Александр Звягинцев - Прокурор идет ва-банк

Портье, приняв у него ключи от номера, к удивлению Оболенцева, протянул оставленный на его имя конверт. Вскрыв его, он увидел фотографию Майера, снятого на фоне отеля «Империал». На фото четко просматривалось название. В конверте также лежала записка, где лаконично было начертано: «С этой фотографией вам поверят». Покрутив снимок в руках, Оболенцев увидел на обратной стороне размашистую роспись Майера, под которой старик разборчиво вывел: «Нью-Йорк, 24 мая 1981 года».

Полет в Москву был долгим и нудным. После Шеннона почти все как по команде уснули. Оболенцев одновременно с завистью и ненавистью вслушивался в свистящие, сопящие, рычащие звуки. Ему хотелось точно так же, закрыв глаза, безмятежно уснуть. Но каждый раз, когда он их закрывал, бесконечный калейдоскоп событий минувших дней выстраивался в цепочку, мозг включался в работу, анализировал, сопоставлял, делал выводы, неизменно вырывая его из безмятежного состояния. Оболенцев даже пытался отвлечься, считая идущих слоников. Однако после десятого или пятнадцатого животного обязательно возникал Майер. Когда же ему удавалось усыпить и Майера, чей-то вулканический храп обязательно взрывал установившийся в салоне общий звуковой фон, и Оболенцев, открывая глаза, каждый раз про себя чертыхался.

В Москве ему повезло больше. В Шереметьеве Карпеца встречала служебная «Волга», и тот любезно предложил подвезти его домой.

Бессонная ночь давала себя знать. Поэтому, прежде чем связываться с Ярыгиным, Оболенцев принял дома контрастный душ, лишь потом, завернувшись в махровый халат, стал звонить приятелю.

Ярыгин сразу же снял трубку, будто ждал его звонка.

— Говорите! — требовательно сказал он.

— Сколько сбросишь за добровольное признание? — пошутил Оболенцев.

— Кирилл! — обрадовался Ярыгин. — Что так быстро вернулись, Кирилл Владимирович? — ехидничал он. — Не иначе, вас объявили «персоной нон грата»!

— В гости к тебе собираюсь!

— В гости не получится! Ремонт я затеял.

— Не вовремя! — не сдержавшись, вздохнул Оболенцев.

— Это почему же?

— Скоро поймешь! — хмуро заметил Оболенцев. — Встречай, через час буду! А то вашего автобуса ждать — никакого терпения не хватит.

— Встречу, куда я денусь! Только без оркестра и цветов. Но коньяк будет.

— Жаль, конечно! — уныло проговорил Оболенцев. — А я так надеялся на оркестр и цветы!.. Ладно. С паршивой овцы хоть шерсти клок! Еду!..

Подарки другу были уже приготовлены, дорога известна.

Через полчаса Оболенцев стоял на перроне и в огромной толпе ждал посадки на электричку.

«Смог бы я вот так мотаться каждый день в электричке и автобусах? — иногда думал Оболенцев. — Или нашел бы относительно спокойную работу неподалеку от дома, чтобы дорога занимала минут тридцать?»

Но на эти вопросы у Оболенцева не находилось ответов. Ему было трудно представить себя на месте Ярыгина, ибо он вырос в центре Москвы.

«Впрочем, — подумал Оболенцев, — Ярыгин частенько является на работу на мотоцикле. Так что времени на дорогу у него уходит вдвое меньше».

Оболенцев, пожалуй, был единственным пассажиром без солидного багажа — пластиковая сумка с подарками не в счет.

Рюкзаки и объемистые сумки бросались в глаза, куда ни кинь взгляд. Все они были набиты продуктами: разнокалиберные батоны колбас, синюшные куриные ноги, пакеты молока.

«Страна сошла с ума! — размышлял он, глядя на вывозимое из столицы продовольствие. — Не так давно село снабжало горожан продуктами: молоком, сметаной, творогом, яйцами, мясом и птицей… Об овощах и говорить было нечего. А теперь в село все тащат из города. Это уже не смешно. Что за идиотская политика, когда крестьянину выгоднее не производить, а покупать в городе. Крестьянский труд — физически самый тяжелый. И времени занимает много — почти все часы, оставшиеся от работы в колхозе или совхозе, приходится тратить на подсобное хозяйство. А отдача? Столько препон, что выгодней покупать продукты в городе, а по вечерам смотреть телевизор, благо он сейчас есть почти в каждой сельской семье».

Люди вокруг выглядели усталыми, озлобленными и измученными. Оболенцев физически ощущал повисшую в воздухе напряженность. «Грозы еще нет, — думал он, — но уже доносятся издали раскаты грома, предупреждающие ее».

Время от времени вспыхивали перебранки: кто-то кому-то наступил на ногу, кто-то не уступил старушке место, и окружающие набрасывались на виновника, как свора голодных собак.

«Ни одного улыбающегося лица! — печально размышлял Оболенцев. — Довели народ…»

Однако оставалось совсем немного времени до встречи с Ярыгиным, и следовало продумать все способы для того, чтобы уговорить друга пожертвовать своим отпуском, полученным за два, а то и за три года, и заняться делом, которое им не удалось довести до логического конца несколько лет тому назад.

Оболенцев с трудом выбрался из электрички, получая вполне ощутимые тычки в спину от разгневанных «добытчиц» с рюкзаками и необъятными сумками, заполонившими не только салон вагона электропоезда, но и все тамбуры.

«Прет, как оглашенный!», «Сила есть, ума не надо!» — это были самые безобидные реплики.

На перроне Оболенцева никто не встретил. Вместе с ним сошло совсем немного людей. Основная масса ехала дальше. Но и те, кто вышел, были под завязку нагружены продуктами.

«Если за пятьдесят километров от Москвы уже ничего нет в магазинах, то что же творится в глубинке? — задал себе сакраментальный вопрос Оболенцев, на который сам же и ответил: — То же самое — ничего!»

Он подождал, пока схлынет толпа нагруженных, подобно вьючным животным, местных жителей, и вновь огляделся.

Но ни у первого, ни у последнего вагона Ярыгина не было.

Чертыхаясь, Оболенцев направился к автобусной остановке, но стоило ему сойти с перрона, как он сразу заметил стоящего возле мотоцикла Ярыгина.

Тот тоже увидел Оболенцева и энергично замахал ему ярко-красным шлемом. Второй такой же, предназначавшийся для Оболенцева, висел на руле мотоцикла.

Этот крепыш в кожаной куртке, похожий на революционного комиссара, всегда вызывал в Оболенцеве только светлые чувства — от друга шел поток положительной энергии.

Ярыгин, оборачиваясь и поглядывая на мотоцикл, рискнул пойти навстречу Оболенцеву.

Друзья крепко обнялись и троекратно расцеловались.

— Вроде не похудел! — ревниво оглядывая Оболенцева, заметил приятель. — Всю валюту небось на еду потратил?

— На наши суточные там не разгуляешься! — усмехнулся Оболенцев. — Один раз поесть в кафе, даже не в ресторане. Пришлось брать с собой обычный паек командированного плюс кипятильник.

— Где наша не пропадала — садись, прокачу! — Ярыгин кивнул на заднее сиденье мотоцикла.

Оболенцев надел шлем и поудобнее уселся на заднем сиденье.

— Ты почему не встретил меня на платформе? — поинтересовался он, вспомнив о своих мытарствах.

— Попробуй оставь мотоцикл без присмотра! — грустно заметил Ярыгин. — Мигом упрут!

Оболенцев расхохотался.

— И это у лучшего опера? — удивился он.

Ярыгин так рванул с места, что дальнейший разговор стал невозможен. К тому же у мотоцикла не было глушителя и он трещал, как крупнокалиберный пулемет. Да и неровности дороги не располагали к беседе, особенно когда несешься во весь дух.

Оболенцев уже знал манеру езды друга. Тот в свое время занимался гонками и уверенно перескакивал рытвины, лихо брал повороты, почти не снижая скорости, так что Оболенцеву приходилось крепко к нему прижиматься, чтобы ненароком не вылететь из «седла».

Компания «трудных» подростков с сигаретами в зубах замерла как вкопанная, всматриваясь сквозь клубы пыли в быстро удаляющийся мотоцикл.

А Ярыгин уже совершил последний вираж и резко затормозил возле подъезда одной из хрущоб.

Когда смолк треск мотоцикла, Оболенцев почувствовал себя, как солдат после тяжелого боя с превосходящими силами противника. Он с таким блаженством внимал тишине, что Ярыгин не выдержал и рассмеялся.

— Балдеешь? — спросил он, улыбаясь.

— Это наслаждение! — громче обычного проговорил Оболенцев. — Особенно после твоего крупнокалиберного пулемета, почему-то называемого мотоциклом.

— Ты же читал в романах: «Протарахтел мотоцикл…» Точно так же пишут о пулемете! Подожди меня, я сейчас спрячу машину в гараж…

— Гараж купил?

— Гараж соседа, разве я тебе не говорил?

— Нет, Маши дома нет?

— На работе, но придет пораньше, я ее просил.

— Зачем? — поморщился Оболенцев.

— Кормить тебя будет. Я мигом! «Жди меня, и я вернусь, только очень жди».

Действительно, Ярыгин не задержался. Минут пять-семь прошло, не больше, как он присоединился к Оболенцеву.