Элис Клэр - Лунный лик Фортуны

К тому же он был великоват для изящного маленького стула, на котором сидел. По правде говоря, это был вовсе и не стул, а, скорее, скамеечка. Конечно, для женщины хрупкого телосложения она вполне подходила, однако вряд ли могла справиться с задачей выдержать высокого широкоплечего мужчину.

«Мне вполне по силам сделать так, чтобы он почувствовал себя непринужденно», – подумала Элевайз. Утвердившись в этой мысли, она изобразила на своем лице выражение, которое ее покойный муж обычно называл «деспот после хорошего обеда». Благосклонно улыбнувшись гостю, Элевайз заметила, что он на мгновение встревожился, а затем неуверенно улыбнулся в ответ.

О Боже! Наверно, милый старый Иво был прав насчет «деспота».

– Что вы знаете о распорядке дня в женском монастыре, мой господин? – начала она. – Я спрашиваю потому, что без хорошего знания нашей жизни вам будет трудно обнаружить какие-либо странности в последние дни жизни Гунноры.

– Понимаю. Мне известно только то, мадам, что ваши часы определены каноническими службами и что в ваших молитвах вы ходатайствуете перед всемогущим Господом за весь род людской.

Это было хорошо сказано, и аббатиса склонила голову в знак одобрения.

– В самом деле, мы подчиняемся расписанию служб все двадцать четыре часа в сутки. Наш устав, как и в великом аббатстве Фонтевро, создан по бенедиктинскому образцу, хотя есть и некоторые существенные изменения. Однако мы отличаемся от строго закрытых орденов в том смысле, что молитва в стенах монастыря – не единственное наше занятие. Мы служим общине и иными способами.

– Когда меня пригласили пройти к вам, я увидел, как одна из сестер обучала какого-то мужчину передвигаться на костылях, – сказал Жосс. – И, возможно, я ошибаюсь, но мне показалось, я слышал плач младенца.

«Наблюдательный человек этот Жосс Аквинский, – подумала Элевайз, – заметить так много за считанные секунды, необходимые, чтобы пройти от ворот к галерее».

– Вы не ошиблись. У нас есть больничный покой, это длинная пристройка позади церкви. Сестра Беата, которую вы видели, ухаживает за бывшим браконьером, он лишился ноги, попав в ловушку для человека. У нас также есть исправительный дом для раскаявшихся блудниц. Возможно, сэр, вы удивились бы, если бы узнали, как много бывших распутниц, познав материнство, захотели вернуться к целомудренной жизни.

– Я рад это слышать. – Жоссу показалось, что в ее голосе сквозит обращенный к нему укор, о чем аббатиса на самом деле и не помышляла, поэтому он поспешил добавить: – Мне не хотелось бы, чтобы вы подумали, будто я проявляю излишнее любопытство, аббатиса Элевайз. Я упомянул о младенце только потому, что мне было странно услышать такие звуки…

«…В женском монастыре», – повисло в воздухе невысказанное окончание фразы.

– Прошу вас, нет никакой необходимости в объяснениях. – Аббатиса снова улыбнулась ему, на этот раз более искренне. – Одна из женщин, которые вверили себя нашим заботам, родила на прошлой неделе. Трогательный плач ее ребенка иногда и нас застает врасплох.

– Больница, исправительный дом… – сказал Жосс, немного расслабившись. – У вас в Хокенли много работы.

«Больше, чем вы полагаете», – подумала аббатиса с гордостью. Не будет ли еще большей гордыней, если она расскажет ему и об остальном? Наверное, будет. Но ведь она хочет поведать не о себе, а о сестрах, которые выполняют тяжелую работу и потому заслуживают признания.

– Еще у нас есть дом для престарелых и немощных монахов и монахинь, а также небольшой дом для прокаженных.

Последние слова Жосс воспринял точно так же, как воспринимали их все, кто слышал об этом впервые, и аббатиса сказала то, что всегда говорила, успокаивая слушателя:

– Не беспокойтесь, сэр. Дом для прокаженных изолирован от общины, и мы счастливы, что три наши сестры по их собственной доброй воле решили уединиться с больными. Они, а также те из страждущих, кто находит в себе силы, присоединяются к духовной жизни общины, проходя особым коридором, закрытым для всех остальных, в отдельную часовню, которая примыкает к приделу нашей церкви. Опасность заразиться здесь не больше, чем где-либо еще, возможно, даже меньше, поскольку наши сестры отлично распознают первые симптомы проказы. Если у них возникает хоть малейшее сомнение, человека помещают в отдельную комнату, пока… Нет, не буду углубляться в лекарские подробности. В общем, пока сестры не уверятся в обратном.

Жосс тряхнул головой. Собственно, он тряс ею уже несколько секунд, пока текла речь Элевайз.

– Аббатиса, вы неверно поняли меня. Мой отклик на ваши слова был вызван не опасением и не ужасом. – Он умолк и потом поправил себя: – Во всяком случае, не столько этими чувствами, сколько… Я не могу утверждать, что защищен от страха перед недугом более, чем кто-либо другой. Но что действительно промелькнуло у меня в голове, так это мысль о том, какое тяжелое бремя работы несете вы и сестры. Какая ответственность лежит на ваших плечах!

Аббатиса внимательно смотрела на Жосса, но не могла обнаружить ни тени неискренности, ни намека на лесть, ни стремления расположить ее к себе.

– Мне и монахиням очень помогают братья-миряне, что живут с монахами у Святыни, – сказала Элевайз. – Они хорошие люди. Необразованные, но сильные и работящие. Они избавили нас от необходимости изматывать себя тяжелым трудом.

– Я не слышал о них, – удивился Жосс. – Мне говорили только про монахов, которые заботятся об источнике со святой водой.

– Они действительно заботятся о нем.

Аббатиса старалась, чтобы ее голос звучал нейтрально. Нет необходимости открывать этому проницательному гостю, что одной из самых неотвязных ее проблем были пятнадцать монахов, живущих в долине, которые, похоже, возомнили, что если они обретаются так близко от благословенного источника Пресвятой Девы, то аура святости снизошла и на них, а потому все остальные должны преклоняться перед ними. Эта святость, в которую уверовали монахи, служила им защитой от тяжелой работы. Как выразился брат Фирмин, они были «Мариями», служащими Господу, или, в данном случае, его Святой Матери, а Элевайз и ее монахини – «Марфами»; ведь именно к Марфе некогда были обращены слова: «…Ты заботишься и суетишься о многом…»

Обо всем этом аббатиса умолчала и продолжила:

– Теперь вы понимаете, мой господин, почему у нас есть больничные покои и дома для страждущих?

– Да, понимаю. Ведь рядом с аббатством располагается целебный источник.

– Именно так. По преданию, тот самый первый заболевший торговец, которому явилась Святая Дева… Вы в курсе этой легенды? – Жосс кивнул. – Торговец рассказал, что Богоматерь похвалила его за то, что он приносил воду из источника страдающим от лихорадки товарищам, и еще поведала, что это лучшее лечение.

– Значит, монахи обихаживают источник, – подвел итог Жосс.

– Да. Они удовлетворяют непосредственные нужды тех, кто приходит за водой. Предоставляют крышу от солнца и дождя, а если холодно – согревающий огонь. Предлагают лавки, на которых можно отдохнуть, или скромное жилище для тех, кто хочет остаться на ночь. Набирают воду в кувшины и разливают ее в кружки пилигримов. А также дают духовное наставление тем, кто в нем нуждается.

Жосс поймал ее взгляд. Аббатиса знала, что он скажет, еще до того, как Жосс произнес:

– Похоже, в отличие от ваших монахинь, их жизнь не слишком обременена заботами.

Он сумел уловить то, что она так старательно пыталась от него скрыть.

«Я должна быть еще более осторожной, чтобы не дать своему возмущению вырваться наружу», – строго сказала она себе.

– Монахи трудятся самозабвенно, – произнесла аббатиса, стараясь, чтобы ее слова звучали искренне.

Жосс по-прежнему внимательно смотрел на нее, и в его карих глазах отчетливо виделось сочувствие.

– Я не сомневаюсь в этом.

Некоторое время оба молчали. Именно в эти мгновения Элевайз почувствовала, что между ними начала зарождаться симпатия.

Затем Жосс Аквинский произнес:

– Аббатиса, вы нарисовали совершенно четкую картину жизни в аббатстве Хокенли. Думаю, теперь я готов вновь просить вас рассказать мне все, что вам известно о последних часах Гунноры.

Элевайз откинулась на спинку кресла и несколько секунд молчала, мысленно вернувшись в тот самый день. Без сомнения, это был запоминающийся день, ведь он оказался последним в жизни Гунноры на земле, предвестником ее ужасной ночной гибели, и все же – такой незапоминающийся.

– Как я уже говорила, Гуннора была с нами меньше года, – начала аббатиса. – Это означает, что она все еще была послушницей. Мы предпочитаем, чтобы во время первого года в монастыре сестра проводила больше времени в молитвах, чем в практической работе общины. Нам важно, чтобы наши монахини надежно утвердились в духовной жизни аббатства. Пред ними лежат искушения, им предстоит суровая жизнь, и мы хотим вооружить их для этих испытаний, помогая им укрепиться в Боге.