Валерий Введенский - Приказчик без головы

– Нет! Он убийца, он! Чуйка мне подсказывает!

– Кто-кто подсказывает? – едва не поперхнулся коньяком Тарусов.

– Чуйка! Интуиция то бишь.

– Да-с, Антон Семенович! За время работы в полиции ваш словарный запас, безусловно, обогатился.

– Не без того, – не расслышав иронии, согласился Выговский.

– И все же – как же вы добились признания? Допрашивали с пристрастием?

– Что вы! – едва не обиделся Антон Семенович.

– Ой ли?

– Пальцем не тронули! В съезжем доме Петербургской части против таких молчунов оружие секретное имеется.

Тарусов чертыхнулся. Неужели фармацевтику какую придумали?

– Вам ли не знать, Дмитрий Данилович! – продолжил Выговский.

– Просветите! – Голосом, не обещавшим ничего хорошего, сказал князь.

– Отец Мефодий там окормляет. И так душеспасительно, что мазуриков до костей пронимает! Мишка Тосненский месяц молчал, где подельник его прячется. А с Мефодием поговорил четверть часа – и все подчистую выложил. Эх! Этого бы батюшку в штат…

– Вы утверждаете, что Муравкин после беседы с попом…

– Да, да! Сам на допрос запросился!

– Поп, поп, толоконный лоб, – постукивая костяшками о столик, проговорил Дмитрий Данилович и выразительно посмотрел на Сашеньку.

Но та разбиралась с петелькой и намек не услышала.

– Что вы такое говорите? – удивился Выговский.

– Так, стихи. Пушкин. Неужели не читали?

– Да я в основном пятнадцатый[10] том…

– Понятно! А кабы Антип не признался? Уперся бы на первоначальных показаниях – передали бы дело в суд?

– Лет пять назад – непременно, теперь – вряд ли. Адвокаты проклятущие в пух и прах разнесут… Ой… Извините!

– Пустяки, продолжайте, я не из обидчивых…

– Как адвокатов в суд допустили, очень сложно стало! Если признаний с уликами нет, одни только подозрения, – отпускаем. Ничего в суде не докажешь!

– А почему доказательств не собрали?

– Каких доказательств?

– Топор, например.

– Топор Антип вместе с телом утопил. Вы разве дело не читали?

– Читал! Потому и вопросов тьма. Согласно показаниям, Муравкин убил и разделал брата дома?

– Так точно!

– Жена помогала?

– Нет! Со слов Антипа, с младенцем к фельдшеру ездила.

– Допустим! Кровь на полу нашли?

– Нет! Замыл, верно…

– Тело Антип когда выносил?

– Ночью! Днем дворник во дворе. И прохожие.

– А жена? Она что же, до поздней ночи у фельдшера была? – Дмитрий Данилович сделал паузу для ответа, но такового не дождался. – Получается, Маруся знала про убийство. Или свидетельница она, или соучастница. И никакой проклятый адвокат…

– Ну я же извинился…

– …не разнес бы вас в пух и прах, если бы вы ее допросили! Я дело внимательно прочитал, аж два раза, а вот показаний Маруси не обнаружил. Почему?

Выговский опустил голову. Его была вина, ему Крутилин поручил опросить супружницу предполагаемого убийцы. Но при задержании с бабой приключилась истерика, а на другой день она испарилась в неизвестном направлении.

– Нету показаний! – сокрушенно признался Антон Семенович. – Не успели. Уехала неизвестно куда. Внезапно!

– Искали? – уточнил Дмитрий Данилович.

– Ну так… Без упорства. Антип-то сознался… А работы много. Ой много… Сегодня еще утопленник всплыл. В Лахте…

– Тоже без головы?

– Да! А вдобавок без кожи и без мышц! Разложился бесповоротно. Все сгнило. Одежда в том числе. Как опознать, ума не приложу… Одна лишь ерундовая зацепка: на левой руке большого пальца не хватает…

– Большого пальца? – воскликнула Сашенька.

Дмитрий Данилович посмотрел на нее с удивлением.

– Но зацепка эта пока никуда не привела, – с охотой стал рассказывать Антон Семенович, стремясь уйти от разговора про исчезнувшую Марусю. – Картотеку пропавших глянули, там разнообразные экземпляры имеются: без двух пальцев, без трех, а вот без одного, да чтоб именно большого, нету. Думаю, не наш скелет, не питерский. Приплыть мог откуда угодно. Из Гельсингфорса[11], к примеру…

– Скелет в прозекторскую на 5-ю линию отвезли? – с надеждой спросила Александра Ильинична.

Дмитрий Данилович еще раз на нее посмотрел. Что это у Сашеньки на уме?

– Куда ж еще? – пожал плечами Антон Семенович. – Все, что непонятно, к Прыжову!

Дмитрий Данилович вспомнил о четырехпалом скелете перед сном:

– Ты Алексея Ивановича хочешь снова в гости позвать?

Сашенька нежно поцеловала мужа в ответ.

– Хорошо! – согласился Диди. – Но послезавтра! На завтра я Владимира Артуровича пригласил.

Владимир Артурович был главным редактором «Столичных новостей».

Утром Александра Ильинична вспомнила про писчие принадлежности и пошла в комнату старшего сына. Дверь была приоткрыта. Доносившийся оттуда разговор премного ее озадачил.

– Обхвати за шею… – сказал Евгений.

– Фи…

– Но…

– Ни за что! Придумай другое, – капризно повелела Таня.

– Какое другое?

– Не знаю! Сам ее обхвати! Ты же спишь и видишь…

– Молчи! Тоже мне, принцесса Дурандот…

– Кто Дурандот? Я?!

– Дети! Не ругайтесь, – прервала намечавшуюся ссору Александра Ильинична. – Что это вы затеяли?

– Ничего! – Татьяна повела плечами и гордо удалилась.

– Может, ты расскажешь? – спросила мать Евгения, когда дочь с шумом хлопнула дверью.

– Нечего мне рассказывать! И некогда. Я читаю! – Сын схватил с полки книгу и, раскрыв ее, плюхнулся на стул, демонстрируя, что крайне занят.

Сашенька вздохнула. Шестнадцать – самый трудный возраст.

– Одолжи-ка мне тетрадку и карандаш.

– Возьмите, маменька, на столе.

Карандаш Сашенька выбрала новомодный, копировальный, еще именуемый химическим (если написанное таким смочить водой, будет полная иллюзия чернильной записи), а тетрадок прихватила две. Утром ее посетила мысль записать вчерашние беседы. Вдруг пригодятся? Память у Александры Ильиничны была хорошей, могла следующим днем дословно пересказать многочасовой разговор за ужином, но почему-то краткосрочной – через месяц уже ничего не вспоминалось.

Придя к себе, княгиня встала за бюро и тщательнейшим образом запечатлела события последних двух дней.

– Александра Ильинична! На ужин что прикажете? – спросила заглянувшая к хозяйке Клавдия Степановна. – Или Дмитрий Данилович гостя в ресторацию поведет?

– Нет, нет! Дома, дома…

Рестораны были Тарусовым не по карману.

Составление меню было мучением для Сашеньки. В родительском доме, где она выросла, пищу подавали простую – каши, студни, пироги, блины, щи, борщи. И вовсе не по бедности. Дед Александры Ильиничны, Игнат Стрельцов, основатель торгового дома, гремевшего на всю Россию, происходил из клинских крестьян. Начал коммерцию с гривенника, закончил, ворочая миллионами, но привычек в еде не поменял. Чем в детстве его мать потчевала, то и подавали у Стрельцовых. А вот князья Тарусовы кушали всегда изысканно. И с размахом! Обед на тридцать персон накрывали, ужин – на пятьдесят. Один повар из Парижа был, другой из Италии. Так, незаметно для себя, имения с состоянием и проели.

Сам Диди на предков, проведших жизнь праздную и никчемную, не походил. Сызмальства его тянуло к книгам и учению, однако семейную страсть к утонченной пище он унаследовал, благо Клавдия Степановна многому научилась как у итальянца, так и у француза. Она же до поры до времени составляла меню. Но из-за разгоревшегося однажды конфликта (о нем чуть позже) стала обременять этим хозяйку.

– Ну и что, что приготовить? – командирским тоном повторила вопрос вредная служанка.

Сашенька поджала губу и назвала первое, что пришло на ум:

– Яйца пашот, телятина под брусничным соусом, а на десерт миндальный торт.

– Ежели пашота желаете, яйца надо наисвежайшие. Из-под куры. Где я их возьму? Пост, разносчики яиц не носят. На базар надобно, а некому!

Сашенька сосчитала до десяти, чтобы не взорваться. Так учил ее дядя…

Дядя! В миру был Андрей Игнатьевич Стрельцов, а ныне отец Мефодий. Вот кто поможет!

Зажав в пальцах карандаш, она победоносно прошлась по комнате, тихонько напевая любимую увертюру к «Травиате».

Поймав извозчика, Сашенька поехала на Большую Пушкарскую.

Знала, что застать дядю непросто, но готова была ждать, сколько придется. Кто, как не он, знал ответ на взволновавший ее вопрос!

Редки в России купеческие династии, большинство их во втором колене прерываются, лишь старообрядцы по суровости веры за семейное дело крепко держатся. Причина проста: основатели торговых домов, пройдя путь с низов, копейкой дорожат и ухарство свое в узде держат, зато их сыновья, с детства огражденные от лишений, тяжкий труд зарабатывания предпочитают более легкому – мотовству. Родительские капиталы кажутся бесконечными, науку коммерции постигают дети из-под палки, еще при жизни родителя успевают наделать долгов, а уж после его смерти быстро проматывают состояние.