Лицо в кадре - Николай Сергеевич Оганесов

— Твоя беда в том, — заметил Скаргин, — что ты работал все это время практически над одной версией.

— Я до сих пор не считаю свою версию неподтвердившейся, — упрямо возразил Соловьев.

Сотниченко безнадежно махнул рукой и отвернулся к окну, показывая, что отказывается участвовать в споре.

— Я не смог собрать доказательств, что Пруса убил Фролов, — уже не в первый раз повторил Соловьев. — Соберите их, и убийца у вас в руках.

Казалось, что, пытаясь убедить в своей правоте, сам он до сих пор не верит ни в справедливость решения о передаче дела, ни в свое поражение.

— Ясно: раз труп найден в мастерской Фролова, значит, и убийца он, — не без иронии прокомментировал Сотниченко и снова уставился в окно.

Сидевший у двери Логвинов оторвался от записной книжки.

— Ты не прав. Слишком очевидное зачастую пугает нас потому, что лежит на поверхности. А где гарантия, что оно обязательно окажется ложным?

— Не философствуй, — поморщился Сотниченко. — Говори прямо, если есть что сказать.

— Я думаю, нельзя исключать первоначальную версию только потому, что она кажется нам слишком простой, — пояснил Логвинов. — Ее придется проверять параллельно с остальными.

— Чепуха, — энергично возразил Сотниченко. — Опрошены соседи Фролова, его клиенты, проверено, что в момент убийства он находился вне мастерской, его там просто не было. В чем тут можно сомневаться?

— Постойте, — прервал спор Скаргин и обратился к Соловьеву: — Расскажи толком, что стало со сберкнижками убитого, я что-то совсем запутался.

Соловьев, по-прежнему рассматривавший собственное постановление, в очередной раз захлопнул папку с делом.

— У Евгения Адольфовича были две сберегательные книжки. На одной — семнадцать тысяч рублей, на другой — двадцать два рубля. Есть выписки с лицевого счета.

— Интересно, — вставил Сотниченко.

— Да, — согласился Соловьев. — Тем более интересно, что на второй книжке до ноября прошлого года лежало четыре тысячи двадцать два рубля. Десятого ноября со счета были сняты ровно четыре тысячи, а двадцать два рубля остались.

— Странная сумма, — сказал Логвинов. — Вы не находите?

— Я изучил копии счетов из сберегательной кассы и установил, что Прус делал взносы по пятнадцать, двадцать, двадцать пять рублей. Иногда больше, иногда меньше, но регулярно, хотя и не в одни и те же дни.

— И обе пропали? — спросил Сотниченко.

— Бесследно, — подтвердил Соловьев меланхолично. — И что самое странное, никаких попыток получить деньги, закрыть счет или хотя бы снять часть вклада.

— Парадокс! — заключил Сотниченко не то в шутку, не то всерьез.

— Евгений Адольфович вообще был любителем парадоксов, — отозвался Соловьев. — Правда, иногда его поступки только внешне противоречили здравому смыслу. Иногда, случалось, и наоборот.

— Как это?

— Он, например, мог просто спрятать сберегательные книжки. Да так, что мы с вами будем искать всю жизнь и не найдем. Никакая ищейка не поможет. Такая шутка была бы вполне в его духе. — В голосе Соловьева прозвучала нотка отчаяния.

Внимательно слушавший его Логвинов заметил:

— Но вы противоречите сами себе…

— Выходит, Фролов не виноват! — перебил Сотниченко.

— Вот именно, — продолжал Логвинов. — Ваша версия целиком строилась на предположении, что Фролов хотел завладеть деньгами старика. Других мотивов вы не приводили. Другими словами: нет денег — нет и вины Фролова.

— А если Фролов знал, куда Прус спрятал сберкнижки? — возразил Соловьев. — Это вы учли? Именно над этим я безрезультатно бился все время…

— И напрасно бились, — снова встрял Сотниченко. — Если предположить, что Фролов знал, где спрятаны сберкнижки, то само собой, он обязательно попытался бы получить деньги.

— Неужели? — ядовито заметил Соловьев. — А вам не кажется, что вы рассуждаете слишком прямолинейно? Представьте себе что Фролов убил старика, зная, где он прячет сберкнижки. Он действительно хотел получить деньги, но после совершения преступления испугался. Да-да, просто испугался и решил не рисковать — жизнь и свобода дороже… Вот как выглядела моя версия до того, как вы ее обкорнали… Сложное это дело, ребята. Оно гораздо сложнее, чем вы себе представляете…

Наступила тишина. Скаргин неподвижно стоял у окна и рассматривал внутренний дворик прокуратуры, темнеющее небо голые, как плети, ветви деревьев.

— Извините, — глухо сказал Сотниченко. — Пожалуй, я несколько упростил вашу позицию.

— А по-моему, нет, — отозвался Логвинов. — Убийца, совершивший преступление умышленно, подготовивший и предусмотревший все, включая свое полное алиби, не станет отказываться от денег, ради которых убил. Это же ясно. Семнадцать тысяч — большая сумма. Куда в таком случае девались его воля решительность, хладнокровие, жадность, наконец?!

Соловьев вздохнул и снова принялся перелистывать дело.

— Мне кажется, все мы обходим главный вопрос, боимся что ли, его затронуть. — Сотниченко встал и подошел к письменному столу. — Разговор идет принципиальный, и от нас самих зависит, принесет он пользу или нет.

— Ну-ну, — подначил его Логвинов.

— Я, между прочим, серьезно, — обиделся Сотниченко. — Товарищ Соловьев подробно изложил нам обстоятельства дела рассказал о своих действиях по расследованию преступления. Однако если бы в этих действиях по расследованию преступления. Однако если бы в этих действиях не было ошибок, преступник, извините за резкость, не гулял бы на свободе. Я считаю основной нашей задачей найти ошибки, разобраться в них, чтобы не повторить в дальнейшем.

— Очень глубокая мысль, — заметил Логвинов. — А я так считаю, что иногда ошибки полезно повторять.

Сотниченко оставил его замечание без внимания.

— Во-первых, считаю целесообразным отбросить все материалы о Фролове, собранные раньше. Проверить эту версию заново. Во-вторых, необходимо скрупулезно изучить все, что имеет отношение к Арбузовой, у которой Фролов был в день убийства. Не знаю, как вам, а мне сама собой напрашивается версия о сговоре этих людей, я имею ввиду Фролова и Арбузову. В-третьих, надо еще раз, более тщательно, провести поиск сберегательных книжек убитого…

— Кажется, я вам больше не нужен, — подал голос Соловьев. Он отложил папку и поднялся со стула. — Позволю себе дать последний совет. Не впадайте в крайности. Пожалуй, моя ошибка заключалась именно в этом… Увидите сами — дело каверзное. Повторяю не для того, чтобы напугать, а чтобы предостеречь…

Он сухо кивнул