучить? Арман Рожер был прав: это и есть мое наказание. Потому что с Эрвином я была бы счастлива…»