Александр Арсаньев - Второе дело Карозиных

– Думаю, нам лучше поговорить с глазу на глаз, – мягко произнесла она, посмотрев на Федорцову, все еще сидящую в напряженной позе. – Как вам кажется, Надежда Ивановна? – Та бросила на Карозину признательный взгляд и, кажется, немного расслабилась.

– Думаю, они меня не выносят оттого, что не терпеть не могли свою тетку, – вот первое, что она сказала, причем вполне откровенно.

– Вы правы, мне тоже так кажется, – Катенька устроилась в кресле напротив и посмотрела на Федорцову внимательно и участливо. – Вы можете рассказать мне, отчего появилось подозрение, что графиню отравили? Ведь это от вас пошло? Или я ошибаюсь?

– Я могу рассказать вам все с самого начала? – вместо ответа спросила Надежда Ивановна.

– Разумеется, вы можете рассказать мне все, что посчитаете нужным, – подбодрила Карозина.

– Тогда так, – Надежда Ивановна вздохнула. – Я начну с того, как попала к графине. Про нее многое говорят, но я прожила у нее в доме семь лет и хочу, чтобы вы узнали то, что знала я. – Она посмотрела на Катеньку решительно.

– Я вся внимание, – ласково ответила Карозина.

– Конечно, я не чета нашей Лидии Михайловне, – вот как начала свой рассказ m-le Федорцова, метнув быстрый взгляд на дверь. – Ну да это и понятно. – Она вздохнула. – Мой род хоть и дворянский, но весьма обедневший, это после реформы случилось не с одними нами. Дело прошлое, конечно, но с тех пор и начались наши злоключения. – Катенька налила чаю, а про себя подумала, что Надежда Ивановна зря этак мелодраматично начала. Впрочем, послушаем, что же будет изложено дальше.

А дальше пошло куда интересней:

– Благодарю, – Федорцова приняла чашку и продолжила более ровным голосом. – Я вам это сказала, чтобы вы поняли, отчего я польстилась на графинино предложение. Расскажу и как я его получила. Моя маменька, царствие ей небесное, считала, что для девушки одной красоты мало, особенно же, если девушка бедна, как церковная мышь, – Федорцова слабо улыбнулась. – Так, кажется, в народе говорят? Помимо миловидной внешности, считала маменька-покойница, необходимо еще и образование получить, а потому, можно сказать, на последние деньги определила меня в пансион к m-m Frisons. Окончила я его весьма успешно, да вот только родители мои так обеднели, что вынуждена я была после этого пансиона наниматься гувернанткой, чтобы их, да и себя, прокормить. Выправила документы, хотела подать заявление, да тут мне присоветовали обратиться к одной особе, которая за небольшое вознаграждение устраивала таких девушек в хорошие дома, давала им рекомендации и все такое. Я и подумала, что так-то оно, пожалуй, вернее выйдет. Пошла я к этой особе, не стану называть вам ее имени, Катерина Дмитриевна, – извиняюще улыбнулась Федорцова, – дело прошлое, ни к чему ворошить. Теперь уж эта дама почтенная старушка и давно отошла от подобных дел. – Она вздохнула, сделала маленький глоточек чаю. – Так вот, пришла, обсказала ей, что да как, а она мне и говорит, мол, к ней недавно обратилась одна знатная и уважаемая особа, которая ищет себе что-то вроде компаньонки. Но только не нужны ей ни старые девы, ни ветреные девицы. Она, говорит, хочет, чтобы это была скромная и воспитанная барышня, вот, мол, навроде вас, чтобы скрасила ее одинокие вечера. Особа, говорит, щедра, если понравитесь ей, так она вас нипочем не обидит. Что мне было делать? Согласилась, чтобы меня ей представили. Догадались, о ком речь? – Карозина кивнула. – О графине, конечно, о Наталье Ильинишне. Представили меня ей честь по чести. Она мне сразу понравилась, жизнерадостная такая, еще не старая, а то я уж думала, что придется какую-нибудь развалину с кучей собачонок развлекать. А тут – молодая женщина, со вкусом одетая, в общем, сразу видно – светская дама. Ну, и я ей, видно, приглянулась, взяла она меня к себе в дом, – снова вздохнула Надежда Ивановна. – Родителям моим помогла деньгами. Что и говорить, щедрая она была, – Федорцова перекрестилась. – Словом, зажили мы с ней весело и хорошо. По театрам ездили, на балы всегда меня с собой брала и я у нее даже вроде не компаньонка выходила, а воспитанница. Она меня так и представляла всем своим гостям, а гости у нее бывали частенько, очень уж она это любила, – тут Надежда Ивановна шмыгнула носом и даже слезу подпустила. Правда, Катерина Дмитриевна на это посмотрела без чувства, а скорее даже с неудовольствием, больно уж на театральный эффект походило.

– Так вот и жили с ней все семь лет душа в душу, – продолжила «компаньонка-воспитанница» после короткой паузы, во время которой утирала лицо батистовым платочком.

Карозина выжидающе молчала, хотя на уме у нее вертелось немало вопросов, относящихся непосредственно к существу дела, о котором Надежда Ивановна так пока ничего и не сообщила. Катерина Дмитриевна подавила вздох и промолчала, надеясь, что после краткой истории своей жизни Федорцова наконец расскажет и о смерти своей благодетельницы. Куда там! Мамзель Федорцова заговорила вовсе о другом, но тут уж Катерина Дмитриевна стала слушать внимательнее и не столько из досужего любопытства (как известно читателю – говорили-то про графиню разное), сколько из интересов дела.

– Про Наталью Ильинишну-то немало судачат, но я вам, Катерина Дмитриевна, лгать не собираюсь, – Надежда Ивановна посмотрела в глаза Катеньке открыто и честно. – Знаете, от чего люди такое сочиняют? От того, что завидно самим. Графиня-то как восемь лет назад овдовела, так и начали о ней разные слухи ползти. А я вот как думаю, – тон у Надежды Ивановны изменился, в голосе послышался металлический оттенок и Катенька с большим любопытством посмотрела на свою визави, – что если женщина молодая и обеспеченная, да к тому же красавица, современных взглядов придерживающаяся, то отчего бы ей и не завести себе кавалера? – И Надежа Ивановна замолчала, явно ожидая от Катеньки одобрения.

– Ну… – только и нашлась что ответить Катенька.

– А что? Скажете, мол, а как же мнение общества? Как же приличия? – Надежда Ивановна наконец перестала сдерживать свой голос и тот взвился до истеричных ноток, да так, что Катенька даже испугалась, как бы не случилось с госпожой Федорцовой нервного припадка. Глаза ее горели еще ярче, а на бледных щеках появились румяные пятна. – Да что такое приличия, кем они сочинены? Самими же людьми, ханжами, самыми лицемерными лицемерами! Самим ведь хочется, чтоб все дозволено было! Вот и завидуют тем, кто на эти приличия плюет! – выплюнула она последнее слово и замолчала, желая, видимо, насладиться произведенным эффектом и растерянностью Катеньки.

Но эффект если и случился, то обратный – Катенька ничуть не растерялась, потому что каким-то непонятным ей чувством угадала, что все сказанное – прекрасно разыгранный монолог, может, даже отрепетированный, а если так, то припадка страшиться нечего. Это ее успокоило окончательно и, вместо того чтобы поддаться разыгранному действу, она слегка улыбнулась и произнесла тоном спокойным и ровным:

– Что ж, я слышала, что теперь модно разделять этот взгляд. Кажется, это называется эмансипация? – и в свою очередь посмотрела на Надежду Ивановну выжидательно.

– Да, – ответила та, силясь не подать виду, насколько она разочарована. – Если вы придерживаетесь этого же взгляда… – начала было она, но Катенька мягко перебила:

– Полагаю, Надежда Ивановна, не так уж и важно, каких взглядов придерживаюсь я. – Компаньонка вспыхнула. – Если для вас это важно, то извольте: я не собираюсь осуждать чье бы то ни было поведение, а уж тем более взгляды.

– Что ж, это по крайней мере вежливо, – холодно проговорила Федорцова, но по всему ее виду было заметно, что она огорчена.

Катерина Дмитриевна взглянула на небольшие бронзовые часы, стоящие на бюро, и подавила вздох. Получалось, что беседуют они уже около часа, а m-le Федорцова так ничего еще и не сообщила о самой смерти графини. Это начинало раздражать.

– Надежда Ивановна, – обратилась Катенька к визави более официальным тоном, – давайте перейдем к делу. Скажите, что именно натолкнуло вас на мысль о том, что графиню, возможно, отравили?

– Не хотите обсуждать деликатные темы? – Надежда Ивановна посмотрела на Катеньку не без вызова, та, в свою очередь, стала разделять неприязнь Лидии Михайловны к этой особе.

– Не вижу в этом смысла, – пересиливая раздражение, вежливо ответила Катенька.

– И зря, – заявила компаньонка. – Многие так поступают, но это ханжество, самое настоящее. Я же вижу, что вам интересно узнать, что было в этом доме на самом деле, – и Надежда Ивановна, поставив чашку на стол, придвинулась к Катеньке, пристально глядя ей в глаза.

– Тут вы правы, – Катенька выдержала ее взгляд. – Мне действительно интересно узнать, что произошло в этом доме в вечер смерти вашей благодетельницы.

– И только? – Федорцова как-то плотоядно улыбнулась. – А о том, что здесь было раньше? О тех вечерах, когда здесь собирались лучшие мужчины? Ну же, признайтесь, что вам до дрожи хочется послушать хотя бы одну такую историю… – Надежда Ивановна перешла на страстный шепот.