Юлиан Семенов - Огарева, 6

Комиссар помолчал, записал что-то на листке бумаги и заметил:

— Судя по всему, Пименова будет очень трудно взять. Максимум осторожности. Хотя такого рода жулики, как правило, сдаются, когда чувствуют, что партия проиграна, но Пименов может пойти ва-банк. Он понимает, что терять ему нечего.

Морадзе встретил Сухишвили точно так же, как и в первый день, разве что в глазах у него не было той спокойной, тяжелой неприязни, которую он даже не считал нужным скрывать.

— Как добрались? — спросил он. — Говорят, на перевале размыло дорогу.

— Дорогу действительно размыло. Ничего, подтолкнули машину плечом, и вот у вас. Вы телеграмму получили?

— Какую?

— От меня.

— Ах, эту… Да, получил. Спасибо. Тронут. Вы, вероятно, рассчитываете, что в знак благодарности я стану активно помогать вам?

— Я на это не рассчитывал. Просто теперь я могу со спокойным сердцем допросить вас.

— Я к вашим услугам.

— Ну и прекрасно. Тогда начнем?

— Нет. Сейчас у меня рабочий день. Я должен вести людей по маршруту. Я вернусь к пяти, тогда и начнем.

— Увы. Мы начнем сейчас.

— Вы уполномочены сорвать график тренировок?

— Да. Поскольку Кешалава уже изобличен в убийстве одного человека, а подозревается в убийстве еще трех людей и в хищении государственных ценностей, мне придется отвлечь вас от тренировок.

— В прошлый раз вы мне говорили, что его обвиняют в изнасиловании.

— А вы помните, как прошлый раз меня встретили?

— Так же, как сейчас.

— Это меня и удивляет.

— Вам бы хотелось, чтобы я бросился на шею? Вы сделали то, что обязан сделать каждый честный человек на вашем месте. Вы просто добросовестно выполнили свой служебный долг.

— Ну и уговорились. В тот раз я тоже выполнял свой служебный долг, когда говорил вам об изнасиловании. Впрочем, изнасилование и убийство — это близко. Давайте, товарищ Морадзе, начнем работу. Меня интересует, в какое время к вам пришел Кешалава.

— Не помню.

— Я предупредил вас о ложных показаниях.

— Именно поэтому я вам так отвечаю.

— У него был чемодан?

— Не помню.

— Вот санкция на обыск.

— Я обыскал все помещения после вашего отъезда. Никакого чемодана не было.

— Нам придется поискать еще раз.

— Это ваше право.

— В котором часу вы ушли в маршрут на следующий день после того, как здесь появился Кешалава?

— Как обычно, в девять.

— Кто оставался в лагере?

— Никого.

— Больных не было?

Морадзе на мгновение задумался.

— Кажется, был больной. Да, да, больной тогда был. Я могу уточнить по дневнику.

— Когда вы вернулись, Кешалава ждал вас?

— Да. Я отвез его на «газике» вниз после того, как мы вместе поужинали.

— Он был без чемодана?

— Он был без чемодана.

— Вы это помните?

— Это я помню.

— Мог ли он прийти к вам накануне, но оставить чемодан на веранде?

— Мог.

— Вы не видели чужого чемодана на веранде?

— Я не обратил внимания. На веранде всегда много чемоданов и рюкзаков — их оставляют альпинисты.

— А спрятать среди чемоданов и рюкзаков альпинистов маленький чемоданчик можно?

— Я не пробовал.

— Вы такую возможность допускаете?

— Допускаю.

Сухишвили пригласил своих сотрудников и сказал:

— Давайте, товарищи, начинайте обыск. Понятых возьмите. Объясните им, что мы ищем и почему это надо обязательно найти.

Морадзе налил себе молока, выпил, вытер рот платком и посмотрел на альпинистов, которые толпились на волейбольной площадке.

— Скажите, пожалуйста, ребятам, — попросил Морадзе, — чтобы они были свободны. Могут позагорать возле водопада.

— Сейчас скажу, — ответил Сухишвили, рассматривая карту района, укрепленную на стене. — А эту карту кто рисовал?

— Я.

— И тропы вы наносили?

— Конечно.

— А что значит вот это?

— Этот знак говорит о наличии змей.

— Когда у вас был Кешалава, карта была на стене?

— Да. Мне кажется, да.

— В районе, где много змей, нельзя ходить?

— Почему? Можно. Только надо надеть резиновые сапоги.

— У вас есть такие сапоги?

— Конечно.

— А что за район — этот змеиный заповедник?

— Это не заповедник, я же сказал вам. Там камни, неподалеку река.

— С километр отсюда?

— Семьсот сорок два метра.

— Где у вас обычно хранятся сапоги?

Морадзе кивнул в сторону веранды:

— Там. Но они не хранятся. Просто стоят.

— Кешалава не просил у вас сапог?

— Не помню.

— Он при вас рассматривал карту? Спрашивал об этом месте?

— Не помню.

— Почему вы так отвечаете?

— Потому что я действительно не помню этого.

— В змеином месте можно спрятать чемодан?

— Можно.

— А где здесь еще можно спрятать чемодан?

— Всюду. Двадцать пять квадратных километров округи в нашем распоряжении.

— Кешалава когда-нибудь ходил с вами по здешним местам?

— Нет… Кажется, нет. По дороге мы с ним, естественно, гуляли, это я помню.

— По дороге в горы или на равнину?

— И там и там.

Сухишвили внимательно посмотрел на Морадзе. Тот выдержал этот взгляд. Он сейчас не усмехался, и лоб его был пересечен двумя резкими морщинами.

Через полчаса все альпинисты после того как Сухишвили, собрав их, объяснил задачу, разошлись пятью группами в поисках чемодана. Сухишвили отправился с той группой, которая решила прочесать «змеиный» район. К вечеру альпинист Габуния нашел чемодан, обернутый в полиэтиленовую клеенку. Чемодан был завален камнями неподалеку от леса. Внимание Габунии привлекли нарезы на деревьях. Они были свежие, желтая смола еще не превратилась в коричневые, бугорчатые наросты.

В чемодане лежали рубиновые иглы, сорок семь гранатов и тридцать пять тысяч рублей.

Первым, кого увидел Сухишвили, вернувшись в лагерь, был Морадзе. Он стоял возле своего домика и задумчиво жевал травинку. Сухишвили хотел сразу же сесть в машину и уехать. Но он заставил себя подойти к Морадзе. Он долго стоял против него и смотрел ему в глаза.

— И все-таки, — сказал наконец Сухишвили, — мне очень не хочется, чтобы в лаборатории обнаружили отпечатки ваших пальцев на клеенке или на чемодане. Очень не хочется.

Когда Костенко вышел из больницы, Садчиков успел проверить многих людей. Оставалось двести семнадцать Паменовских, Таменовских, Паметовых, Таменовых, Тиманевых и Паменовых. Однако предварительная проверка говорила о том, что из этих двухсот семнадцати только сорок два могли быть отнесены к зыбкой категории «подозреваемых».

— Знаешь, дед, — сказал Костенко, — что-то мне сдается, мы с тобой маху дали. Мы решили навязать Пименову свою логику. Иногда это сходится, но тут случай особый.

Костенко еще раз пролистал справку, которую прислал Романов из УБХСС. После того как наблюдение за Попковым, пименовским шурином, оказалось бесполезным — «объект» вел безупречный образ жизни, служба — дом, дом — служба, никаких признаков волнения не проявлял и никаких «тропинок» к Пименову не показывал, — было решено его забирать: работа, проведенная сотрудниками романовского отдела, позволяла предъявить Попкову обвинение в реализации «левого» товара.

— Романов считает, что они вышли только на какую-то часть пименовского дела. Они вышли на иголки и насосы. Их бригада сидит в Пригорске, там ребята считают, что Пименов не только иголками и насосами промышлял. Он большого размаха человек, а мы затискиваем его в привычные рамки. Как считаешь, а?

— Т-ты давай идею, С-слава. Размышления «по поводу» оставь н-начальству.

— А у меня нет идеи. Это только в кино сыщик выдает на-гора идеи, стоит ему только сосредоточиться. Нет идей, дед. Тухлое это дело. Надо передавать во всесоюзный розыск и ждать. Если только не Попков. Романов предложил поговорить с ним. Втроем — он, ты и я.

— А я-то зачем? Вы и без м-меня зубры.

— Скромность была его отличительным качеством.

— Ну-ну. Извини.

— Да нет, пожалуйста.

Попков выслушал Романова, попросил разрешения посмотреть заключение экспертизы, проведенной бухгалтерами торга, прочитал показания продавцов, сравнил их с накладными, подписанными заместителем Пименова, и спросил:

— А как бы получить очную ставку с виновником торжества?

— Вы, конечно, Виктора Петровича имеете в виду, Пименова, родственника вашего ненаглядного? — спросил Романов.

— Приятно говорить с умными людьми.

— Как же мы дадим вам очную ставку, если он в бегах? — заметил Костенко. — Никак не выйдет.

— Видите ли, — вкрадчиво продолжил Романов, то и дело поигрывая подтяжками — оттянет-отпустит, оттянет-отпустит, — если вам кажется, что время и ситуация играют на вас, то вы ошибаетесь, Попков. Вы ни разу к следствию не привлекались и в силу вашей неопытности, видимо, не знаете, что мы вас можем выделить в отдельное, как говорится, производство: хищение в особо крупных размерах.