Борис Васильев - Розыск продолжать

Словом, уговорил я полковника Осипова. К полудню получили мы данные экспертизы: отпечатки на револьвере и вальтере оказались идентичными и, по всей вероятности, принадлежали Юрию. Взял я фотографии этих отпечатков, наган без патронов, губную гармошку Вовочки и целую пачку снимков трупа, в том числе и один лицевой: то есть того, что там после пули осталось. Жесткое фото, прямо скажу, и я его отдельно положил. Как козырной туз.

К семи вечера, когда Милорд вернулся домой, наши на всякий случай комнату его заблокировали и меня подстраховали, как могли. Я сознательно шел без оружия, знаете, все могло случиться: драка, свет погас, непредвиденные обстоятельства, и снабжать преступника служебным пистолетом не следовало. Тогда я шел безоружным на свое первое задержание из этих соображений, а потом постарался ввести это в принцип. Ничто так не провоцирует стрельбы, как размахивание пистолетом, это я вам как профессионал говорю. А хуже стрельбы в городе трудно себе что-либо представить по возможным последствиям. Нет уж, если вы преступника правильно вычислили...

Кстати, вам известно, сколько, условно говоря, «портретов» у человека? Никогда над этим не задумывались? Ну, давайте считать: семейный — каков он в семье; служебный — каков на службе; социальный — каков в обществе; милицейский — если ранее привлекался; словесный — как выглядит, рост, вес, цвет; еще мелочей на пять портретов наберется, но главное — духовный портрет преступника. Что, не нравится сочетание слова «духовный» с понятием «преступник»? А мы забудем словесные стереотипы и глянем непредвзято. И тогда выяснится одна аксиома: преступник — всегда человек. Всегда. А это значит, что к нему применим тот же анализ, что и к любому из нас: его можно, условно говоря, вычислить. Определить пределы его возможностей, четко представить, как он поведет себя в момент задержания, то есть в ситуации, для него особо экстремальной. И продумать план задержания, исходя не столько из топографии местности, сколько из рельефа души: каковы там вершины и сколь глубоки пропасти.

Но это все потом пришло, позже, с ошибками и опытом. А тогда, повторяю, я пошел к Милорду безоружным, исходя совсем из иных соображений.

— К тебе, Юра! — с нервным восторгом пропела предупрежденная нами хозяйка. — А я в магазин пошла!

И опрометью из квартиры, раньше, чем Милорд поинтересовался, кто к нему пожаловал. Она выскочила на лестничную площадку, а я, для порядка стукнув в дверь комнаты, открыл ее без приглашения и вошел туда, где жил Юрий. Милорд. Гражданин Икс.

Тут-то я впервые и увидел его. Тогда не было заведено съемок скрытой камерой, фотография, которую наши сотрудники изъяли из отдела кадров, была серой и нерезкой (возможно, специально нерезкой), и я видел того, кого так долго вычислял, воочию, в глаза, в первый раз. Передо мною стоял хорошо сложенный и, видимо, тренированный парень лет двадцати, с правильными и даже красивыми чертами лица, но как бы без взгляда, без выражения, без души, какой бы она у него ни была. Его глаза скорее были похожи на отверстия в черепе, чем на орган зрения человека, и, помню, это настолько меня поразило, что первым задал вопрос он, а не я, хотя по разработке инициатива разговора должна была исходить от меня.

— В чем дело?

Это было крупной промашкой: я ее про себя отметил и больше никогда в жизни не повторял. Оказалось, что знать своего противника в лицо до встречи с ним просто необходимо, иначе рискуешь испытать нечто вроде того шока, который тогда испытал я. Объяснимо испытал, конечно: ведь я впервые в жизни встречался с убийцей, которого преследовал, настиг и сейчас должен был взять, но взять не физически, а морально, что ли. Заставить его растеряться, забыть о вечной настороженности, совершить ошибку, которая заставит его сознаться как в содеянном, так и в запланированном преступлениях. А он перехватил меня и холодно поинтересовался:

— Так в чем же дело?

— Я вам привет привез, — не совсем по разработке (сбила меня с толку эта встреча лоб в лоб!) сказал я и сел к столу, но уже по плану: и чтобы между нами преграда оказалась, и чтобы он мимо меня к двери не рванул, хотя и ждали его там.

— Какой еще привет? — Он сразу насторожился: по документам ведь никаких родственников у него не числилось, он круглым сиротой проходил. — От кого? Вы, гражданин, адрес спутали.

— Да нет, не должно, — говорю я, все еще играя этакого наивного и старательного недотепу из провинции.

И положил на стол большой старый портфель: знаете, полуучительский, полупредседательский, в общем, потрепанный, пухлый и неофициальный. Мы специально такой мирный реквизит подобрали, чтобы наш подопечный как можно менее агрессивно держался: недотепы ведь расслабляют, замечали? А тут не только я недотепа, но и портфель какой-то древний, и в квартире — полная тишина (наши в носках по ней передвигались, понимая, что Юрий слушать будет, как зверь, и не то, что я ему буду болтать, а то, что там, за стенкой, происходит). А я действительно что-то болтаю — про железные дороги, про погоду в Пензе, про дождь в Саратове и перекладываю из портфеля на стол сверток, роюсь, будто шахтер, и жду, когда он начнет выходить из себя.

— Какого черта...

— Вот оно! — радостно воскликнул я тогда и подал ему очень тщательно упакованный пакет.

— От кого?

— Видать, внутри указано.

Он взял: на пакете стоял его адрес, имя, отчество, фамилия. Марки имелись, штемпеля, печати — все, как положено. Мы предполагали, что он все очень внимательно изучит, прежде чем вскрыть, и не ошиблись: долго он его вертел. Я за это время успел фразочку вставить. Тоже для его расслабления.

— Потом расписочку попрошу. Когда ознакомитесь.

— Расписочку?

Тут он начал пакет вскрывать: надо же хоть глянуть, за что с тебя расписку требуют. А пока он продирался сквозь все наши упаковки, я достал из кармана губную гармошку и пропиликал тот романс, который мне Вовочка играл в нашем отделении милиции: «Я встретил вас, и все былое...»

Видели бы вы, как он дернулся! Смотрит на меня, глаза вытаращив, а я себе пиликаю, и на него, как говорится, ноль внимания. Самозабвенно так, знаете, подвываю. Усердно. Чудак я, повзрослевший Вовочка. Это его окончательно вышибло из колеи, он снова пакет теребить начал, но уже по-иному. Руки выдавали, что его уже не так пакет интересует, как я со знакомой ему гармошкой и его же романсом «Я встретил вас...».

Вскрыл он, наконец, последнюю обертку и все от себя отбросил, будто гадюку ему в конверте подсунули. Побелел, губы задрожали, и весь стол оказался усыпанным фотографиями трупа у железнодорожной насыпи: мы их по три экземпляра ему в пакет положили. Тут я гармошку спрятал, достал ту, жестковатую фотографию, где остатки лица, пулей развороченного, и положил ее поверх остальных.

— Вот вам, Милорд, личный привет от Володи Пухова.

Признаться, думал, что за врачом бежать придется, так его перевернуло. И что любопытно: не может он глаз от этого снимка отвести. Хочет и не может, вот какая психологическая гримаса. Смотрит, губами дергает, а по лбу пот ползет. Тот самый, которого он не любил, брезговал которым. И пока он этой процедуре подвергался (ей-богу, мне почти жалко его тогда стало, только я все время про Вовочку помнил), я наган достал и на стол положил.

— Из этого нагана, Милорд, вы и убили гражданина Пухова Владимира Пантелеймоновича. А это фотографии отпечатков пальцев, оставленных вами на рукоятке револьвера. Тайник в Завидовском лесу нами обнаружен, как вы уже догадались, дырка в стене дома егеря имеется, как и его показания. Относительно сберкассы мы вам обвинения не предъявляем, поскольку ограбить ее вы не успели, но в убийстве гражданина Пухова я вам сознаться советую. Легче будет. И нам волокиты меньше, и судом чистосердечное признание тоже может быть учтено.

Завыл этот супергерой. Упал на стул, закрыл лицо и завыл. Я полковника Осипова позвал, дали мы Юрию прийти в себя, и подписал он чистосердечное признание в домашней обстановке за собственным столом. Тихо и аккуратно, без пальбы и беготни, как и положено при чистом задержании.

Ну, остальное — детали, как говорится. После этого эпизода взяли меня на работу в МУР, где и прослужил я свыше тридцати лет. И первым моим делом было найти владельцев личного оружия, обнаруженного в тайнике. Собственно, они нам стали известны из показаний Милорда: покойный Вовочка и вправду оружие на дачах разыскал, а матрацы потрошил в поисках денег. Он был жаден, а Милорд наплел ему, что деньги всегда прячут в матрацах да подушках. Наврал он с дальним прицелом, чтоб нас, милицию, этими матрацами запутать. Расчет у него был точный: припугнуть владельцев оружия уголовниками, заставить их вытащить это оружие из тайников, взять его руками запуганного паренька и на сто процентов быть при этом уверенным, что потерпевшие в нелегальном хранении огнестрельного оружия никогда не сознаются. И расчет его, увы, почти оправдался: только генерал Пашнев признался, что старый офицерский наган, из которого был убит Владимир Пухов, принадлежит ему еще со времен гражданской войны. А владельца вальтера найти так и не удалось: от него решительно отрекся весь Офицерский поселок.