Энн Грэнджер - Любопытство наказуемо

– Ликург был не просто трезвенником, – заметил доктор Лефевр, – хотя ход мыслей вашего отца я вполне понимаю. Ликург в древности был царем. Он запретил распутный культ бога Вакха и приказал вырубить все виноградники.

Услышав о своем знаменитом тезке, мистер Гринуэй весьма приободрился:

– Значит, мой старик папаша кое в чем разбирался. Сюда, пожалуйста!

Следом за ним мы завернули за угол и очутились на главной улице. Перед пивной, патриотично названной «Лорд Нельсон» в честь героя Трафальгарской битвы, стояла двуколка с сиденьями напротив друг друга и высокой скамейкой для возницы. В двуколку был впряжен унылого вида пони с большой головой на овечьей шее. В самом деле, мне показалось, что мы со всеми вещами просто не втиснемся в такое скромное транспортное средство.

– Боже мой… – негромко произнес доктор.

Ликург Гринуэй как будто слегка смутился.

– Сэр, мисс Роуч шлет свои извинения, но в ландо сломалась ось; кузнецу надо приделать новую.

– Видимо, тут ничего не поделаешь, – философски заметил доктор Лефевр.

– Она рухнула прямо на землю, – продолжал Гринуэй, мрачно качая головой.

Мы оба встревожились, услышав это, но потом поняли, что Гринуэй имеет в виду ландо, а вовсе не свою хозяйку.

– Ну вот, – продолжал наш возница, – вещи ваши я поставлю на пол, а потом уж вы запрыгивайте и занимайте места. Будет неплохо, если дама… прошу прощения, мисс… поставит ноги на свой чемодан.

– А пони выдержит такой груз? – спросила я. – Нам далеко ехать?

– Можно отправиться берегом, а можно и срезать, – ответил мистер Гринуэй. – Лично я предпочитаю срезать. Так получится миль шесть, может, чуть больше или чуть меньше, а по берегу чуть не вдвое длиннее. Дорога неровная, я ехал по ней утром; но она не разрушена. Двуколка и не качнется!

Я услышала, как доктор Лефевр рядом со мной шумно вздохнул.

– Давайте поедем более короткой дорогой, – стоически предложил он, – если мисс Мартин согласна. Возможно, нас растрясет, – продолжал он, обращаясь ко мне, – но, по-моему, в таком экипаже не стоит путешествовать вдоль берега! – Он показал тростью на двуколку и пони. Лошадка заметила его жест, вскинула голову и фыркнула, закатив глаза.

– Короткая дорога легче для пони, – добавила я.

– За лошадку не волнуйтесь, мисс, она крепче, чем кажется, – объявил Гринуэй.

На то, чтобы усадить нас, ушло некоторое время; из «Лорда Нельсона» вышли несколько завсегдатаев. Не выпуская кружек из рук, они наблюдали за посадкой и предлагали свои советы. Все они как будто хорошо знали мистера Гринуэя и обращались к нему просто Ли. Я решила, что мистеру Гринуэю-старшему все же не удалось привить своему отпрыску привычку к трезвости.

Наконец, двуколка качнулась и поехала. Общество, толпящееся у пивной, проводило нас подбадривающими криками. Доктор Лефевр снял цилиндр и с серьезным видом помахал им. Мужчины оценили его вежливость, ответив еще более громким «ура».

Затем мы повернули за угол и скрылись из вида, обеспечив завсегдатаев пивной темами для разговоров до конца дня.

Сначала дорога шла вдоль берега и была довольно ровной. Слева от нас плескались волны. Затем дорога повернула в сторону от моря и запетляла между густо посаженными деревьями. Я надеялась, что навстречу нам никто не попадется, так как дорогу сильно сужали растущий по обочинам папоротник-орляк, высохший и побуревший в конце лета, и разросшиеся ветки кустарника, гнущиеся к земле. Под деревьями было прохладно, что я восприняла с благодарностью. Так мы весело трусили до тех пор, пока не приблизились к подножию довольно высокого холма. Гринуэй натянул поводья, и мы остановились.

Возница повернулся на сиденье, окинул нас опытным взглядом и провозгласил:

– Прошу прощения, но я не уверен, что кобылка одолеет подъем. Дамочка-то, судя по виду, много не весит и может оставаться на месте, но вы, сэр, если не возражаете, лучше слезьте, и мы с вами пойдем пешком.

– Я тоже слезу, – тут же вызвалась я, так как мне хотелось размять ноги.

Мы кое-как спустились со своих сидений, и Гринуэй, взяв пони за узду, повел его вперед. Мы с доктором шагали за двуколкой.

– Прямо как плакальщики на похоронах! – неожиданно заметил доктор Лефевр.

Его юмор в эту минуту показался мне признаком дурного вкуса, но он, как я уже поняла, был человеком непредсказуемым во всех отношениях.

Под ярко светившим солнцем мы поднялись на холм, вершина которого была, к моему удивлению, совершенно лишена растительности. С берега казалось, что здесь все поросло лесом. На самом деле деревья окаймляли только берег. Мы снова забрались в двуколку. Для меня, обремененной юбками, это была задача не из легких, несмотря на то что доктор Лефевр залез первым и протянул мне руку. Проблему разрешил Гринуэй.

– Прошу прощения за вольность, мисс! – С этими словами он сильно подпихнул меня снизу. Я буквально влетела в объятия доктора Лефевра и крепко ухватилась за его сюртук, чтобы не упасть. Мой чепец сбился на затылок и не слетел с головы только благодаря лентам. Борода доктора щекотала мне лицо.

Мы расцепились, пробормотав взаимные извинения, и Гринуэй, несколько встревоженно оглядев нас, спросил, как мы себя чувствуем. Мы, отдуваясь, ответили, что чувствуем себя хорошо. Я села и поспешно поправила чепец.

– Ну, значит, все нормально, – заметил наш возница и вскарабкался на свой насест.

Двуколка снова двинулась в путь. Мы с доктором старались не смотреть друг на друга, что было непросто, так как сидели мы напротив. Когда же через несколько минут я украдкой покосилась на него, то увидела, что он смотрит в сторону, любуясь пейзажем. Сначала мы ехали полями, но затем дорога привела нас на обширную вересковую пустошь. Мистер Гринуэй сдержал обещание «срезать». Я вслух выразила свое удивление. Мне-то казалось, что местность с названием Нью-Форест, «новый лес», должна быть лесистой.

– Нет-нет, мисс! – прокричал мистер Гринуэй со своего насеста, когда расслышал вопрос. – Кое-где у нас лес, а кое-где вереск. Мы зовем лесом и то и другое.

Хотя грунтовая дорога, по которой мы ехали, была довольно ровной, двуколку немилосердно трясло, отчего мы вынуждены были все время подскакивать. Доктор Лефевр сидел, опираясь на свою ротанговую трость; руки он положил на набалдашник, как в поезде. Грохот колес приглушала мягкая торфяная почва. Копыта пони гулко цокали по земле. Воздух был чистым и свежим, и поездка была бы приятной, если бы не жара. Я пожалела, что мы выбрались из-под тени деревьев. Здесь, в безлесной пустоши, солнце немилосердно жгло пересохшую землю, кусты утесника выставили к небу свои колючки. Я подумала, что весной и в начале лета эти неприветливые заросли должны являть собой красивое золотистое зрелище. Но теперь даже ковер из вереска не скрывал убогости этих мест.

Я изредка видела узкие тропинки, по которым мог пройти один человек. Непонятно было только, куда они ведут.

В зарослях травы паслись пони; одни сами по себе, другие парами, были также довольно большие табуны. Укрытия для них не было, и я не заметила поблизости никаких признаков воды. Едва ли владельцы выгнали свой скот на такие бедные пастбища. Наверное, пони дикие? Я набрала в грудь воздуха и прокричала свой вопрос.

– Не совсем, мисс, – ответил, обернувшись, мистер Гринуэй и замахнулся хлыстом на ближайший к нам табун. – Некоторые наши жители, коренные, так сказать, имеют право пасти свой скот в лесу, на общинной земле. Скоро их будут сгонять – так у нас говорят. Выберут тех, что получше, и продадут с аукциона. Они у нас крепкие. Смотрите внимательно, мисс, может, и других зверюшек увидите – свиней или осликов. Там, в лесу, и олени водятся. – Гринуэй показал хлыстом направо, где виднелась опушка леса.

– Что здесь случилось? – спросил доктор Лефевр, когда мы проезжали мимо большого участка почерневшей растительности.

– Летний пожар, сэр. Пустошь частенько горит, особенно в такую сушь, как в этом году. Дождей-то почти не было, и земля вся пересохла. Утесник и вереск горят, как спички. А тушить их не так легко, доложу я вам. Кстати, если захотите здесь прогуляться, берегитесь гадюк. Вот, видите ту тропинку? – Возница указал на узкую тропку, каких было много на пути. – Их проделали пони. Они всегда ходят одной и той же дорогой, туда, где можно найти воду. Год за годом они ходят своими тропками… да что там, сотню лет ходят, и все по следам тех пони, что жили тут давным-дав но. А гадюки, особенно в такой славный теплый денек, как сего дня, любят полежать на солнышке, посреди дороги. Когда идешь по узкой тропке, на гадюку легко наступить. Если увидите перед собой гадюку и уже не сможете убежать, старайтесь наступить ей на голову. Хвост не причинит вам вреда, зато зубы могут укусить.

После этого приводящего в уныние совета мы продолжали путь в молчании и относительном удобстве; мы больше ничего не видели вокруг, лишь иногда мирно пасущегося пони. Мы не встретили других повозок, кроме пестро расписанной цыганской кибитки, которую тащила пегая лошадь; за ней бежали босоногие ребятишки. При виде их веселых, нахальных мордашек я рассмеялась и покосилась на Лефевра. Он улыбнулся в ответ. Мы с ним словно радовались одной и той же шутке, но что это за шутка, я понятия не имела.