Эрнст Сафонов - Сейф

У яблони, привалившись к ней спиной, сидел Щербаков, лицо его страдальчески кривилось.

— Ранен?!

— Ногу, по-моему, сломал...

— Выбрал время! В кого выстрел был?

— В Дрыганова.

— И что?

— Не знаю.

— А!..

— В той стороне, товарищ майор...

— Потерпи, Щербаков!

Опять бегом. Выскочил за садовую ограду, обрывающуюся на краю узкого, размытого вешними водами оврага. Слева кусты, справа тоже, еще гуще, на километр будут, а за их зеленой грядой желтое совхозное поле, пшеница, и хоть низкая — ползком по ней можно. Он по войне отлично знает, как бывало спасительным такое вот поле... Группе Чернущенко подоспеть бы, где они, маму их спросить бы, возятся!

И что Аркадий?

— Дрыгано-ов!..

Пересохший рот и какой-то клокочущий, чужой, лишенный необходимой звучности голос...

И вдруг...

Увидел!

Почти перед собой, малость наискось, метрах в двухстах, на срезе крутого овражного склона. Они только что выкарабкались со дна оврага, нет у них сил бежать, или Гошка Устюжин видит, что так не убежит, — напрягшись для прыжка, поджидает он медленно приближающегося к нему Аркадия. Шаг, другой... Где твой пистолет, Аркадий, у него ж, гляди, нож в руке! Нож, Аркадий!

Сколько потребуется минут, чтобы осилить овраг? Пять-семь, так?

Чухлов поднял руку с наганом, выстрелил в воздух. И еще... А сам тут же скатился в овраг, успев заметить, что его выстрелы сыграли свою роль: Гошка Устюжин испуганно оглянулся, на какой-то миг был сбит с толку — и Аркадий рванулся к нему... Лишь бы успеть, лишь бы продержался Аркадий эти пять минут. А может, три?

Ну и склон, чтоб его!.. Хватался руками за траву, она выдиралась с корнем, обсыпая лицо рыжей землей, и кожаные подошвы скользили по травяной поверхности, словно по укатанному снежному насту. Упирался локтями и коленями — до радужных, сумасшедше крутящихся кругов в глазах, таких, как в детском калейдоскопе, который немыслимо быстро вращался...

Выбрался, замер для рывка — и в колеблющемся перед ним мареве сразу же увидел светлые вихры Аркадия, его коричневое тело, проглядывающее сквозь спущенную лоскутами форменную рубашку. Сидел Аркадий на Гошкиной спине, круто заломив ему руки, отчего носом и губами Гошка утыкался в землю... Оба были перемазаны кровью.

— Вставай, Аркадий, — глухо сказал Чухлов. — Отпусти его. А будет баловаться — подстрелю. Ты слышишь, Устюжин!

Аркаша поднялся, покачиваясь, улыбался белыми губами.

Ревели моторы несущихся сюда машин...

Гошка сидел, опустив голову, ощупывая и потирая плечи, шею... Узкая, длиной в ладонь финка с плексигласовой наборной ручкой валялась в траве, притягивая к себе веселый солнечный свет.

Чухлов хотел поднять ее, но передумал: пусть ребята, когда подъедут, посмотрят...

Аркаша Дрыганов по-прежнему улыбался белыми губами, щурился, следил взглядом за крошечным сизым облаком, плывущим, будто дирижабль, над разномастными крышами Доможилова.

Из подошедших машин выскакивали милиционеры.

— Мятлов уже в КПЗ, — сообщил Чухлову Сердюк и, наклонившись к Гошке Устюжину, скомандовал: — Руки, ты, быстро!

Гошка вытянул перед собой руки. Щелкнул замок наручников.

— Встать!

Гошка неловко, боком, с колен, вставал на ноги.

Чернущенко сказал:

— Он, Григорий Силыч, пенсионера Куропаткина убил.

— Да ты что, Миша?!

Чухлов подошел вплотную к Гошке — тот отвернулся.

— Смотри на меня, — приказал Чухлов.

Встретились взглядами. Гошкин — исподлобья, затравленный.

— В нас стрелял — понять можно. За что ж, гад, старого человека? Молчишь? А глаза бегают! Жалкие. У всех у вас, подонков, они бегают. Сколько ищу — ни одного с твердыми глазами не встречал. Уведите его в машину!

— Где фуражка ваша, Григорий Силыч? — спросил Чернущенко.

— В овраг, что ли, укатилась...

— Сержант, спуститесь в овраг, отыщите фуражку начальника!

— Слушаюсь, товарищ капитан.

— Павел, раскололся Петька, деньги где?

— С первого слова, Григорий Силыч. Деньги в сейфе. А сейф на торфяных выработках.

— Что ж, заедем за Петькой, в машину его — и за тем ящиком, будь он неладен!

— Двинулись...

— С Щербаковым, Павел, что?

— Железная балка в траве — не видел. Об нее. То ли закрытый перелом, то ли сильный ушиб, вывих... Отправили в больницу.

— Ваша фуражка, товарищ майор.

— Спасибо, Зайцев. А где Дрыганов, не вижу?

— Ему кисть руки перевязывают, товарищ майор, там, за «газиком»...

— Порезался?

— Нож выбивал — зацепило.

«Кто именинник сегодня — это он, Аркадий! — радостно и с благожелательной завистью старшего вспыхнуло в Чухлове; почувствовал, как жарко, до испарины на лбу, прошлась по телу некая неведомая волна, снимая с мускулов напряжение, а с души — тревогу. — Именинник, факт! И разве плохо... превосходно это: молод и, нужно если — принимаю бой! Из обреза чуть не в упор, ножом пощупали — а он все ж наверху, не сробел, не поддался. Один раз такое выдержишь — дальше, случись снова, вообще легче будет... По себе знаю».

Аркаша Дрыганов, уже с перебинтованной рукой, действительно стоял за машиной, перебрасывался словами с товарищами; он стащил с себя изодранную в клочья рубаху, был в одной майке, всегдашний юношеский румянец снова прилил к его щекам. Увидев приближающегося начальника, он подобрался, сказал смущенно:

— Товарищ майор, до дома переодеться не во что... поэтому так я.

— Геройски действовал, — опережая Чухлова, проговорил Сердюк, похлопывая младшего сержанта по плечу. — Если б не замечания по службе, к медали б можно было!

— Почему не стрелял? — спросил Чухлов. — Он — в тебя, а ты — предупредительный бы, вверх! Почему? Впрочем, ладно, все равно разбор проводить будем, на разборе объяснишь. Как рука? Немедленно к врачу надо... Укольчики — а как же! Опасность заражения и прочее... — И, помолчав, Чухлов закончил: — Доволен я тобой, Аркадий.

— Да?! — вырвалось у младшего сержанта, и с таким неподдельным восторгом и удивлением это прозвучало, будто он, Аркадий, не мог даже надеяться на подобное, не мог мечтать об этом, — все, кто подле стоял, за животы схватились. Га-га-га!..

А Чухлов серьезно добавил:

— И какие грехи, Аркадий, были за тобой — будем считать: их не было.

Сердюк зычно крикнул:

— Кончаем тары-бары... по машинам!

— Павел, не спеши, — вполголоса, чтоб не слышали другие, сказал Чухлов заместителю. — Командую пока я. Но ты прав — вперед!

Цвет – наличие (жаргон.)