Артуро Перес-Реверте - Фламандская доска

– Да, – согласился Муньос,. – Победа состоит именно в том, чтобы доказать парадокс, нанеся поражение самому себе. – Он метнул быстрый взгляд на Хулию. – В общем-то, Бельмонте был прав. Эта партия, так же как и картина, подтверждала самое себя.

Антиквар посмотрел на него с восхищенным, почти счастливым выражением.

– Браво, – сказал он. – Обессмертить себя в своем собственном поражении, не так ли?.. Как старик Сократ, когда выпил свой настой цикуты. – Он с торжествующим видом повернулся к Хулии. – Наш дорогой Муньос, принцесса, уже давно знал все это, но не сказал ни единого слова никому: ни тебе, ни мне. А я, уловив в этом молчании намек, относящийся к моей скромной персоне, понял, что мой противник идет по верному пути. И правда, когда он встретился с семейством Бельмонте и смог наконец исключить их из числа подозреваемых, у него больше не осталось сомнений относительно личности его врага. Я ошибаюсь?

– Нет, не ошибаетесь.

– Вы позволите мне один вопрос несколько личного характера?

– Задайте его и увидите, отвечу я или нет.

– Что вы почувствовали, когда нашли правильный ход?.. Когда поняли, что это я?

Муньос мгновение подумал.

– Облегчение, – ответил он. – Я был бы разочарован, окажись на вашем месте другой.

– Разочарованы тем, что ошиблись насчет личности таинственного игрока?.. Мне не хотелось бы преувеличивать свои заслуги, но ведь это было не настолько очевидно, мой дорогой друг. Это было весьма трудно даже для вас. Некоторых из действующих лиц этой истории вы вообще не знали, а мы с вами были знакомы всего лишь пару недель. В качестве рабочего инструмента вы располагали только своей шахматной доской…

– Вы не поняли меня, – возразил Муньос. – Я хотел, чтобы это оказались вы. Вы были симпатичны мне.

Лицо Хулии, переводившей взгляд с одного на другого, выражало растерянность и недоверие.

– Я рада, что вы до такой степени сошлись характерами, – саркастически произнесла она. – Потом, если вам будет угодно, мы можем сходить куда-нибудь выпить по рюмочке и, похлопывая друг друга по плечу, поговорить о том, какой смешной оказалась вся эта история. – Она резко тряхнула головой, чтобы вернуть себе ощущение реальности. – Это невероятно, но у меня ощущение, что я здесь лишняя.

Сесар взглянул на нее с нежностью и отчаянием.

– Есть вещи, которых ты не можешь понять, принцесса.

– Не называй меня принцессой!.. И ты очень ошибаешься. Я все прекрасно понимаю. И теперь я хочу задать тебе вопрос: как бы ты поступил тогда, на рынке Растро, если бы я села в машину и включила зажигание, не обращая внимания на баллончик и карточку, с этой бомбой вместо шины?

– Это просто смешно. – Сесар казался обиженным. – Я никогда не позволил бы тебе…

– Даже рискуя выдать себя?

– Ты знаешь, что да. Муньос говорил об этом несколько минут назад: в действительности тебе не угрожала никакая опасность… В то утро все было рассчитано: в небольшой каморке с двумя выходами, которую я снимаю под магазинчик, была приготовлена женская одежда, а перед этим я и правда встречался с поставщиком, но на это ушло всего несколько минут… Я быстро переоделся, дошел до переулка, проделал все, что надо, с шиной и оставил на капоте пустой баллон и карточку.

Потом задержался на минутку возле торговки образками, чтобы она запомнила меня, вернулся в свою лавочку, снял женское платье и грим и тут же отправился в кафе, где ты назначила мне встречу… Согласись, что все было задумано и выполнено безукоризненно.

– Действительно, до отвращения безукоризненно.

Антиквар неодобрительно поморщился.

– Не будь вульгарной, принцесса. – Его взгляд был исполнен искренней и потому необычной наивности. – Эти ужасные определения не приведут ни к чему.

– Ты столько потрудился только ради того, чтобы запугать меня… Зачем?

– Ведь речь шла о приключении, не так ли? Поэтому было необходимо, чтобы существовала и угроза. Ты можешь представить себе приключение, в котором отсутствовал бы страх?.. Я больше не мог кормить тебя историями, которые так волновали тебя в детстве. Так что мне пришлось придумать для тебя самую необыкновенную историю, какую только я мог изобрести. Приключение, которое ты не забудешь до конца своих дней.

– В этом можешь не сомневаться.

– Тогда моя миссия выполнена. Единоборство разума и тайны, разрушение призраков, окружавших тебя… Тебе этого кажется мало? И прибавь к этому открытие того факта, что Добро и Зло не разграничены, как белые и черные клетки шахматной доски. – Он взглянул на Муньоса и улыбнулся углом рта, как будто только что выдал секрет, известный им обоим. – На самом деле все клетки серые, принцесса; им придает оттенки осознание Зла как результата опыта, знание того, насколько бесплодным и зачастую пассивно несправедливым может оказаться то, что мы именуем Добром. Помнишь моего обожаемого Сеттембрини из «Волшебной горы»?.. Зло, говорил он, это сверкающее оружие разума против могущества мрака и безобразия.

Хулия внимательно вглядывалась в лицо антиквара, наполовину освещенное лампой. В какие-то минуты ей казалось, что говорит только одна из его половин, та, что на виду, или та, что в тени, в то время как другая лишь присутствует при этом. И она спросила себя, какая из них более реальна.

– В то утро, когда мы напали на синий «форд», я любила тебя, Сесар.

Она произнесла эти слова, инстинктивно обращаясь к освещенной половине его лица, но ответила ей другая, скрытая тенью:

– Я знаю. И этого достаточно, чтобы оправдать все… Я не знал, что делает там эта машина; ее появление заинтриговало меня не меньше, чем тебя. Даже гораздо больше – по вполне очевидным причинам: ведь я ее туда не приглашал… Прости мне эту сомнительную шутку, дорогая. – Он тихо покачал головой, вспоминая. – Должен признать, что эти несколько метров, которые мы прошли вместе – ты с пистолетом в руке, я с моей патетического вида кочергой, – и нападение на этих двух идиотов, когда мы еще не знали, что это люди главного инспектора Фейхоо… – Он помахал руками в воздухе, как будто ему не хватало слов. – Это было по-настоящему чудесно. Я смотрел, как ты шла на врага – по прямой, со сдвинутыми бровями и сжатыми зубами, отважная и ужасная, как фурия, жаждущая мщения, – и испытывал, клянусь тебе, вместе с моим собственным возбуждением, надменную гордость. «Вот женщина, которую не сокрушить никому», – подумал я, восхищенный… Будь твой характер иным, неустойчивым или хрупким, я ни за что не подверг бы тебя этому испытанию. Но я был рядом с тобой с самого твоего рождения, и я знаю тебя. Я был уверен, что ты выйдешь из него обновленной: более твердой, более сильной.

– Но слишком уж дорогой ценой, тебе не кажется? Альваро, Менчу… Ты сам.

– Ах да, Менчу. – Антиквар как будто с трудом соображал, о ком говорит Хулия. – Бедняга Менчу, она вмешалась в игру, которая была слишком сложна для нее… – Наконец он вроде бы вспомнил и нахмурился. – В определенном смысле это была блестящая импровизация – хотя, возможно, это звучит нескромно. Я позвонил тебе утром, довольно рано, чтобы узнать, чем все кончилось накануне. К телефону подошла Менчу, сказала, что тебя нет дома. Мне показалось, что ей не терпится положить трубку – теперь нам уже известно почему. Она ждала Макса, чтобы привести в исполнение этот нелепый план похищения картины. Я, естественно, этого не знал. Но, едва я положил трубку, моему мысленному взору предстал мой собственный ход: Менчу, картина, твой дом… полчаса спустя я уже звонил в твою дверь под видом блондинки в плаще.

Дойдя до этого момента, Сесар усмехнулся, словно приглашая Хулию найти юмористические стороны в его повествовании.

– Я всегда говорил тебе, принцесса, – продолжал он, подняв бровь, как будто рассказывал неудачный анекдот без особой надежды на успех, – что тебе следовало бы установить на двери угловой глазок: они очень полезны, когда требуется узнать, кто в нее звонит. Может быть, Менчу не открыла бы дверь блондинке в темных очках. Но она услышала голос Сесара, объясняющего, что он пришел со срочным поручением от тебя. Она не могла не открыть дверь, и она сделала это. – Он развел руки ладонями вверх, точно посмертно извиняя Менчу за ее ошибку. – Полагаю, в тот момент она подумала, что я могу испортить всю запланированную ею с Максом операцию, но ее тревога обратилась в удивление при виде незнакомой женщины, стоящей на пороге. Я успел заметить выражение ее глаз, удивленных и широко раскрытых, прежде чем нанес ей удар по трахее. Уверен, что она умерла, так и не поняв, кто ее убийца.. Я закрыл дверь и принялся было подготавливать все, что нужно, но вдруг услышал, как кто-то поворачивает ключ в замке. Этого я никак не ожидал.

– Это был Макс, – сказала Хулия, сама не зная зачем.

– Да. Это был тот смазливый альфонс, который явился во второй раз – я понял это позже, когда он рассказал тебе обо всем в полицейском участке, – чтобы унести картину и подготовить пожар в твоем доме. Весь план, повторяю, был просто смешон, но, с другой стороны, вполне в духе Менчу и этого кретина.