Валентин Лавров - Железная хватка графа Соколова

— А-а!.. — отчаянно завопил Ленин, плюхаясь в ледяную воду. Но шум мутного горного потока, напоенного осенними дождями, заглушил человеческий голос.

Соколов перегнулся через перила. Быстро сносимый водой, Ильич панически размахивал руками. И все же среди громадных речных валунов и перекатывавшихся через них потоков Ильич не пропал, пробрался к близкому берегу.

Со стороны полицейского комиссариата, угрожая револьверами, уже бежали стражи порядка, вызванные, видать, аборигенами.

В это время на вокзале раздались звук колокола и два коротких гудка паровоза. Поезд, с которым должен был уехать сыщик, отправлялся без своего главного пассажира.

Соколов развернулся и понесся в горы.

Итак, граф Соколов спасся от неминуемой гибели. В его кармане лежал пусть и не полный, но все равно очень важный для Российской империи документ — список большевистских заговорщиков и смутьянов.

Осталось лишь вернуться на родину. Но на пути гения сыска встали небывалые трудности. Опасные приключения продолжались...

Ленин назвал комиссару полиции подлинное имя Соколова и объявил его убийцей и важным российским шпионом. Доказательства были налицо: являясь агентом царской охранки и имея обдуманное решение, тот покушался на жизнь политического изгнанника.

Гений политических интриг не желал ссориться с фон Лауницем — влиятельным мужем Веры Аркадьевны и подвергать ее преследованиям. Ленин изобрел еще одну каверзу: удар бутылкой по голове Сильвестра тоже был вписан в счет Соколова.

Уже через полчаса после происшествия в Поронине по всем дорогам и железнодорожным станциям разослали телеграммы с приметами Соколова и приказом: «Задержать опасного преступника».

Австрийские власти, видать, не знали, что Соколов был гордостью российского сыска. Он предвосхитил коварные намерения врагов и стал удаляться в малолюдные места — в горы, туда, где не было полицейских застав.

Как на грех, в тот же день ближе к вечеру в горах пошел обильный снег. Густым ковром он покрыл переходы и тропинки. Без теплой одежды, в легких штиблетах от «Скорохода», без еды, даже без спичек в кармане, сыщик почти три дня пробирался сначала по отрогам горы Реписко, а затем Сандецких Бескид. Как русский богатырь не погиб и не замерз? Это ведомо лишь Господу Богу.

В горной деревушке Шавница, стоявшей на берегу стремительного Дунаеца, Соколову повезло. Он набрел на хибарку чеха-лесоруба, добродушного крепыша по имени Карел. Лесоруб люто ненавидел австрийцев и принял брата славянина как родного. Он растопил баньку, прогрел хвойным веничком русского богатыря, а затем повел к столу.

Лесорубова жена, миловидная грудастая шатенка, то и дело цепляла широкими бедрами обильно накрытый стол, отчего напитки в графинах начинали мелко дрожать. Встречаясь взглядом с атлетом-красавцем, она алела и застенчиво опускала серые навыкате глаза.

Карел, выпив несколько рюмок крепкой домашней водки, произнес:

— Сюда полицейские не доберутся. — Вам, разумею, надо пробираться в Россию? Границу только дурной не перейдет, там сквозняк гуляет. Но как до границы дойти? — Поскреб задумчиво пальцем макушку, решительно взмахнул рукой, едва не перевернув тарелку с солеными груздями: — Я вас отвезу к своему старшему братцу. Его зовут Ян, он живет в поселке Новы Сонч. Это километрах в двадцати отсюда, на берегу Дунаеца. Ох, умен братец — что тебе кайзер!

Еще двое суток беглец оставался с гостеприимными хозяевами. Соколов несколько пришел в себя, подкормился, обзавелся с помощью Карела хоть и узким в плечах, но добротным полушубком и валенками.

Наконец, Карел навалил на большую телегу сена, спрятал под ним Соколова и отвез к братцу Яну. Тот удивленно покрутил давно не стриженной головой:

— Так это вас ищейки рыщут? Везде нюхали, ко мне вчера тоже приперлись. Но пусть вас, господин, это не тревожит! Я отвезу вас до Торнува. Там широкий тракт, на Лемберг тянется. Его в России называют Львов. В Торнуве владеет постоялым двором мой свояк — хохол Олекса Тихий. Большой ревнитель православия! Нынче перед Рождеством у него, почитай, каждый день останавливаются странники — и православные паломники, и так праздношатающиеся меж двор. Вот и пристанете к ним. Будете именем Христа подаяние просить, так с Божьей помощью до России и доплететесь.

Соколов весело расхохотался, представив себя в роли побирушки.

Карел расцвел от удовольствия:

— Ай да молодец, братец! Жандармы и полицейские на странников внимания не обращают. Да хоть и обратят, толку мало. Издревле попрошайки и бродники болтаются по дорогам. Природного имени своего толком не ведают.

Ян отозвался:

— Карел ловко сделал — вас в сено спрятал. И тепло, и травкой духовитой в ноздрю шибает — прямо как у Христа за пазухой. Завтра утречком я тоже сховаю вас в сено. А там — с Богом, в дорогу.

Олекса Тихий оказался крепким мужчиной лет сорока, высокого роста, с красивым бритым лицом, с добрым и умным взглядом серых, по-молодому лучистых глаз. Он щеголял мягкими хромовыми сапогами и фланелевой ямской рубахой навыпуск. В красном углу, под иконами на столике, у него возвышалась стопка книг, из которых выглядывали бумажные закладки.

Ласковым голосом Олекса произнес:

— Я жыв у Киеви. Жинка моя була из кацапив. Царство Нэбиснэ, помэрла. Нам, православным, трэба допомогаты один другому. Проклята австриякы зовсим не дають дыхнуты, православну виру прытыскують. Колы руськи браты вызволять нас?

— Придет день, вызволим! — заверил Соколов. — Русские за славян — горой!

Олекса Тихий перекрестился на образ Матери Божией. И уже по-деловому спросил:

— Пашпорта в тэбэ нэмае? И нэ трэба. Уси убоги ходять без паперив. — Критически оглядел Соколова, вздохнул: — Выгляд у тэбэ дуже вельможный, як у ридного брата губернатора. Сидай вэчеряты!

Соколов похлебал не заправленных по случаю поста щей, съел большой кусок кисловатого, домашней выпечки хлеба, постного горохового пирога с клюквенным киселем и с наслаждением растянулся на жарко протопленной печке.

Богатырский сон сморил его. Олекса осторожно накрыл Соколова одеялом.

Было время, когда нашего графа не разбудила бы и мортира, выстрелившая возле уха. Но тревоги последних дней сделали сон тонким, чутким. Поздним вечером послышались множественные голоса, какие-то люди наполнили горницу. Прислушавшись, сыщик понял: это нищие и калики перехожие, шедшие из Кракова в Почаеву лавру, дабы в канун Рождества Христова поклониться православным святыням.

Сыщик хотел снова уснуть, как вдруг голос одного из странников показался ему знакомым. Он свесил голову с печки и увидал человека неопределенного возраста, с породистым умным лицом, в драном барском пальто, спущенном с голых плеч.

Странник сидел на широкой лавке, выставив на цветастый половик босые, шишковатые ноги. Перед ним на столе стояла лампадка с маслом. Странник макал в масло палец и намазывал на плечах потертые тяжелыми веригами места.

Соколов негромко позвал:

— Андрюшенька!

Юродивый поднял голову. Вдруг, загремев железом, поднялся с лавки, радостно улыбнулся:

— Вот обещал тебе: скоро свидимся! Тебя, граф, и не узнать. Хороший ты стал, простой. В Россию пехом топаешь?

— В нее самую. А ты откуда?

— А мы, грешные, из Кракова-города. Куда ни глянь, повсюду уязвление вере православной. Теперь вот в Почаеву лавру бредем. Поклонимся мощам преподобного Иова, приложимся к Стопе Пресвятой Богородицы и прочим православным святыням — душа так и расцветет! С Божьей помощью добредем до града Львова, а уж оттуда до Почаева путь не долог. Вместе пойдем?

Утро занималось недвижимым, мглистым.

Сразу после молитвы бродническая братия, приняв от хозяина три каравая хлеба, вывалилась на воздух. Поеживаясь от холода, почесывая поротые задницы, поругиваясь, побрели по застывшей в колчах дороге.

Что это был за народец? Осипший от пьянства бывший солдат, который в японской войне потерял ногу и теперь тяжело опирался на сбитые костыли, довольно молодой мужик с густой бородой, державший за руку мальчишку лет семи, баба с водянистыми глазами в вязаном платке и с сумкой для подаяний, увечные, слепые, истинно верующие и притворщики. Где они родились, где их близкие? Какова их история? Никто этого не знал, да и знать не хотел. Вникни в глубины их жизней, чаще всего — ужаснешься.

Андрюшенька, взглянув на Соколова, тихо улыбнулся.