Энн Перри - Скелет в шкафу

Лицо Монка было мрачно; трагическая картина предстала перед ним во всех подробностях.

— То есть тело ее нашла не Энни, а кто-то другой, — сказал он. — Кто-то из родственников. Спрятали нож, перенесли тело на кровать, разорвали ночную рубашку, словно перед смертью Октавия с кем-то боролась, сломали плющ под окном и забрали для отвода глаз несколько безделушек. И случившееся приняло вид убийства — жестокого, бессмысленного, но не бросающего тень на семейство. Действительно, такое могло случиться с кем угодно… Затем я, кажется, чуть не разрушил их планы, установив, что в дом никто не проникал и что убийца проживает в доме… Стало быть, речь идет не о насильственной смерти Октавии, а о медленном подлом убийстве Персиваля. Насколько же все это страшнее… — тихо произнес Монк. — Да, но как мы сможем это доказать? Мы просто не в силах это сделать. Они все будут отрицать! Кто бы это ни был… — Монк запнулся. — Какой кошмар! Но кто? Я до сих пор не знаю. Скандал повредит любому из них. Это могли быть и Киприан с Ромолой, и один Киприан. Он сильный мужчина и вполне способен перенести тело сестры из кабинета отца в спальню… Если, конечно, она покончила с собой именно в кабинете. Ему даже не пришлось бы бояться, что он кого-то при этом разбудит — ведь его спальня располагалась рядом со спальней Октавии!

От этого предположения Монка Эстер пришла в ужас. Она вспомнила лицо Киприана, его улыбку, его скорбные глаза… Да, он мог это сделать, спасая сестру от посмертного позора. Имя ее осталось бы незапятнанным, и она была бы погребена по-христиански.

Но ведь Персиваля все равно повесили!

— Киприан не вел бы себя так на суде, зная, что Персиваль невиновен, — вслух сказала Эстер.

Она и сама хотела, чтобы это оказалось правдой, но помнила, как сильно Киприан зависит от Ромолы, а та ради своего благополучия и спокойствия пойдет на все. Кроме того, Киприан любил свою сестру и горевал о ней больше всех прочих.

— Септимус? — спросил Монк.

Септимус вполне был способен на любое безрассудство — из сострадания.

— Нет, — с жаром сказала Эстер. — Нет… Он бы не допустил, чтобы Персиваля повесили.

— Тогда, может, Майлз? — Монк внимательно глядел на Эстер. — Чтобы сохранить фамильную честь. Его собственное благополучие зависит от благополучия Мюидоров. Ему могла помочь Араминта… Но он бы справился и один.

Эстер отчетливо вспомнила давний разговор в библиотеке. Араминта и Майлз… Араминта наверняка была уверена в том, что Майлз не убивал Октавию… хотя намекала, будто Монк подозревает именно его — чтобы полюбоваться страхом мужа. Это был какой-то странный вид ненависти и наслаждения властью над близким человеком. Трудно сказать, мстила ли тогда Араминта за ужас первой брачной ночи или за историю с Мартой Риветт… Или они все же сообщники, скрывшие обстоятельства смерти Октавии и отправившие на виселицу Персиваля?

— А может, сам сэр Бэзил? — предположила она.

— Или даже сам сэр Бэзил — боясь за свою репутацию… И леди Мюидор — из любви к дочери, — сказал Монк. — Пожалуй, Фенелла — единственная, кто остается вне подозрений.

Лицо у Монка было бледное, а в глазах отражались такая боль и такое чувство вины, что Эстер даже пожалела о том, как редко он позволяет окружающим увидеть истинное благородство своей души.

— Конечно, все это лишь предположения, — мягко сказала она. — Я понимаю, что никаких доказательств нет. Даже если бы нам удалось все выяснить еще до ареста Персиваля, как бы мы это доказали? Потому-то я и пришла к вам — посоветоваться… Ну и, конечно, сообщить все, что узнала.

Теперь лицо Монка стало сосредоточенным. Эстер ждала, что он скажет. Из кухни миссис Уорли доносился лязг посуды, за окном слышалось громыхание кебов и телег.

— Если она покончила с собой, — сказал наконец Монк, — и кто-то перенес ее тело в спальню, то нож он, скорее всего, вернул на кухню. Вряд ли этот человек решился бы держать его у себя — он ведь наверняка был испуган. А когда он вернул нож на кухню… Нет. — Лицо Монка досадливо скривилось. — Пеньюар-то ему возвращать было некуда. Значит, оба предмета были спрятаны где-то в одном месте. И однако мы не нашли свидетельств, что кто-то покидал дом с момента смерти Октавии и до прибытия доктора и полиции. — Продолжая говорить, он всмотрелся в лицо Эстер, словно пытаясь прочесть ее мысли. — В доме, где так много слуг и где служанки поднимаются в пять утра, выйти незаметно почти невозможно.

— Уверена, в комнате одного из домочадцев есть укромное место, куда вы не заглянули при обыске, — сказала Эстер.

— Я тоже так думаю. — Лицо его потемнело. — Боже! Какая жестокость! Они прятали нож и окровавленный пеньюар и ждали, когда эти вещи пригодятся — чтобы обвинить какого-нибудь беднягу.

Монк невольно передернул плечами, и Эстер тоже показалось, что в комнате стало зябко. Возможно, так оно и было: огонь в очаге еле тлел, а за окном шел мокрый снег.

— Если бы мы нашли, где их прятали, — наудачу сказала Эстер, — мы бы, возможно, узнали, кто это был.

Монк невесело рассмеялся.

— Узнали, кто подложил эти вещи Персивалю за ящик комода? Вот уж не думаю.

Эстер смутилась.

— Нет, конечно, — сдалась она. — Но что же нам тогда искать?

Он довольно долго молчал, а Эстер с тоской ждала.

— Не знаю, — с усилием произнес Монк. — Уликой могла бы послужить кровь в кабинете. Считается ведь, что Персиваль там Октавию не убивал. Вряд ли кто-нибудь рискнет предположить, что он силой утащил ее из кабинета в спальню и там уже зарезал…

Эстер встала, вновь почувствовав прилив сил и уверенности.

— Я посмотрю. Это будет нетрудно сделать…

— Будьте осторожны, — резким голосом предупредил Монк.

Вновь исполненная надежды, она уже хотела попрощаться.

— Эстер!

Монк крепко сжал ее плечи. Она вздрогнула и попыталась освободиться.

— Эстер… послушайте меня! — настойчиво втолковывал он. — Этот мужчина… или женщина… Словом, кто бы это ни был, он не просто скрыл факт самоубийства. Он сам совершил медленное и хладнокровное убийство. — На лице Монка застыло страдальческое выражение. — Вы видели когда-нибудь, как вешают? Я видел. И я видел, как боролся Персиваль, когда почувствовал, что подозревают именно его. Я навещал его в Ньюгейтской тюрьме. Это ужасная смерть.

Эстер ощутила приступ дурноты, но решимости не утратила.

— Если убийца хоть что-нибудь заподозрит, — беспощадно продолжал Монк, — жалости он к вам не испытает. Думаю, вы и сами это знаете. Самое лучшее сейчас — отправить письмо на Куин-Энн-стрит. Напишите, что с вами произошел несчастный случай, и никогда туда больше не возвращайтесь. Леди Мюидор вполне обойдется без сиделки — ей достаточно горничных.

— Нет.

Они стояли лицом к лицу.

— Я вернусь на Куин-Энн-стрит и все-таки попробую выяснить, что же в действительности случилось с Октавией… И может быть, узнаю, кто отправил Персиваля на виселицу.

Эстер и сама чувствовала, что это безумие, но назад пути не было.

— Эстер!

— Что?

Он глубоко вздохнул и отпустил ее плечи.

— Тогда я буду находиться рядом с вами, на улице. А вы каждый час извольте подходить к окну и подавать мне знак, что все в порядке. Если не подойдете, я свяжусь с Ивэном, и он нагрянет туда с полицией…

— Вы не посмеете! — запротестовала она.

— Посмею!

— На каких основаниях?

Монк горько усмехнулся.

— По обвинению в мелком воровстве. Я без ущерба для вашей репутации смогу освободить вас позже. Скажу, что обознался.

— Весьма вам обязана.

Эстер постаралась не выдать своего облегчения и произнести это по возможности холодно, но выдала себя с головой.

Оба вновь с глубочайшим взаимопониманием взглянули в глаза друг другу. Затем Эстер попрощалась, позволила Монку подать ей пальто и вышла.

Украдкой вернувшись в дом на Куин-Энн-стрит и избежав неприятных объяснений, она поднялась к Септимусу — справиться о его здоровье. Старик приветствовал ее от всей души. Эстер решила ничего не говорить ему о своих последних открытиях и подозрениях. Чтобы не обижать Септимуса, она побыла с ним некоторое время, потом извинилась и сказала, что ей еще нужно проведать леди Беатрис.

Эстер принесла для леди Мюидор на подносе ужин и попросила разрешения удалиться к себе пораньше, сославшись на необходимость написать несколько писем. Та не возражала.

Спала Эстер очень беспокойно, поэтому ей не составило труда подняться в два часа ночи. Со свечкой в руке она выбралась из своей спальни и отправилась вниз. Газовый рожок она зажечь не решилась; среди ночи он бы сиял, как солнце, а кроме того, шипел. Эстер проскользнула по лестнице для женской прислуги, затем — по главной лестнице в холл, а оттуда — в кабинет сэра Бэзила. Опустившись на колени, она дрожащей рукой поднесла свечу к самому полу и осмотрела красно-голубой турецкий ковер, ища неправильности узора, которые могли оказаться пятнами крови.