Ольга Сухаревская - Горе побеждённым

 - Действительно, чудно;, – кивнул Лыков.- Возможно, боялись, чтобы детей не «испортили», то есть не сглазили. Называли Василиями большими да малыми, а крестили другими именами и никому об этом не объявляли. 

 - Скажите, отец Феогност, на ваш взгляд, куда могла подеваться Анастасия Дмитриевна? – перевёл разговор Собакин.

 - Ума не приложу. Всё очень странно. Я полагаю, что надо объявлять в полицейский розыск. Не было у неё никого, кроме родных и жениха. Не было!

 - Но, её характеризуют, как достаточно взбалмошную девицу, способную на непредсказуемые поступки. Убегала же она раньше из дома!

 - Всё это вздор. Никому не верьте, дорогой мой. То – дело прошлое, несмышлёное, с кем не бывает. Увлеклась, напридумывала в голове того, чего и не было вовсе. Хорошо, что парень порядочный оказался – отправил её домой. Сейчас, это очень зрелая, в нравственном отношении, личность. Она полюбила искренне, горячо и, надеюсь, будет счастлива. Найдите её скорее. Это какое-то недоразумение. Может быть, она обиделась за что-то на домашних (такое с ней бывает) и спряталась у своей тетушки Анны Матвеевны или ещё у каких-нибудь своих родственников или знакомых.

 - Господин Арефьев сказал, что у Анны Матвеевны её нет – та сама в сильнейшем беспокойстве. Он же утверждает, что у девушки нет близких друзей и других родственников, кроме тех, кого вы знаете. Она же - сирота.

 - Да, я знаю. Раз так говорит Николай Матвеевич, значит всё так и есть. Я, признаться, никогда в беседах с Анастасией не входил в такие подробности, как выяснение её дружеских привязанностей. Мои отношения с духовными чадами строятся на  их добровольном  обсуждении их проблем. Это, если хотите, мой принцип. Священник должен быть готовым обсуждать те вопросы и проблемы, которые больше всего волнуют человека в данный момент. Надо дать верное направление жизненному пути  духовного чада и научить его самому  распознавать  и оценивать свои поступки. А все эти бытовые подробности мирской жизни ни к чему знать духовному лицу, тем паче – монаху. У некоторых дам ведь удержу нет – дай только рассказать про друга сердечного, да про подругу, и что случилось на охоте с её кузеном или на балу с тётей.

 - А вот, кстати, насчёт тёти. Вы обмолвились, что Анастасия Дмитриевна могла обидеться на своих близких. На кого и за что?

 - Она девица прямохарактерная. Это ей очень вредит во мнении окружающих. Перво-наперво, у неё возникают нелады с тётушкой: Ларисой Аркадьевной. Сколько уж лет вместе живут, а нет у них мира. Анастасия и объяснить это толком не может. Приходит и говорит: «Опять, батюшка, тёте Ларе нагрубила, каюсь, не люблю её». Вот и весь сказ. Я уж и так с ней и эдак разговаривал и вразумлял – не действует. Всё, говорит, понимаю, но ничего с собой поделать не могу.

 - А как вы сами это объясняете?

 - Лариса Аркадьевна много лет её воспитывает, поучает, наставляет. Дети этого не любят, да и взрослые, впрочем, тоже. А дядя и другая тётушка – балуют. Вот и всё объяснение, я думаю.

 - А кто у вас бывает на службах из их семьи?

 - Анна Матвеевна – наша прихожанка. Она и Анастасию к нам стала водить ещё маленькой. На двунадесятые праздники бывает сам Николай Матвеевич. Он наш благодетель - жертвует на обитель постоянно.

 - А Лариса Аркадьевна? Она, говорят, набожна.

 - Она бывает здесь редко, в основном по праздникам, вместе с Николаем Матвеевичем. Насколько я осведомлён – женщина она благочестивая. Возможно, Лариса Аркадьевна - прихожанка другого храма. Благо, на Москве церквей в изобилии: есть из чего выбрать.

 - Скажите, пожалуйста, а в тот вечер кто из ваших монастырских видел девушку?

 - Я их обеих видел. Всё было, как обычно: Анастасия стояла у правого клироса, а за ней, чуть поодаль, Анна Матвеевна. По окончании службы я потерял их из виду. Сёстры наши ничего особенного не приметили – я их спрашивал. А вот сторож в тот день про неё что-то говорил, но очень уж невразумительно.

 - Можно с ним увидеться?

 - Конечно, сейчас я его вам позову.

 - Нет-нет. Мы и так засиделись. Время позднее. Спасибо за угощение. Действительно, блины у вас отменные. А сторожа мы сами найдём.

 Распрощавшись с Лыковым, сыщики уже по тёмному двору подошли к Святым воротам и толкнули незапертую дверь маленькой сторожки, прилепившейся к монастырской стене.

 - Есть кто,  живой или мертвый? – зычно спросил Вильям Яковлевич.

 - А тебе что, без разницы? – отозвались с печки, подшитые кожей, валенки.

 Они поелозили-поелозили один об другой и упали на пол. Внутри них обнаружились голые синюшные ноги, которые принадлежали хмурому маленькому старичку в черном, порыжевшем от времени, подряснике и такой же ветхой скуфейке.

 Чтобы сбить заторможенность сердитого стража, Собакин сразу сослался на архимандрита Феогноста, после чего, сторож оживился и готов был отвечать на вопросы.

 - Как тебя зовут, старче? Ты – монах?

 - Раб Божий Власий. Постригом не сподобился – подвизаюся в миру.

 - А скажи мне, брат Власий, видел ты позавчера вечером вашу прихожанку, Анастасию Дмитриевну Арефьеву?

 - Лицезрел. Пришла она, как обычно, приложилась к головке великомученицы Анастасии – она у нас у южных выходных дверей выставлена. С ней была ейная тётушка. Я её хорошо знаю. Правильная женщина. Службу назубок знает, не смотри, что знатная! И стро-о-гая. По старине живёт. Чуть что не так – выговаривает даже нашим отцам. Сёстры её боятся. Прямо – мать игуменья, да и только.

 - Родственницы на службе вместе стояли?

 - Тётка всегда племянницу перед собой ставит, чтобы значит, на виду была. Должно и в тот день также было. Я не смотрел – у меня своих делов много.

 - А как они уходили, видел?

 - А как же. Уходили как честные люди: через ворота. Это только ведьмы в трубу вылетают. Одарили меня полтинником и вышли. Потом должно разъехались: одна в одну сторону, другая в другую.

 - За время службы к барышне кто-нибудь подходил?

 - Подходил.

 - Кто?

 - Я.

 - Зачем?

 - Письмо отдать.

 - Письмо?! Какое письмо?

 - А я почём знаю. Лежало в сторожке, на столе. Откуда взялось – не знаю. На нём было  печатно прописано: «Анастасии Дмитриевне Арефьевой лично в руки» и рубль деньгами. Я пошёл и сразу отдал, а то, думаю, забуду ещё или разминёмся. После службы я ведь не только у ворот. У меня делов - только успевай поворачиваться. Мне присесть некогда.

 - Ага. Видели мы, как ты на печи поворачиваешься, – съязвил Ипатов.

 Сторож обернулся в сторону молодого человека и грозно насупился.

 - Ежели, этот недозрелый стрючок, меня оскорблять хочет, – фальцетом вскричал он, – то я  навовсе говорить ничего не буду!

 Собакин сделал знак помощнику.

 - Ну, Власий, не серчай, дорогой. Это была плохая шутка. Скажи нам лучше, что, барышня при тебе читала письмо?

 - Я же говорю, что сразу ушёл. У меня забот непочатый край. Чего надо в обители отпереть - запереть  - это всё я.

 - Ясно. А как выглядел конверт?

 - Какой «конвет»?

 - Ну, письмо, которое ты передал барышне.

 - Ах, письмо…  Обыкновенно, как все письма. Серая бумага, четыре угла.

 - Не было ли чего-нибудь необычного на этом письме? Может печать, марка, пятно или надпись ещё какая-нибудь? Припомни, брат, очень обяжешь.

 Сторож сильно задумался, а потом сказал:

 - Было. От него духовито пахло. А боле – ничего.

 - Чем?

 - Откуда же мне знать? Я ваших мирских запахов не разбираю. Тогда ещё подумал: «Ишь ты, чего только люди не придумают, чтобы воздух испортить». К нам тут ходит одна. От неё таким  духом шибает, что у наших христовых невест от этого голова болит.

 - Так чем письмо пахло, вспомни!

 - Не помню, – насупился дед. - У меня делов невпроворот. Пока всё переделаешь, совсем память уходит.

 - Ну ладно. Если память вернётся – скажи отцу Феогносту – он знает, как меня найти. На вот тебе за наше знакомство.

 И Собакин дал сторожу рубль.

 - По тому, какими духами пахло от конверта, можно найти разгадку дела. Здесь явно замешана женщина. Я думаю, что это тётка девушки - Турусова. Она заманила  куда-то  письмом Анастасию Дмитриевну и расправилась с ней, а может и сейчас держит её связанной где-нибудь в подполе. Бедная жертва недаром  конфликтовала со своей мучительницей. Что ж, всё ясно: роковые страсти, большие деньги, - скороговоркой бубнил Ипатов, мотая усталой головой от спешного хода извозчичьей пролётки.

 - Виноват, я не понял: куда мучительница спрятала свою жертву?! – ошарашено спросил Вильям Яковлевич своего неистового помощника.

 - В подпол. Я читал у дяди полицейские отчёты  за прошлый год. Там таких случаев на Сухаревке - полным полно. И краденое добро прячут, и людей – живых и мёртвых.

 Сдерживая эмоции, Собакин назидательно проговорил: