Игорь Пресняков - Роковая награда

Наум опустился на скамью. Андрей сел рядом:

– Все правильно ты рассказал. Однако я – не Кармилов. У меня к Полине другое отношение. Для меня нет ее прошлого – мы начали все заново. И давай-ка бросим эту тему.

– Конечно-конечно. Извини еще раз за откровенность, – поспешно проговорил Меллер.

– Благодарю за заботу. Далеко еще до стадиона?

– Да вон он виднеется, три минуты хода. Матч в котором часу начинается?

– В три.

– А сейчас сколько?

– Без четверти.

– Успеем.

Андрей закурил и поглядел на красивый трехэтажный особняк на противоположной стороне улицы. Давно не мытые, загаженные птицами окна и стены говорили о том, что дом нежилой. Это показалось Андрею удивительным, и он спросил Наума о причине запустения особняка.

– Так это ж дом Стратова, был такой домовладелец до революции, – пояснил Меллер. – Жили здесь когда-то различные буржуи. Квартиры аж в двенадцать комнат есть! Сейчас в него никто вселяться не хочет – дрова в зимнее время страшно как дороги, поди-ка обогрей этакую кубатуру, если потолки под семь аршин. Поначалу некоторые, конечно, брали ордера, вселялись, однако как отменили два года назад карточки на дрова – все съехали, побросали дорогущее жилье. Жилкомхоз выставил квартиры на продажу, думали, может, нэпманы купят. Они, конечно, интересовались, сам Татарников Сергей Андреич приезжал, глядел, да только не купил. Куда там! Наверное, даже ему не под силу содержать подобные апартаменты.

– А кто таков этот Татарников? – заинтересовался Андрей.

– Первый богач губернии, биржевик. Сколотил состояние на спекуляциях и разного рода аферах. Из всех городских коммерсантов он единственный ездит в новом автомобиле, синем двухместном «форде», – ответил Меллер.

– Неужели не боится открыто показывать свою состоятельность? – удивился Рябинин.

– А чего пугаться? Свобода! Уплатил государству налог – и раскатывай себе преспокойно в авто. Подожди, Андрюша, то ли еще будет!

– Как сказать, – покачал головой Рябинин.

– А как ни говори – нэпман жиреет, крестьянин крепчает, бюрократ ворует, только свободные литераторы с хлеба на квас перебиваются, – невесело рассмеялся Меллер и надел ботинки. – Я вот размышляю: о чем бы мне написать для газеты «Пролетарий»? Ну, хроника – понятно. И все же определенно необходима убойная статья, такой материал, чтобы зарекомендовать себя как ценного работника.

Андрей задумался. Он вспомнил все, произошедшее за три недели его пребывания в городе. Событий – хоть отбавляй, но можно ли что-то предложить Меллеру? Вдруг его осенило:

– Есть идея, Наум. Недавно представился мне случай познакомиться с королем беспризорников, неким Змеем. Весьма импозантная личность. Что, ежели тебе написать о нем?

– Змей? Знакомое прозвище, где-то я слышал, – старался вспомнить Меллер.

– Он – занятный человечек, этот Змей. Напиши о нем и о проблеме беспризорности вообще, – убеждал Андрей.

– Змей. М-мм… Принц нищих… М-мм… Через призму борьбы с беспризорностью? – бормотал, размышляя, Меллер. – Совершенный обалденс! Можно попробовать.

– Вот и прекрасно. Я вас непременно сведу. – Андрей поднялся и взглянул на часы. – Идем, опоздаем к началу матча.

Трофимов уже собирался закончить планерку, когда Бехметьев что-то написал на листе бумаги и положил перед директором.

– Ах да! – взглянул на записку Трофимов. – Чуть не забыл. Пришла телеграмма из Ленинграда – на склады Внешторга прибыл из Германии заказанный нами гидравлический пресс, – директор повернулся к начальнику снаботдела Литвинову. – Надо бы, Леонид Аркадьич, послать представителя в Питер, принять оборудование.

– Так некого посылать, Николай Николаич, – развел руками Литвинов. – Митрохин и Губайдуллин в командировках, Ромашов болеет, а у меня месячный отчет на носу, сами знаете. Можно послать подтверждение, Внешторг и без представителя сумеет отправить пресс в наш адрес.

– Оно, конечно, можно, – кивнул Трофимов, – да только неплохо бы сделать приемку на месте, проверить комплектность. Мало ли чего не будет хватать – поди потом разберись, что к чему! – директор обратился к Бехметьеву. – Кого откомандируем-то, Пал Иваныч?

– Придется посылать конторских либо кого-то из цехов, – пожал плечами главный инженер.

У Андрея, словно перед боем, захватило дух и защемило в груди.

– Разрешите я съезжу, товарищ директор! – решительно сказал он.

Начальники подразделений повернулись к Рябинину.

– Ай да кавалерист! Хорош! Смотри, как глазенки-то засверкали! – от души рассмеялся Трофимов. – По сознательности собрался помочь или прокатиться в Питер охота?

– И то, и другое, – краснея, ответил Андрей. – Я знаю город – у меня там родственники, да и с немецким знаком, сумею без посторонней помощи разобраться с комплектностью оборудования.

– А цех? – хитро прищурился Трофимов. – Дела-то на кого оставишь? Дорога неблизкая – сутки туда, сутки обратно; да неизвестно сколько с приемкой провозишься…Почитай, неделю в отлучке будешь.

Андрей на минуту задумался.

– В цехе все идет своим чередом, Сергунов справится.

Директор подмигнул Бехметьеву:

– А и впрямь, Пал Иваныч, не послать ли нам Рябинина? И дело сделает, и родственников навестит.

– Претензий к Андрею Николаевичу у меня нет, – ответил главный инженер. – В цехе у него порядок, думаю, и с этим заданием он справится.

– Значит, решено: командируем в Ленинград Рябинина…

– Минуточку! – подал голос партсекретарь Михеев. – А как же строительство душевых?

– Что у тебя с душевыми, Андрей Николаич? – нахмурился директор.

– Вместе с товарищем Бехметьевым мы разработали план строительства. Сегодня после работы и начинаем. Первый этап – очистка помещения бывшего склада, затем – укладка труб и установка котла, последнее – отделка. Надеемся, за месяц управимся. Партячейка, завком и комса обещали помочь. Думаю, ехать в Ленинград стоит в конце недели, когда работа по благоустройству душевых будет налажена.

– Ну что ж, все ясно, – согласился Трофимов и кивнул Бехметьеву. – Выпиши ему командировку и проинструктируй, куда явиться в Питере и что делать.

В обеденный перерыв Кирилл Петрович обычно проглядывал газеты. Прочитав материалы о ходе съезда партии, Черногоров обратился к местным новостям. Его внимание привлекла статья «Где классовый смысл?», опубликованная в «Рабочей культуре». Автор статьи Трубачев ругал премьеру «Ревизора» в Новом театре, критикуя режиссера за безыдейность и отсутствие «народных типов» в постановке.

Кирилл Петрович усмехнулся и вызвал секретаршу.

– Сыщи-ка мне Бардина, редактора «Рабочей культуры». Пусть мне отзвонит.

– Так он здесь, Кирилл Петрович, – ответила Зинуля. – Еще с полчаса назад сидел в редколлегии нашего листка «Красный меч».

– Будь любезна, кликни его, коли не ушел.

Через пять минут Бардин входил в кабинет Черногорова.

– Здравия желаю, товарищ зампред! Звали? – лучезарно улыбнулся Бардин.

– Звал, Иван. А что это ты меня по должности величаешь, а? Ты ведь не чекист. Или уже состоишь в штате? – поднял брови Черногоров.

– Пока не состою, Кирилл Петрович. Только каждый партиец – в душе чекист! – Бардин вытянулся.

– Вона как! Ну, тогда, выходит, я – твой прямой начальник?

– Так оно и есть, – стремительно кивнул Бардин.

– А раз так, отвечай: как ты посмел напечатать в газете подобное говно? – зампред небрежно бросил на стол последний номер «Рабочей культуры».

– Простите, что именно? – испуганно захлопал глазами редактор и схватил газету.

– Да статью о «Ревизоре». Ты что, на спектакле был, чтобы столь резко судить о достоинствах постановки? Физиономии твоей я в зале не приметил!

– А вы что, Кирилл Петрович, присутствовали?

– Я, Иван, знаешь ли, грешен – люблю театр, – жестко рассмеялся зампред. – Так кто на самом деле написал статью: ты или Трубачев?

– Трубачев, – Бардин опустил голову.

– Ага, – кивнул Черногоров, – послал, значит, гонца-соглядатая… Что молчишь? И не потей, не в бане, – Кирилл Петрович заложил руки за спину и прошелся по кабинету. – Партия привлекла в союзники рабочего класса тысячи деятелей культуры. Как мы с ним заигрывали, либеральничали! А все почему? Потому, что должны они своим пером, кистью и головою служить диктатуре пролетариата, славить наш строй и воспитывать молодежь. Согласен, не все нас устраивает, тем более сейчас, когда закончилась война и власть Советов окрепла. Кое-кому мы врежем по зубам, но решать это не тебе, Бардин. Постановка Решетиловой неплоха – в ней острая критика бюрократизма. Конечно, «народных типов» мало, но такова особенность пьесы. Уясни главное, Иван: критика безыдейности – шаг политический, а решает такие вопросы политуправление и партия. Кто тебе давал команду? Тоже мне, чекист выискался. Истинное качество чекиста – верность долгу и безоговорочное подчинение. Понял?