Александр Звягинцев - Прокурор идет ва-банк

Маша, застеснявшись, не решалась взять пакет.

— Ты чего, Маш? Подарки от Кирилла принимать можно, в этом случае я не ревную. Что это там у нас?

Ярыгин выхватил пакет из рук Оболенцева и вытащил голубого слоненка с розовыми ушами.

— Спасибо! — протянула Маша.

— А ты откуда знаешь? Разве я успел тебе сказать?

— О чем ты? — не понял Оболенцев, глядя на смущенную Машу.

— О прибавлении семейства!

— Может, ты возьмешь сумки и отнесешь на кухню? — предложила сразу же переставшая смущаться Маша. — Или вы намерены держать меня в прихожей до второго пришествия?

Ярыгин засуетился, схватил хозяйственные сумки и потащил их на кухню, подмигнув по дороге Оболенцеву.

— Поздравляю вас! — опомнился Оболенцев, ошеломленный новостью. Откровение друга меняло все в его планах, и он сразу решил, что займется курортом в одиночку.

Маша переобулась в домашние туфли и, прижимая к груди слоненка, прошла мимо посторонившегося Оболенцева на кухню.

— Ваня хоть покормил тебя? — перешла она милостиво на «ты». — Выпить вы уже успели, как я чую.

— Ну, мы не такие уж и выпивохи! — заметил Оболенцев. — Не закусывая, не пьем!

— Я мороженые овощи купила, буду вас сейчас кормить солянкой, — донесся из кухни звонкий голос Маши.

— Замечательно! — одобрил Оболенцев. — Очень мне твоя солянка нравится.

Ему очень нравилась и Маша, но об этом он боялся и думать. Жена друга — табу!

Ярыгин, положив сумки прямо на пол, уже распатронил пакет с подарками Оболенцева.

— Нет, ты только посмотри, сколько тебе Кирилл подарков накупил! — ахал он. — Джинсы, кофточка, какая-то маечка…

— Маечка — тебе! — уточнил Оболенцев.

— Ура! — завопил Ярыгин. — И мне перепало!

Он развернул майку, на которой большими красными буквами было написано по-английски: «Я вас люблю!»

— Я вас люблю! — прочел Ярыгин. — Это даже я понимаю! Молодец! Мне теперь будет что надеть на курорте.

— На каком курорте? — строго спросила Маша. — О чем это вы здесь без меня договаривались?

— Да ни о чем мы, Маша, и не договаривались, — начал юлить Ярыгин, — так вот, о чем это я… ах да, Маша, пытался я тут Кириллу рассказать про вчерашний вечер, но так и не вспомнил… совсем память отшибло…

— Что у вас на сей раз? — спросил Оболенцев, с улыбкой глядя на притворство друга.

— И смех и грех, Кирилл! — ответила Маша, разгружая хозяйственные сумки. — Такой ор перед домом устроил: «Кругом ворье! Брежнев — маразматик!» И так далее…

— И только-то? Странно! — удивился Оболенцев.

— Куда ты хочешь его взять? — неожиданно серьезно спросила Маша. — Скажи мне честно, Кирилл!

Оболенцев взглянул на ее сразу ставшее усталым лицо и признался:

— Хочу попросить его недельку поработать вместе со мной в одном не очень трудном дельце!

Маша сразу почему-то успокоилась.

— Если с тобой, то я спокойна! С ним ничего не случится. Он такой безрассудный.

Она уже поставила на плиту большую сковороду, налила в нее подсолнечного масла и стала вскрывать пакеты с морожеными овощами.

— Через десять минут за стол! — скомандовала. — А пока можете пить свой противный коньяк.

— Он совсем не противный, — возразил муж, дергая за рукав Оболенцева и приглашая его продолжить, раз разрешение получено. — Жаль, что тебе сейчас нельзя.

— Ей нельзя тяжелые хозяйственные сумки таскать, — заметил Оболенцев.

— А я и не таскаю, — улыбнулась Маша. — Овощи легкие, пакеты только объемные. Десять пакетов — это всего лишь пять килограммов.

— А два раза по пять — это уже десять! — укоризненно подсчитал Оболенцев.

— Это же в двух руках, — игриво уточнила Маша.

— Наши женщины — самое большое наше достояние, — заключил Ярыгин, усаживая Оболенцева обратно к журнальному столику допить бутылку. — У тебя просто дар какой-то. Теперь-то я понимаю, как ты кандидатскую защитил, — сказал он, наливая в бокалы коньяк, — ты кого хочешь уболтаешь…

— Давай я один займусь этим делом. Я не знал, что у Маши будет ребенок.

— Между прочим, у меня тоже, — с деланой обидой в голосе заметил Ярыгин.

— Тебе с твоим железным здоровьем родить — раз плюнуть! А Маша — хрупкая. Ее беречь надо!

— Она сама определила свою судьбу, когда за сыщика замуж выходила. Я ее честно предупредил.

— Любящую женщину предупреждать об опасностях бесполезно. Только разжигает костер любви.

— Красиво как ты стал говорить, стоило побывать на гнилом Западе, — усмехнулся Ярыгин.

Маша решительно прервала их беседу и позвала ужинать. Словно сговорившись, мужчины прекратили всякие дебаты и молча поглощали пищу.

Маше это молчание надоело, и она стала рассказывать о своей работе в поликлинике, где уже целый год работала участковым терапевтом.

— Вы никогда не задумывались, почему люди дают взятки? — спросила она неожиданно.

Мужчины, вполуха слушавшие ее до этого, встрепенулись.

— Неужто тебе предложили? — удивился муж.

— Причем, как ты понимаешь, без малейшего намека с моей стороны! — твердо заявила Маша.

— Какую сумму? — спросил Оболенцев.

— Ты имеешь в виду деньги? — растерялась Маша. — Нет, это была коробка хороших конфет.

— С точки зрения закона, это — не взятка! — пояснил Оболенцев. — Взятка — это использование должностным лицом служебного положения в корыстных целях. А ты, насколько мне известно, лицо не должностное.

— Хватит, хватит! — запротестовала Маша. — Я не взяла ту коробку конфет.

— Молодец! — похвалил ее Ярыгин. — Стойкий товарищ.

Оболенцев с нежностью посмотрел на жену друга, которая поражала его отсутствием в ней меркантильности, наивностью, верой в добро.

«Вот такую тебе надо было искать, — грустно подумал он, — а ты погнался за красотой, длинными ногами, стройной фигурой».

Маша устало зевнула, и Оболенцев воспользовался случаем, чтобы договориться с Ярыгиным о дальнейших шагах по распутыванию сложного дела.

— Может, мы отпустим хозяйку отдохнуть?

— Конечно, Машенька! — обрадовался Ярыгин. — Иди-ка ты баиньки. Тебе надо выспаться, завтра у тебя утренняя смена, рано вставать, а ребенку нужна здоровая мама, с крепкими нервами.

Маша была рада возможности отдохнуть, к вечеру она чувствовала себя сильно уставшей.

Она попрощалась с Оболенцевым и удалилась в спальню, где только кровать и осталась — вся мебель была вынесена в гостиную.

Мужчины, оставшись одни, молчали.

Оболенцев смотрел в окно на черное, без единого просвета небо, прислушиваясь, как дождь ритмично барабанит по карнизу.

А Ярыгин, прикрыв на всякий случай дверь, рассматривал кухню, словно прикидывал, во сколько ему обойдется ремонт. Особенно его заинтересовал опасно нависший над газовой плитой кусок штукатурки.

Внезапно Ярыгин очнулся и засуетился. Он достал фаянсовые кружки, поставил их на клеенку канареечного цвета с разноцветными кружками. Затем извлек большой кофейник и заварил крепчайший кофе.

— Куда тебе ехать в такой ливень. Оставайся у нас. Обговорим все как следует.

Веки у Оболенцева смыкались. Бессонная ночь брала свое. Но ему очень хотелось довести разговор до конца.

— А кто-то здесь сказал что-то против? — подражая одесскому акценту, проговорил Оболенцев. — Я могу и в кресле спать, особливо после такого коньяка. А если еще и кофе угостят с остатками этого божественного напитка, то будет совсем хорошо.

Заваренный кофе Ярыгин разлил по чашкам.

Оболенцев, не любивший очень горячий кофе, стал дуть на него, а приятель, воспользовавшись его молчанием, опять усомнился в предстоящем деле.

— Действительно у тебя ценный дар! — удивленно повторил он. — Любого уговоришь. Вот только информатор у тебя на сей раз уж больно ненадежный… Прокольчик может получиться.

Ярыгин весело посмотрел на Оболенцева. Тот неуверенно пожал плечами, мол, поживем — увидим.

— Нет, скажи, — не отставал он от друга, — как ты в конторе объяснишь: бывший делец, к тому же откинувший копыта в совдеповской тюрьме, передает из-за рубежа ценную информацию… Да тебя…

И Ярыгин многозначительно провел ребром ладони по горлу.

— Ну, ладно, хватит куражиться, — перебил его Оболенцев. — С информатором ты прав. Мне, может, ничего в конторе и объяснять не придется, Майеру нет смысла клепать на других… А потом, если все подтвердится, мы найдем процессуальные основания для возобновления следствия.

— Они же его обобрали как липку. Унизили! Желание отомстить — достаточно сильный стимул.

— Ему нет смысла врать! — вновь повторил Оболенцев. — Он рискует куда больше, чем мы. Пока что мы себе только прогулку на юг устраиваем, а он уже является носителем очень горячей информации…

Кофе подостыл, и Оболенцев стал жадно пить, предварительно плеснув в чашку немного коньяка.