Сюзанна Грегори - Нечестивый союз

Канцлер не отводил исполненного ужаса взгляда от замка, который лежал на столе. Крошечное лезвие, покрытое смертельным ядом, высунулось, точно жало змеи.

— Настоящий итальянский замок, — прошептал де Ветерсет.

Взяв в руку перо, он отодвинул замок подальше, словно опасаясь, что тот может наброситься на него. Затем переглянулся с клерком, стоявшим у него за спиной.

— Вы знали о его свойствах? — осведомился Бартоломью. — Знали, что он способен причинить смерть?

Майкл предостерегающе ткнул друга в бок. Глава университета мог счесть подобный вопрос недопустимой дерзостью.

— Разумеется, я ничего не знал! — возмутился де Ветерсет, вышагивавший взад-вперед по комнате. Вид у него был ошеломленный, а взгляд, устремленный на замок, по-прежнему полон ужаса и отвращения. — Я сам множество раз отпирал этот проклятый замок!

Мысль о смертельной опасности, на волосок от которой он находился, так поразила канцлера, что лицо его залила бледность.

— Мастер де Ветерсет, вы уверены, что с тех пор, как вы его в последний раз отпирали, он не был подменен? — спросил Майкл.

Канцлер погрузился в задумчивость. Замок, лежавший на столе, неодолимо притягивал его взор.

— Я не могу утверждать с уверенностью, что это тот самый замок, — произнес наконец де Ветерсет. — Бесспорно, он такого же размера, такого же цвета и такой же формы — иными словами, выглядит в точности так же, как и прежний. И все же я не решился бы заявить под присягой, что замок не подменен. Возможно, именно его я отпирал не далее как вчера; возможно, нет. А вы что скажете, Гилберт?

— По-моему, тот же самый, — заявил клерк, нагнувшись над столом и рассматривая злополучную вещь.

— Ваше мнение, отец Катберт? — обратился Бартоломью к тучному священнику.

Отец Катберт беспомощно развел руками.

— Я священник этой церкви, а башня не имеет ко мне никакого отношения и принадлежит университету. К тому же я небольшой знаток по части замков, тем более отравленных.

— Кто еще имел дело с замком? — спросил Бартоломью.

— Вице-канцлер Эдвард Бакли — единственный человек, помимо меня, которому дозволено отпирать сундук. Даже Гилберт не имеет на это права, — сообщил де Ветерсет. — Что касается ключей, то, кроме меня, они есть лишь у одного человека — епископа. Он хранит их в Илийском соборе. В течение многих лет у нас не возникало надобности пользоваться его связкой.

— Таким образом, вы единственный, в чьем распоряжении находятся ключи, — уточнил Бартоломью. — Скажите, вы когда-нибудь передавали их своему заместителю или кому-нибудь из клерков?

Де Ветерсет потянул за плотную тесьму, висевшую у него на шее.

— Я всегда ношу ключи на груди, — сообщил он. — Снимаю я их лишь для того, чтобы вручить Бакли, который запирает и отпирает сундук в моем присутствии. Так что ключи постоянно у меня под присмотром. И я ни разу, слышите — ни разу не снял их за пределами комнаты, где стоит университетский сундук.

— Но, наверное, вы снимаете их, когда купаетесь? — спросил Бартоломью.

— Купаюсь? — переспросил канцлер, бросив на Бартоломью недоуменный взгляд. — Вы думаете, что я, подобно городской детворе, плескаюсь в реке?

— Нет-нет, я хотел спросить, снимаете ли вы ключи, когда принимаете ванну, — поправился Бартоломью.

— Для того чтобы погрузиться в ванну, необходимо снять с себя всю одежду, — сморщившись от отвращения, процедил канцлер. — Для человека, перешагнувшего пятидесятилетний рубеж, купание в ванне отнюдь не полезно.

Он вскинул руку, заранее отметая все возражения Бартоломью, который слыл убежденным поборником чистоты.

— Мне известны ваши достойные удивления идеи, доктор, однако я ни в коей мере не разделяю их. Не знаю, по какой причине мастер Кенингэм дозволяет вам насаждать столь странные представления среди студентов. Возможно, впрочем, для лечения простолюдинов ваши методы и пригодны. Как бы то ни было, применять их к себе я не собираюсь.

— Перед Господом все люди равны, господин канцлер, — произнес Бартоломью, неприятно пораженный тирадой де Ветерсета.

Майкл предостерегающе кашлянул, но Бартоломью не обратил на это ни малейшего внимания.

— И каждый человек, если он не содержит себя в чистоте, становится уязвим перед недугами, — заключил он.

Де Ветерсет смерил доктора негодующим взглядом.

— Сейчас не время для дебатов по медицинским вопросам, — изрек он. — Я твердо знаю одно — в Библии вовсе не говорится, что всякий, пренебрегающий купанием, падет жертвой болезни. Не говорится там и о том, что люди не должны пить воду из рек, созданных Господом. А до меня дошли слухи, что вы предостерегаете народ от этого. Впрочем, оставим данную тему. Нам необходимо обсудить более важные дела.

Бартоломью погрузился в молчание. Убеждения, которым он неукоснительно следовал в своей практике, казались дикими не только людям несведущим, но и многим его коллегам, и сейчас он с горечью думал об этом. Медицину Бартоломью изучал в Париже. Арабский лекарь, его учитель, неколебимо верил, что соблюдение простых гигиенических правил является лучшим средством от распространения многих болезней, и сумел убедить в том ученика. Собственный опыт Бартоломью многократно подтвердил правоту Ибн-Ибрагима. Тем не менее его истовая вера в чистоту зачастую вызывала и у больных, и у других докторов недоумение, а порой и гнев. Поспешность, с которой выложил свои доводы де Ветерсет, позволяла предположить, что канцлеру уже доводилось обсуждать с коллегами необычные идеи доктора Бартоломью. Майкл, которого тирада канцлера лишь позабавила, счел за благо вернуться к вопросу о ключах.

— Итак, мастер де Ветерсет, насколько я понял, вы никогда не снимаете ключи?

— Никогда, — отрезал канцлер. — Я даже сплю со связкой на шее.

— А где сейчас мастер Бакли? — осведомился Майкл. — Он имеет к делу самое непосредственное отношение. Нам бы следовало поговорить с ним.

— Он нездоров, — сообщил де Ветерсет. — Вам должно быть об этом известно, доктор. Ведь именно вы занимаетесь его лечением, не так ли?

С мастером Бакли, вице-канцлером университета, Бартоломью познакомился еще в отроческую пору.

Бакли преподавал грамматику, и много лет назад Эдит, старшая сестра Бартоломью, пригласила его позаниматься с братом во время каникул в монастырской школе Питерборо. Увы, под руководством нового наставника Бартоломью не слишком преуспел в грамматике. Более того, общество мастера Бакли произвело на него удручающее впечатление. К концу занятий Бартоломью был твердо убежден, что грамматика — самый что ни на есть скучный предмет, не идущий ни в какое сравнение ни с арифметикой, ни с геометрией, ни с натуральной философией. Шесть лет назад, получив в Майкл-хаузе звание магистра медицины, Бартоломью возобновил давнее знакомство с мастером Бакли. С тех пор ему часто приходилось лечить вице-канцлера, страдающего кожной болезнью.

— Кто обычно открывает сундук? — спросил Бартоломью.

— Как правило, это делает мастер Бакли, — откликнулся де Ветерсет. — Гилберт в это время зажигает лампы, а я устраиваюсь за столом и готовлюсь к работе с документами, что хранятся в сундуке.

Бартоломью перевел вопрошающий взгляд на Гилберта.

— Обычно мастер де Ветерсет вручает ключи мастеру Бакли, — принялся торопливо объяснять клерк. — Тот отпирает сундук и извлекает оттуда документы, которые нам требуются. Сразу после этого он запирает сундук.

Гилберт устремил взгляд на отравленный замок, по-прежнему лежавший на столе, и в глазах его вновь вспыхнул ужас.

— Я так понимаю, проклятый замок в любой день мог убить бедного мастера Бакли? — пробормотал он. — Точно так же, как он убил того злополучного монаха?

— Именно так, — кивнул Майкл. — Если только замок не был подменен.

— Вот и все, что мы можем сообщить вам, господа, — произнес Бартоломью, поднимаясь и направляясь к дверям. — Мне очень жаль, что наши сведения почти не проливают света на загадочную смерть, случившуюся здесь прошлой ночью. Надеюсь, мастер Хэрлинг и мастер Джонстан сумеют выявить истину во время своего расследования.

Канцлер медленно покачал головой и сделал Бартоломью знак снова опуститься на скамью.

— Университетские прокторы в данный момент не в состоянии заниматься расследованием этого дела, — заявил он. — У них и так много хлопот. Ведь именно им приходится следить, чтобы между студентами и всем этим сбродом, который прибыл на ярмарку, не возникали стычки и драки. К тому же Кембридж наводнили толпы бродячих комедиантов и торговцев. Одному богу известно, что за мошенники шатаются сейчас по улицам нашего города, надеясь чем-нибудь поживиться. Столь значительный приток людей, не имеющих отношения к университету, всегда чреват опасностью. А после черной смерти, когда многие работники лишились хозяев, опасность увеличилась многократно.