Иван Любенко - Лик над пропастью

— Итак, какая беда привела вас ко мне?

— Вы правы, именно беда. Меня зовут Милада Яновна Заоблачная. Третьего дня, как известно, застрелился господин Тер-Погосян. Мы жили вместе, но мы не венчаны. — Она смущенно опустила глаза. — Возможно, вам неприятно упоминание об этом после того, что написали газеты…

— Ничего-ничего, продолжайте.

— Давиду не удалось получить развод. Его жена отказывалась даже обсуждать эту тему. Тогда он перебрался ко мне, и мы стали жить в доме, который он купил для меня. Неделю назад, будто предчувствуя свою смерть, он передал мне копию духовной. Вот, ознакомьтесь, пожалуйста, — она открыла сумочку и подала свернутый вдвое лист актовой бумаги.

Ардашев пробежал глазами по строчкам. Из текста следовало, что Миладе Яновне Заоблачной был завещан дом № 12 по улице Воронцовской, а также 110 000 рублей, находящихся на счете в Ставропольском отделении Государственного банка. Остальное имущество в виде недвижимости и паев в разных товариществах отходили сыну и дочери. Жене ничего не полагалось.

— А дети взрослые?

— Сын — студент, дочь учится на медицинских курсах, по-моему, в Москве.

— Насколько я понимаю, вас интересует вопрос наследства?

— Да. Смогу ли я получить его?

— Видите ли, согласно статьям 1472–1476 «Уложения о наказаниях», лицо, лишившее себя жизни и находившееся в здравом уме, теряет право на завещание, а христианин — на христианское погребение. В данном случае все имущество покойного отойдет его прямым наследникам: жене и детям. Вам, к сожалению, ничего не причитается. Это произойдет при одном условии: суд должен подтвердить, что Давид Робертович самолично наложил на себя руки и не находился в состоянии умопомешательства. По опыту могу сказать: наличие двух прощальных писем говорит не в вашу пользу.

— Я так и думала, — она тяжело вздохнула. — Что ж, простите за беспокойство. — Дама щелкнула замком сумочки и зашелестела банкнотами. На кофейном столике возникла десятирублевая купюра. — Этого достаточно? — поднимаясь, спросила она.

— Ничего не нужно, заберите. И, пожалуйста, сядьте. Есть у меня одно соображение. — Откинувшись на спинку кресла, адвокат на миг прикрыл ладонью глаза, а затем вымолвил: — И все-таки я постараюсь помочь вам.

— Вы… вы считаете, что еще не все потеряно? — с надеждой в голосе проговорила Заоблачная.

— Во всяком случае, я попробую кое-что сделать. Если же окажется, что мои подозрения беспочвенны, то — увы! — завещание так и останется недействительным.

— Вы хотите сказать, что это было не самоубийство? И… Давида убили?

Ардашев пожал плечами:

— Все может быть.

— Простите, Клим Пантелеевич, но дело в том, что вы… что я… насколько мне известно… — она явно нервничала и путалась в словах. Затем неожиданно выпалила: — Я слышала о ваших гонорарах. Они весьма высоки. А у меня почти нет наличных. Однако имеются драгоценности. Если вы согласитесь, я могу внести их в виде предварительного платежа.

— Не беспокойтесь, в этом нет нужды, — махнул рукой Ардашев. — Давайте договоримся следующим образом: я буду заниматься вашим делом без какого-либо аванса. Мы заключим с вами договор о моем участии в судебной тяжбе о духовном завещании. Это даст мне право интересоваться ходом расследования уголовного дела, если таковое все же откроют. В том случае, если мне удастся доказать, что Тер-Погосян не совершал самоубийства либо совершил его, находясь в состоянии умопомешательства, и вы унаследуете все, о чем упомянуто в духовной, то тогда вы будете должны сделать пожертвование, скажем, — он на миг задумался, — для «Убежища беспризорных детей», что на Армянской улице.

— Я согласна. Но о какой сумме идет речь?

— А это целиком на ваше усмотрение. Надеюсь, Господь вам подскажет.

— Хорошо, — неуверенно ответила она. — Десять тысяч будет достаточно?

— Вполне.

— В таком случае извольте подписать договор.

— Как вам будет угодно.

Адвокат взял со стола отпечатанные типографским способом два бланка соглашения, вписал в пустые места оговоренные условия, расписался и передал клиентке. Бегло просмотрев текст, она макнула перо в чернильницу и дважды вывела совсем незамысловатую подпись. Клим Пантелеевич положил один экземпляр в кожаную папку, а другой — в картонную, с надписью: «г. Ставрополь, Николаевский пр-т № 38, п.п. Ардашев К.П.». Протянув ее клиентке, он сказал:

— А теперь, когда официальная часть нашего разговора позади, я бы хотел задать вам несколько вопросов.

— Да, конечно.

— Не могли бы вы припомнить, с кем встречался Давид Робертович в тот злополучный день — в пятницу, тринадцатого?

— Насколько я поняла, вечером у него должен был состояться серьезный разговор. Но с кем и по какому поводу, я не знаю. Он предупредил меня, что задержится в конторе. Настроение у него было не очень хорошее. Он был, как мне показалось, несколько подавлен.

— Возможно, это было связано с оправданием Маевского?

— Трудно сказать, но стреляться из-за этого Давид точно бы не стал.

— Скажите, а с женой он часто виделся?

— Не знаю. Я никогда этим не интересовалась. Отношения у них были своеобразные. Ее интересовали только деньги мужа. С каждым днем она требовала все больше и больше. Говорила, что якобы высылает сыну и дочери. Это звучало странно.

— Почему?

— Давид и так полностью оплачивал их обучение и содержание, на это он не скупился.

— Что ж, благодарю вас. На этом пока все.

— Знаете, — несмело вымолвила она, — дома, в его кабинете, я нашла вот это. — Она вновь щелкнула сумочкой и достала чек. — Что мне с ним делать?

— Тысяча пятьсот рублей, — прочитал Клим Пантелеевич. — Выписано на Кавказское горное общество (Пятигорск). Но, как вы понимаете, со смертью Давида Робертовича все выплаты аннулируются и до решения вопроса о наследстве движение по его счетам приостанавливается. — Он вернул чек обратно.

— Благодарю вас. Все ясно. Теперь я могу идти. До свидания.

— Всего доброго.

Госпожа Заоблачная поднялась, и Ардашев проводил ее до дверей. Вернувшись, он поднял телефонную трубку и попросил соединить его с номером 1-71. Сквозь треск послышался хриплый голос Поляничко.

— Доброго дня, Ефим Андреевич. Это Ардашев. Я полагаю, кабинет Тер-Погосяна опечатан?

— Как положено.

— А нельзя ли мне с вашей помощью осмотреть его?

— Можно, конечно. А что, Леечкин вас еще не вызывал?

— Пока нет.

— Выжидает, фасон держит. Опыта набрался. А помните, прибыл — птенец желторотый, необстрелянный. От трупов шарахался, как барышня от пьяных извозчиков. Почитай, годков семь прошло с тех пор. Да-с… — Поляничко прокашлялся и спросил: — А вы, верно, сегодня туда попасть рассчитываете?

— Хотелось бы.

— Вона как бывает, — усмехнулся сыщик. — Все-таки сами решили разобраться. И правильно. Уж больно газетчики распоясались. Совесть потеряли. Что ж, в таком разе откладывать не будем. Жду вас через час на Александровской, у дверей конторы.

— До встречи.

Клим Пантелеевич положил перед собой чистый лист бумаги, макнул перо в чернильницу и в левом верхнем углу вывел две буквы: «Т-П». А напротив аккуратным столбиком вписал четыре фамилии. Просидев некоторое время в задумчивости, он открыл коробочку любимого монпансье, достал зеленую конфетку и положил ее под язык. Примерно через четверть часа присяжный поверенный подчеркнул первую фамилию и начал собираться на встречу с Поляничко.

Контора Тер-Погосяна располагалась в бывшем купеческом особняке неподалеку от самого центра. Вообще-то, «центр» — понятие для Ставрополя весьма условное.

Основанная еще в царствование Екатерины II, крепость № 8 Азово-Моздокской оборонительной линии строилась на возвышенности, господствовавшей над окружающей местностью. Там же была воздвигнута первая походная церковь, войсковые казармы, склады и штабные корпуса.

Отсюда открывался удивительный вид на бескрайние степи и далекие Кавказские горы. С колокольни Казанского собора в ясную погоду можно было разглядеть даже верхушку седого Эльбруса. Город утопал в садах. И трудно было найти дом, не имеющий своего внутреннего дворика, где под тенью раскидистых яблонь или абрикосов не раздували вечером самовар и не вели тихие обывательские разговоры.

Каменные брамы, венчающие высокие, обитые железом ворота, подчеркивали финансовую состоятельность их владельцев. И таких усадеб было множество.

Губерния, кормившая империю зерном и перегонявшая в Центральную Россию бесчисленные гурты скота, пребывала в сонном и сытом благолепии. Политикой здесь почти не интересовались. Зато сделки заключались миллионные, из Европы и Америки выписывались самые современные электромоторы, паровые сеялки, молотилки, токарные и фрезерные станки. Как вишневая поросль, появлялись заводы и фабрики. Среди инженеров все чаще встречались немцы, англичане и даже американцы. Многие из них тут же обзаводились семьями и домами. На Николаевском проспекте и Александровской улице разместились конторы пяти крупнейших банков. Строились церковно-приходские школы, и основывались гимназии. Купеческие и мещанские дети постигали сложности иностранных падежей и артиклей с помощью заграничных менторов.