Сара Уотерс - Тонкая работа

Он помолчал, обдумывая. Конечно же, думать тут было нечего, и помолчал он так, для пущей важности, потому что буквально через миг он просиял улыбкой и протянул мне руку. Я подала ему свою. Он сжал мне пальцы и засмеялся.

Джон состроил рожу.

— Ставлю десять к одному, что через неделю она приползет обратно вся зареванная.

— Я вернусь в бархатном платье. И в перчатках вот посюда, — и показала на локоть, — и в шляпке с вуалью, и с полной сумкой серебряных звонких монет. А ты будешь называть меня «мисс». Правда ведь, миссис Саксби?

Он сплюнул на пол.

— Да я скорее отрежу себе язык, чем выговорю такое.

— Я раньше сама тебе его вырву! — ответила я.

Я вела себя как ребенок. Да я и была ребенком! Наверное, миссис Саксби тоже это почувствовала, потому что ничего не сказала, а только молча смотрела на меня, прикрывая рукой мягкие пухлые губы. Она улыбалась, но лицо у нее при этом было встревоженное. Я бы даже сказала, испуганное.

Может, так оно и было.

А может, мне только теперь так кажется, теперь, когда я знаю, какие страшные события за этим последовали.

Старичка-книгочея, как выяснилось, звали Кристофер Лилли. А племянницу звали Мод. Они жили к западу от Лондона, за Мейденхедом, и дом их, что стоял у деревни под названием Марлоу, назывался красивым именем «Терновник». План Джентльмена заключался в том, чтобы отправить меня туда одну, на поезде, через два дня. Сам он задержится в Лондоне еще по крайней мере на неделю, ему нужно выполнить поручение старика — повозиться с книжными переплетами.

Меня мало заботило то, как я доберусь до этого загородного дома, одна, без провожатых. Я никогда не бывала нигде западнее Креморн-Гарденс — мы с племянниками мистера Иббза иногда ходили туда по воскресеньям смотреть на танцы. Там я однажды видела, как француженка-акробатка шла через речку по канату и чуть не упала, — это, доложу я вам, было нечто... Говорят, на ней были чулки, но, по-моему, ноги у нее были голые. Помнится, пока она шла по веревке, я стояла на мосту Баттерси и смотрела вдаль, за реку, — там, за Хаммерсмитом, бугрились леса, и ничегошеньки не было видно: ни печной трубы, ни церковного шпиля — и знаете, прямо озноб пробирал, до чего это было непривычно и странно. Если бы мне тогда сказали, что в один прекрасный день я выйду из дома в Боро, где все мои друзья, и миссис Саксби, и мистер Иббз, и поеду куда-то одна-одинешенька наниматься горничной в какой-то непонятный дом в этой чаще, за лесами, я бы только расхохоталась.

Но Джентльмен сказал, что надо поскорее собираться: как бы эта леди, мисс Лилли, все не испортила, возьмет случайно в услужение другую девушку — и все. На следующий день после того, как он заявился к нам на Лэнт-стрит, он сел писать ей письмо. В письме он выражал надежду, что она простит ему такую вольность — писать ей лично, но, будучи в Лондоне, он навестил свою старую нянюшку — когда он был ребенком, она, можно сказать, заменяла ему мать, — и нашел ее весьма опечаленной, ибо она всерьез обеспокоена судьбой своей юной племянницы, оставшейся после смерти матери сиротой. Разумеется, под сироткой-племянницей подразумевалась я. Далее он поведал в письме, что я прежде была в услужении у некой дамы, которая вышла замуж и отбыла в Индию, так что я осталась без места, и что я в настоящее время подыскиваю место горничной, однако жизнь такова, что со всех сторон меня подстерегают искушения и я могу пойти по скользкой дорожке, если только какая-нибудь сердобольная леди не даст мне возможность скрыться подальше от городских соблазнов, ну и далее в том же духе.

Я сказала:

— Если она поверит такому наглому вранью, Джентльмен, значит, она еще глупее, чем вы говорили.

Но он ответил, что между Стрэндом и Пиккадилли найдется не меньше сотни девиц, которые прекрасно зарабатывают подобными историями, и что если уж им удается заставить раскошелиться лондонских шишек, то что говорить о мисс Лилли, которая сидит себе одна-одинешенька и жизни совсем не знает?

— Сами увидите, — сказал он. Потом запечатал письмо, надписал адрес и велел соседскому мальчишке сбегать с этим письмом на почту.

Довольный тем, что все идет по плану, он заявил, что теперь из меня будут делать настоящую горничную.

Для начала мне вымыли голову. В то время я причесывалась так, как и все девушки у нас в Боро: волосы разделялись пробором на три части, на затылке гребень, а по бокам тугие локоны. Если прогладить локоны горячим утюгом, сперва смочив их сахарной водой, они становились жесткие, как не знаю что, и так держались с неделю или больше. Джентльмен, однако, сказал, что для сельской местности это будет чересчур смело, и заставил меня смыть все с волос — в результате они стали совсем прямыми и гладкими. Потом велел разделить их одним, только одним, пробором и скрутить на затылке в тугой пучок, заколов шпилькой. Неженке он тоже велел вымыть голову, и когда я наконец научилась делать пучок — сразу у меня не получилось, и я повторяла до тех пор, пока он не кивнул одобрительно, — после этого он велел мне и ее причесать на такой же манер, как будто она — леди, мисс Лилли. Он возился с нами как настоящая девчонка. Когда прически были готовы, мы с Неженкой стали с виду такие скромницы — хоть сейчас в монастырь. Джон сказал, что если теперь наши рожи зарисовать и повесить в молочной лавке, так все молоко сразу скиснет.

Услышав такие слова, Неженка вырвала из волос шпильки и швырнула в камин. Несколько прилипших волосков, попав в огонь, с треском воспламенились.

— Ну что у тебя за девчонка такая, — сказал мистер Иббз Джону, — чуть что — сразу в слезы?

Джон рассмеялся.

— А мне-то что, пусть ревет, — ответил Джон. — Меньше потеть будет.

Он ведь был злой мальчишка, я уже говорила.

Но даже и его, помимо воли, план Джентльмена захватил необычайно. Нас всех захватил. В первый раз при мне мистер Иббз опустил шторку на двери своей мастерской и притушил жаровню. Когда снаружи стучались и просили выточить ключ, он отсылал посетителей прочь. Пару раз заглядывали воры с добром, но он лишь качал головой:

— Никак не могу, сынок. Не сегодня. У нас тут, понимаешь, готовка...

Только Фила он впустил — рано утром. Усадил его и пробежался с ним по списку, который накануне вечером составил Джентльмен. Фил надвинул на глаза кепку и вышел, а через два часа принес мешок и обшитый полотном сундук — он взял его у одного своего знакомого, у которого был склад на берегу.

Сундук мне предстояло взять с собой в дорогу. В мешке же оказалось коричневое платье, более или менее моего размера, а также плащ, ботинки и черные шелковые чулки, и в довершение всего там была куча настоящего дамского белья.

Мистер Иббз развязал мешок, глянул внутрь и увидел белье, после этого отошел и сел в дальнем углу кухни, где у него лежал старый индийский замок, который он любил разбирать, чистить и собирать на досуге. Джона он подозвал к себе и велел ему держать винты. Джентльмен же, напротив, смело вынул из мешка одну вещицу, потом другую и все аккуратно разложил на столе. Придвинул поближе кухонный стул.

— А теперь, Сью, — сказал он, — представим, что этот стул — мисс Лилли. Как ты ее будешь одевать? Для начала — чулки и панталоны.

— Панталоны? — переспросила я. — Уж не хотите ли вы сказать, что она голая?

Неженка прыснула в ладошку. Она сидела у ног миссис Саксби, которая заново завивала ей волосы.

— Голая? — промолвил Джентльмен. — Конечно. Как рыба. А чего ты хотела? Ведь она должна снять с себя одежду, когда та станет несвежей или когда идет купаться. А твое дело — забирать у нее грязное белье. А также подавать ей чистое.

Мне это раньше и в голову не приходило. И я представила, что вот я стою и протягиваю панталоны какой-то незнакомой голой девушке. Одна такая голая девушка как-то пробегала по Лэнт-стрит, визжа как резаная, а за ней — полицейский и сестра-сиделка. Что, если мисс Лилли так же заверещит, и что мне тогда — ловить ее? Я покраснела, и Джентльмен это заметил.

— Да ладно, — сказал он, еле сдерживая улыбку,— неужто ты такая брезгливая?

Я покачала головой: нет-нет. Он взял со стола пару чулок и панталоны и повесил их на спинку стула.

— Что теперь? — спросил он, обращаясь ко мне.

Я пожала плечами:

— Ну, наверно, рубаху.

— Не рубаху, а сорочку, — поправил он. — И не забудь, перед тем как подать, ее нужно сначала согреть.

Он поднял сорочку и поднес к очагу. Потом аккуратно повесил на спинку стула поверх панталон — как будто стул надел ее на себя.

— А теперь — корсет, — сказал он. — Она ждет, чтобы ты затянула на ней корсет. Давай посмотрим, как у тебя получится.

Он обернул корсет вокруг сорочки, шнуровкой назад, и, надавив коленом, придерживал стул, пока я стягивала шнурки и завязывала бантик. От натуги на пальцах у меня появились красные полосы — точно ожгли хлыстом.