Валентин Лавров - Железная хватка графа Соколова

Соколов заметил, что большевистский вождь время от времени нервно дотрагивается до «скулы» — внутреннего пиджачного кармана, где лежал чек, словно убеждаясь, что тот на месте. Сыщик решил малость позабавиться.

— Пьем за великий германский народ! Прозит! — провозгласил Ленин и в порыве чувств обнял Соколова.

Гельфанд последовал его примеру.

Ленин в очередной раз пощупал пиджачный карман. Вдруг он вскочил на ноги, жутко побледнел, стал лихорадочно шарить по карманам. Потом полез под стойку, ползал на коленях, приговаривая:

— Куда, куда документ потерялся?

Поднялся, с самым несчастным видом отряхивая ладони. С подозрением посмотрел на собеседников:

— Господа, признавайтесь, мой документ не попал к вам?

Соколов, словно не понимая этой тревоги, с наивным видом спросил:

— Это вы о чем? О чеке, что ль?

— О чем же еще! — со слезой в голосе пробормотал Ленин. — Только что щупал, на месте был...

Соколов с ангельским видом воззрился на Гельфанда:

— Александр Львович, к вам случайно не попадал чек на тридцать миллионов марок?

Тот расхохотался:

— Какие еще тридцать миллионов? Хи-хи...

— Ведь бывает, — продолжал Соколов, — машинально положили в пиджак, а чек, он ведь, простите, на предьявителя. А что это у вас торчит из верхнего кармашка, словно платочек выглядывает?

Гельфанд с недоуменным видом вытащил бумагу, расправил:

— И впрямь чек!

Ленин бросился, словно тигр на жертву, вырвал чек из рук Гельфанда. Сердито брызнул слюной:

— Ну и шуточки у вас, Александр Львович! Нет, батенька, вам палец в рот не клади.

Несколько минут пили молча. Первым не выдержал самый разговорчивый — Ленин. Он побарабанил пальчиками по столу:

— Вот, наглядный пример — Янош. Этот мадьярский пролетарий хоть и деклассировался, но все равно ищет приложения своим силам, цепляется за любой заработок. А русский дикарь валялся бы в грязи и даже пальцем не пошевелил, чтобы найти себе полезное применение.

Соколов размышлял: «Откуда столько ненависти к родному народу? Впрочем, не будь этой лютой злобы, то и не возникло бы желание устраивать кровавые революции». Вслух довольно спокойно произнес:

— Не думаю, что русский народ хуже немцев или французов.

— Хуже, во сто крат хуже! — закричал Ленин. —

Русской сволочи надо учиться, учиться и учиться у немцев. Ну-ка, скажите, кто еще полвека назад заклеймил русских: «Жалкая нация, нация рабов, сверху донизу — все рабы!»? — И торжествующим тоном, словно сделал радостное открытие, провозгласил: — Это сказал великорусский демократ Чернышевский.

Соколов рассмеялся:

— Тот самый, которого великий Тургенев в письме ко Льву Толстому назвал «клоповоняющим господином»?

— Здесь даже не о чем спорить! Мало ли кому русские великодержавные шовинисты приклеивали ярлыки, — с апломбом произнес Гельфанд. — Когда мы придем к власти, мы не станем издавать многих националистических писак.

— Правильно, Александр Львович! — поддержал Ленин. — Не только не станем издавать, но изымем из библиотек и уничтожим все буржуазное, безыдейное. И обязательно тщательно просмотрим взгляд на тех, кого нынешнее общество считает «великими» — Толстого Льва с его религиозным и философским бредом, всю достоевщину... Гм-гм, если в России есть что великое, то это только погромы, виселицы, раболепство. Это государство отстало от всего цивилизованного мира на целую эпоху. В Германии книгопечатание появилось на сто лет прежде России, подземной железной дороге — метро — десять лет. А телефон, воздушная и наземная железная дорога, авто? Чего ни коснись, все приходит в Россию много позже. — Помолчал, внимательно посмотрел на Соколова и медленно произнес: — Кстати, эту точку зрения разделяет замечательный знаток России фон дер Остен-Сакен.

Эта фраза была ловушкой. Интуиция подсказывала Ленину, что этот аристократический атлет-красавец не тот, за кого себя выдает. И он решил успокоить себя, еще раз проверить Соколова: сотрудник германского министерства иностранных дел обязан знать Остен-Сакена.

Соколов поднял бровь:

— Это вы о графе Николае Дмитриевиче? Чрезвычайный и полномочный посол России в Берлине не авторитет в этих вопросах. Ведь он в России почти никогда, кроме ранней молодости, не жил. Да и тогда из народа видел лишь своих лакеев.

Ленин, однако, не унимался. Он пустился на хитрый маневр. Впившись взглядом в Соколова, растянул рот в подобие улыбки:

— А какой смешной случай произошел с женой фон Рика!

Дело было в следующем. Супруга директора второго департамента германского министерства иностранных дел фон Рика минувшей осенью отдыхала в Ницце. Двадцатипятилетняя красавица, презрев приличие, закрутила роман с русским красавцем и ловеласом флигель-адъютантом свиты его императорского величества полковником Шебеко. Фон Рик самым простонародным образом поколотил блудливую супругу и вызвал Шебеко на дуэль. Дуэль не состоялась, скандал замяли, но в узком кругу сотрудников министерства с удовольствием сплетничали по этому поводу.

Начальники Соколова не зря ели свой хлеб. Гений сыска лениво отвечал:

— Фон Рик поступил справедливо и разумно: «Милый ударит — ума прибавит!»

Ленин удовлетворенно покачал головой:

— Теперь я вижу, что вы тот, за кого себя выдаете. Не обижайтесь, герр Штакельберг, наше дело требует конспирации, а шпионов нынче развелось великое множество.

Ленин выпил водки, пожевал кусочек козьего сыра. Вдруг улыбнулся, протянул Соколову руку.

— А я в вас и не сомневался! — Кивнул на Гельфанда: — Ведь бдительный Александр Львович все уши мне прожужжал: шпион, шпион...

Соколов не успел пожать руку большевистского вождя.

Двери в трактир распахнулись, и на пороге показался Янош. Он держал в руках большие чемоданы. За ним в трактир вошли три гостя, появления которых граф Соколов предугадать никак не мог. Впереди шествовал доблестный сотрудник российской охранки Сильвестр Петухов. Он держал под локоть стройную девицу с красивым восточным лицом. В ней Соколов сразу же узнал Юлию Хайрулину, ту самую, что доставила его после ранения в Мясницкую больницу.

За этой парочкой следовал громадный, едва не зацепившийся головой за притолоку... Штакельберг, причем самый натуральный.

Войдя с солнечного света в полумрак, они не сразу разглядели старых знакомых.

Первым картаво закричал Ленин:

— Какая радостная встреча! Сам товарищ Касьян, он же Сильвестр Петухов. Здравствуйте, дорогой мой! Так приятно видеть вас и ваших друзей. Какими судьбами?

Сильвестр облобызался с Лениным, ласково глядя на него и не замечая Соколова, по-русски произнес:

— Это, Владимир Ильич, целая эпопея! Написал министру Макарову рапорт, что еду на лечение в

Висбаден, а сам к вам поспешил. Привез самые свежие разработки охранки — это по организации борьбы с терроризмом. Но пробуду с вами, конспирации ради, не больше одного-двух дней. Вот, познакомьтесь, это моя сподвижница — Юлия, дочь полковника-преображенца Хайрулина. Была ярой монархисткой, но я ее распропагандировал. Теперь смысл жизни моей невесты — пролетарская революция во всем мире. — Наклонившись к Ленину, доверительно произнес: — Ценные сведения достает из Генерального штаба. Надо бы вознаградить труды Юлии. — Перешел на патетический тон: — А это человек, чье имя будет вписано золотыми буквами в историю освободительного движения — товарищ Штакельберг. Он самым невероятным образом избежал страшного наказания, спасся от русского кровавого самодержавного режима, а теперь мы помогли ему перебраться сюда.

Ленин оторопело оглянулся на Соколова:

— Вот же — Штакельберг... Братья, что ль? Прибывшие дружно повернули головы и только теперь заметили Соколова. От неожиданности троица окаменела.

Далее события разворачивались стремительно и самым непредсказуемым образом.

История порой выкидывает такие коленца, что диву даешься. Случается, малейший пустяк роковым образом влияет на судьбы миллионов людей.

Соколов уже считал себя победителем. Многомесячные труды российской разведки увенчались блестящим успехом. Списки большевистских агентов лежали у гения сыска в кармане. Стоило отказаться от приглашения Ленина и не пойти в трактир, Соколов сел бы в поезд, благополучно добрался до Российской империи. В этом случае по смутьянам и террористам был бы нанесен сокрушительный удар. Октябрьский переворот 1917 года вряд ли мог состояться.

Но теперь события приняли неожиданный поворот. Над жизнью Соколова нависла смертельная опасность.