Виктор Пронин - Каждый день самоубийство

– Это точно? – спросила она.

– Да. Я с утра этим занимаюсь.

– Что с Наташей? – тихо спросила Галя.

– Выбросилась из окна. Сегодня на рассвете. Умерла в «Скорой помощи» по дороге в больницу.

– Что же будет, девочки?! – Лицо Гали сморщилось и сделалось совсем приплюснутым. – Как же это, а? Ведь Наташка... Ну, девочки!

– Помолчи! – резко сказала Зина. – Чего же вы хотите от нас, товарищ следователь?

– Я хочу знать, почему она это сделала.

– Вы уверены, что мы знаем?

– Да, я в этом уверен. Глядя на вас, я даже подумал, что вы ожидали чего-то подобного, что-то последнее время зрело, приближалось, становилось чуть ли не неизбежным...

– Мы ничего не знаем! – тонко выкрикнула Галя.

– Не торопитесь так говорить, – сказал Демин тихо. – Так говорить можно только в том случае, – он посмотрел прямо в сверкающие стекла очков Гали, – если вы чувствуете за собой прямую вину в смерти Селивановой. Если вы довели ее до этого. Понимаете? Я чужой человек в вашей компании, я только сегодня начал знакомиться с вами и то не могу сказать, что ничего не знаю. Я уже знаю много, завтра буду знать еще больше. Следствие только началось. Оно будет тянуться еще неделю, может быть, месяц...

– Нас уже допрашивали! – опять выкрикнула Галя.

– Знаю. Знаю, кто допрашивал, читал ваши показания. Они не очень откровенны, но пусть это останется на вашей совести. Я хочу сказать о другом – когда вас допрашивали, Селиванова была жива. И речь шла не о смерти человека, речь шла о спекулянте Татулине. И только. И ваше, скажем, невинное лукавство во время следствия, в конце концов, не имело слишком большого значения. Сейчас речь о другом. – Демин посмотрел каждой женщине в глаза, задержал взгляд на бутылке с сухим вином, повертел в руках пачку с сигаретами... – Для начала скажу, что уже побывал на запасной квартире гражданки Равской... Этот стульчик ее дожидается? Вряд ли она сегодня придет... Так вот о квартире... Видел ее, знаю, что вы там бываете, знаю, с кем, зачем и так далее... Вы меня понимаете?

– Что же вы еще знаете? – поинтересовалась Зина.

– Знаю, например, зачем вы пришли сюда сегодня.

– Интересно! Я, например, понятия не имею! – Зина вызывающе посмотрела Демину в глаза.

– Я бы выразился так... Вы пришли сюда, чтобы забыться. И послушайте, – сказал Демин с горечью, – не мое дело говорить вам правильные слова, которых вы терпеть не можете, так же как и я... Все правильные слова вы сами себе скажете. Не сегодня, так завтра, послезавтра. Через год. Скажете. Не об этом речь... Человек погиб. Человек был доведен до той безнадежности, когда прыжок из окна кажется спасением, когда смерть кажется избавлением... Красивая девушка, вроде все складывается неплохо, а она головой в асфальт. Почему? Неужели вот эта красивая жизнь так ей поперек горла стала? Простите меня, Лариса, Зина, Галя... но вы не кажетесь мне очень счастливыми, и я не стал бы спорить, что у вас никогда не было таких отчаянных мыслей, какая пришла в голову Селивановой сегодня утром... Разговор у нас с вами предварительный, неофициальный разговор.

– Будут и официальные?

– Обязательно. И не один. В ближайший месяц мы с вами очень хорошо познакомимся. Если вы не против, начнем сегодня же... Я вам покажу свой маленький, не очень уютный кабинетик... Покажу вам фотографии, которые Татулин сделал...

– Как Татулин? – удивилась Зина. – При чем здесь он? Он меня никогда не снимал.

– Снимал, – грустно улыбнулся Демин. – И не один раз, и не только вас. – Он улыбнулся неожиданной рифме. – А снимал на квартире Равской – ведь там вы обычно заканчивали веселые вечера?

– Ну? – сказала Галя. – Что из этого?

– Так вот, пока вы здесь прощальные тосты произносили, на посошок рюмочки опрокидывали с новыми знакомыми, Татулин там уже пленку в аппарат заряжал и в каморку прятался. Видели в комнате маленькую каморку со слуховым окном? Через это окошко он вас и щелкал. Конечно, выбирал самые интересные моменты.

– Боже! – Лариса схватилась за лицо.

– А может, ошибка? Может, все это так... Наговоры? – Какая-то затаенная надежда прозвучала в голосе Гали, чуть ли не мольба – скажите, мол, ради бога, что все это шутка, недоразумение.

– Снимки найдены при обыске у Татулина, – бесстрастно сказал Демин. – Они сейчас подшиты в деле.

– И там... м-мы? – спросила Галя.

– Да.

– Стыд-то какой, – с трудом проговорила Лариса. – Какой стыд! А ведь нам-то, нам всегда говорила, что давайте, мол, подружки, повеселимся, давайте, подружки, погуляем. Веселились, гуляли... Потом к ней ехали... Утром на такси давала...

– Много? – спросил Демин.

– Тридцатку.

– Многовато... Вам не кажется?

– Это ведь только говорится так – такси... А на самом деле... – Галя замолчала.

– Боже, боже! – стонала Лариса.

– Да хватит тебе! Противно! – жестко сказала Зина. – Распустила нюни! Все ты знала. Все прекрасно знала. С самого начала. Просто тешилась дурацкой надеждой, что все это вроде шуточки, невинные пьяночки, что никто никогда не назовет эти вещи своими именами. Вот и весь нехитрый расчет. Мол, стыдно, когда люди знают, а когда все втайне, то и стыдиться нечего. Сама же говорила мне, что тридцать рублей на дороге не валяются... Говорила? Ну, отвечай, говорила? Наташка в морге, а ты здесь комедию ломаешь?! А если парнишка твой, восьмиклассник, узнает, ты не выбросишься в окно? Ну? Так и будешь тютю-матютю разыгрывать? Наташка мне рассказывала, как Равская ее обмишулила. – Зина повернулась к Демину. – Подсунула ей какую-то работу бросовую на две-три десятки, потом предложила эти же десятки обмыть. Наташка до того времени никогда не пила, быстро опьянела, к ним подсели какие-то итальянцы с тонкими усиками, заказали шампанского, потом поехали в эту конюшню... Наташка еще там хотела в окно сигануть, когда проснулась утром на заблеванном лежаке...

– А зачем вообще Равской понадобилась Селиванова? – спросил Демин.

– Наташка английский знала неплохо... А в этом ресторане на русском редко с кем можно договориться. И потом, она была молодая, красивая, всегда кто-нибудь подсядет.

– А с вами как было?

– Со мной еще проще. Веселье, танцы, машины по ночной Москве, опять эта вонючая конюшня... Ну что сказать – напилась я крепко... Равская ведь не пьет. У нее, видите ли, печень. Ей, видите ли, нельзя. Ей вредно. А нам полезно. Ну, не успела войти, а она мне и бросает... Чего, дескать, стоишь, иди раздевайся!

– Так и сказала?

– Так и сказала. Эти слова до сих пор во мне как заноза торчат. Как осколок. Что, говорит, тридцать рублей не хочешь заработать? А у меня, конечно, веселое настроение, все нипочем, море по колено и так далее. А потом было утро, похмелье, была неделя, когда не знала, куда деться...

– Потом все повторилось?

– Повторилось, – кивнула Зина. – Даже сама не знаю как. С парнем встречалась – разругались, нового не было... Самой вот-вот тридцать, а бабе тридцать – это больше, чем мужику сорок. В общем, жизнь показалась конченой, а тут опять Ирусик звонит и на бабью долю жалуется, давай, говорит, кутнем и всем им покажем, пусть, дескать, все они знают... Ну а когда кутнули и я прихожу к ней в соседнюю комнату – она там лиры пересчитывает, не обманули ли гости дорогие...

– И тридцатку на такси?

– Да, отвалила она мне тридцать целковых.

– А лиры куда девала?

– У нее же этот прихвостень... Татулин. Он и сбывал... А о снимках я знала. Лариске не говорила, Гале тоже, Наташка вообще... У меня с Ирусиком быстро дело до снимков дошло. Сумасшедший случай – подружилась с французом... в один из наших вечеров. Причем всерьез, о женитьбе разговоры вели... Он в Москве при какой-то комиссии по торговле... Но это неважно. С Ирусиком я встречаться перестала. Ни к чему. И кутежи ее, и пьянки даровые, и ухажеры с лакированными ногтями – все это мне уже было ни к чему. И что вы думаете – находит меня. Издалека начинает, как обычно... Иезуитские манеры. На долю бабью жалуется, дескать, забыться хочет и... с собой клиент. Я отказываюсь. Она настаивает. Я вешаю трубку. Она приезжает. И когда все доводы кончаются, вынимает из сумочки снимочек... Видела я себя. Вы тоже, наверное, видели? Ничего, похожа. Снимок, конечно, я порвала, а она вынимает второй, точно такой же... Тогда и говорит, что давай, девка, наноси штукатурку на физиономию – поехали. А не то через день твой француз получит очень любопытную поздравительную открытку... И я пошла. Пошла. Но если мне сейчас дадут автомат, – голос Зины стал тише, глаза сузились, – а вон к той стенке поставят Ирусика и скажут – хочешь, стреляй, а хочешь, не стреляй... Всю обойму. Вы слышите?! – Она приблизила свое крупное лицо к Демину. – Всю обойму до последнего патрона выпущу. И ни слова не скажу. Нет слов. И от нее ни слова не хочу услышать. Ни слова.

– Зина, почему Селиванова покончила с собой?

– До снимков дело дошло. И вся недолга. Снимочек ей Ирусик показала... Или сказала, что есть такой. Девчонка, она и есть девчонка... Много ли ей надо... Слишком уж наряды она любила – этим и купила ее Ирусик. Наверное, бывает в жизни каждой бабы период, когда кажется, что наряды – это очень важно... Вот в это время и повстречала Наташка нашу мадам.