Николай Свечин - Мертвый остров

– Кто, простите?

– Ну, японская шхуна.

– Да, только по высокой воде.

– Вы очень мне помогли. И еще больше поможете завтра. Теперь ложитесь спать. Я пойду на чердак.

– Оставайтесь здесь! – вскричала акушерка. – Я сплю не раздеваясь из-за частых вызовов. Да и вообще могу не спать… А вы ложитесь, вам силы понадобятся. На постель ложитесь, я сейчас сменю белье. Раздевайтесь и ложитесь, я отвернусь.

– Вот еще! – рассердился Лыков. – Не такая же я скотина, чтобы хозяйку из ее постели выгонять! Так и быть. Бросьте мне в угол какой-нибудь шобон, будет достаточно.

Инцова постелила в углу полушубок и долго уговаривала сыщика взять единственную в доме подушку. Тому надоело спорить, и он согласился. Лег и быстро уснул. Набегался за день по горам…

Ночью никто не пришел к акушерке за неотложной помощью. В шесть часов утра она сама разбудила гостя и сказала:

– Скоро явится каторжный из вольной команды, Минай. Он мне прислуживает: печь топит, воду носит… Вам к его приходу лучше спрятаться. Хоть на том же чердаке. Я согрела чаю – попьете со мной?

– Ага! Где можно умыться?

Уже рассвело, и в уборную пробираться было опасно. Надворный советник, как беглый каторжник, оправился в кустах. Он чувствовал себя неловко. Переночевал у женщины, которая к нему неравнодушна. Интересно, а если бы сыщик стал оказывать ей знаки внимания, устояла бы она? Или пустила решительного мужчину в свою холодную постель? Несколько лет назад, в Дагестане, молодая и независимая особа пыталась его обольстить. Лыков уже был женат. Тоже, кстати, акушерка! Лишь срочный вызов к больному не дал тогда случиться греху. А потом эта особа стала баронессой Таубе. Как хорошо, что в горах ничего между ними не произошло! Иначе трудно бы было смотреть в глаза Виктору. И Вареньке… Нет, от этих акушерок надо держаться подальше!

С другой стороны, в Варшаве решительный мужчина не устоял. Перед Малгожатой, правда, никто бы не устоял… А вот будь Инцова хоть вполовину так же хороша, как полька, сумел бы Лыков спокойно проспать ночь на полу? Черт его знает…

Они попили чаю, и Алексей поднялся на чердак. Клавдия Провна ушла за новостями. Ее не было около часа. За это время Минай натаскал воды из колодца. Надворный советник сгорал от нетерпения. Сбежали «иваны» или еще нет? Вдруг приплыл Таубе? По срокам уже полагалось, а барон был бы сейчас очень кстати. Сколько бы ни было онива-бан, с «меделянами» они их всех перебьют. Главное – не сближаться в рукопашную.

Наконец в окошко сыщик разглядел акушерку. Она быстрым шагом возвращалась домой. Рядом с ней шел… Голунов! Алексей пулей слетел вниз, выскочил на улицу и сгреб товарища в охапку.

– Живой!!!

– Эй, ребра сломаешь! – притворно охнул комендант.

– Живой… Слава Богу! Неужели Такигава действительно тебя отпустил? Сдержал слово офицера?

– От него дождешься! Сам сбежал.

– Как тебе удалось?

– Ребята шибко много о себе думают. Кавказский унтер, конечно, не кёдан. Но тоже кое-что умеет. Приставили ко мне двух стражников. Я им шеи поломал безо всяких там дзюцу, и сюда бегом!

Лыков перекрестился и поглядел на Клавдию Провну ошалелым от счастья взглядом:

– Есть Бог! Такая радость. Такая милость! Камень с души. Я уж думал…

Акушерка тоже вся сияла:

– Рада за вас и вашего товарища! Только боюсь огорчить: Козначеев и другие – сбежали. Нынче ночью.

– Сбежали? Ну и шут с ними! Главное – Калина Аггеевич живой! А бухту Буссе мы сегодня же разорим.

– Да, Алексей Николаевич! Еще новость. Ночью приплыл пароход и привез нового батальонного командира. Очень красивый мужчина! Даже красивее вас.

Голунов с недоумением посмотрел на акушерку, а та как ни в чем не бывало закончила:

– Очень сердился, что вы уехали, не дождавшись его.

– И вы подпали под обаяние барона Таубе! – улыбнулся Лыков. – Ох, не первая! Спору нет, Виктор Рейнгольдович красавец. А еще умный, порядочный, храбрый. Кавалер Георгиевского оружия! Пойдемте, я вас с ним познакомлю, он давний мой товарищ.

Клавдия Провна покраснела:

– Некогда мне с баронами знакомиться. И вообще, все мужчины одинаковы. Ну, почти все…

– Барон – это вам не все! Штучный товар! Ну хорошо. Мы закончим с японцами и устроим пирушку. И туда я вас, как свою сообщницу, приглашаю.

Алексея буквально распирало от радости. Хотелось прыгать и орать песни. Или отпустить всю каторгу на волю. На худой конец познакомить Инцову с Таубе – пусть теперь в него перевлюбится. Калина живой! И барон Витька прибыл! Теперь держись, косоглазые!

Но прыгать было некогда. Царь с эсаулами уже на пути в бухту Буссе. И «садовники» догадываются, что скоро появится страшный Лыков… Следовало торопиться.

– Калина Аггеевич, у Клавдии Провны в углу расстелен тулуп. И даже есть подушка. Ляг, поспи часа два. Когда мы с солдатами будем выступать, я тебя разбужу.

Тут до Лыкова с запозданием дошло, что он позвал человека устроиться в чужом доме.

– Ой! Клавдия Провна, простите, ради Христа! Вы не будете против?

– Нет, конечно. До вечера я все равно в аптеке.

– Просто у вас Калине Аггеевичу будет покойнее, чем в моем шалмане.

Голунов посмотрел на нее, на него и согласно кивнул. Видимо, действительно устал.

– Там в чугунке картошка, а в тряпице хлеб, – сказала ему акушерка. – Будете уходить, притворите дверь, и все. У меня нет замка.

– Угу… – пробурчал бывший пластун и пошел в дом. А Лыков под руку с акушеркой отправился на площадь. От радости ему хотелось взять ее на руки и кружить в воздухе до самой аптеки. Эх, онива-баны! Эх, Такигава, самурай хренов! Сначала отпустил Лыкова. Потом недооценил кавказского унтер-офицера! Ну, берегись!

Возле присутственных мест они с Клавдией Провной расстались. Лыков отправился в полицейское управление. Встречные корсаковцы сдергивали шапки и удивленно оборачивались. Слух об отъезде начальника округа дошел до всех в городишке. Это хорошо: «садовники» будут собираться чуть-чуть вальяжнее.

Сыщик застал Таубе и Фельдмана возле карты. Барон был хмур, но вежлив. Степан Алексеевич заливался соловьем:

– …и ушицы осетровой попробуете. А там и Алексей Николаевич вернется!

– Я уже вернулся, – объявил надворный советник, входя в комнату.

Фельдман радостно ойкнул – продержался! А Виктор сразу бросился жать руку.

– Ну слава Богу! А то какая-то непонятная отлучка! Ты же знал, что я приплываю. Зачем уехал?

– Так вышло. Но согласись, я быстро исправился. Степан Алексеевич, как там уха?

– Я распорядился, готовят.

– Будьте добры, пошлите к повару сказать, чтобы добавил рыбы. А то нам на троих не хватит.

Фельдман понял, что приглашен к начальственному столу, и, довольный, ушел исполнять приказание. А Лыков быстро сказал подполковнику:

– Не расслабляйся. Через два часа выступаем войной.

– С кем воюем? – посерьезнел тот.

– С японцами. Теми, что ускользнули от нас в Тро.

– Ты их нашел?

– Да. И корабль тоже. С ними теперь уже семь беглых «иванов». Если мы опоздаем, их отвезут к микадо.

– К черту уху, поехали сейчас! – сказал Таубе.

– Нет. Один хороший человек должен немного отдохнуть. Он нам очень пригодится – там до черта противников!

– Я привез с собой отделение «меделян», все двенадцать штыков. И Коврайский еще. Он хоть денщик, но парень боевой.

– Ай молодец, баронище! Бисиркин отдал всех? Ты как чувствовал!

– Ну ты же намекал в письме, что отыщешь лагерь… Где он, кстати?

– В бухте Буссе. Вот, смотри.

– Так она же мелководная! – удивился Таубе. – Как туда войдет шхуна?

Но тут вернулся Фельдман, и пришлось сменить тему разговора. Лыков сообщил своему помощнику:

– Я снова уезжаю. Подполковник Таубе отправляется со мной. Будете опять за начальника, но это только до вечера.

– Слушаюсь.

– Надо срочно накормить двенадцать линейцев, что прибыли с господином подполковником. И приготовить для них три телеги, а лучше четыре. Еще чтобы были готовы три верховые лошади.

– Линейцы уже кушают, я распорядился. Телеги же придется одолжить у Шелькинга.

– Будьте добры, займитесь этим. Пока уха готовится…

Фельдман вновь ушел, а барон тут же насел на друга:

– Так как шхуна войдет в бухту Буссе?

– Айны углубили дно в одном месте. С трудом, но корабль может входить и выходить.

– Понятно. Для кого третья лошадь?

– Для Голунова. Это мой учитель по турецкой войне. Мощный человек! Он был у японцев старостой в Корсаковске, отвечал за конец сахалинской «цепочки». И открыл все мне. Я вас сейчас познакомлю. Там такое! Но сегодня мы эту «цепочку» окончательно разорвем.