Фридрих Незнанский - Слепая любовь

— А уж Танюша моя как бы сразу успокоилась! — с искренней тоской протянул Осипов. — Вы ж, Александр Борисович, не кто-то там, со стороны, а почти свой человек. Извините… Как я рад, что Бог мне вас сегодня послал, вы и не представляете…

Казалось, еще минута, и этот «академик» расплачется — то ли от ожидания положительного ответа, то ли от уверенности, что «чудо» уже свершилось. Ну где ж теперь отказать? Запоздало проклюнулась мыслишка: «А было б тебе, Турок, не давать советов… Старый принцип забыл: кто их дает, тот чаще всего сам и выполняет. Ну куда ты теперь денешься, соглашайся. Но…»

Это самое, неопределенное «но» оставалось. И Александр Борисович, вопреки собственному же мнению, интуитивно чувствовал, что здесь будет не так однозначно и просто, как представляется. Большие сомнения вызывала у него просьба профессора, более напоминавшая мольбу. Ибо, что там ни говори, но уже просто в силу своего жизненного опыта Турецкий представлял, насколько тонким и щепетильным может оказаться это расследование. Не зря же сомнения мучат. Зато и Ирку запрячь можно будет — по всяким бабьим делам…

«Значит, поездка к Славке на неопределенный срок отодвигается, — с легкой грустью подумал Александр Борисович. — Нинка переживать станет, она уже намекала прозрачно, что если папе будет угодно посетить последнего своего, самого лучшего друга, то она немедленно последует за ним. Это ж рассказывать потом в колледже, что она живого тигра наблюдала в естественных условиях, — никто не поверит! Да, будет переживать… А с другой стороны, если поднапрячься и по-быстрому разобраться в смятенной душе юной рекламщицы… — или рекламистки? Надо будет узнать, как правильно, — можно и на край света успеть, пока Нинка не укатила обратно, в свою Британию».

— Ну ладно, — решительно кивнул Турецкий. — Раз уж и супруга советует, как отказаться? Давайте завтра в агентстве встретимся, где-нибудь… да сами скажите, когда вам удобно. Позвоните мне домой вечерком. Мы, наверное, после десяти будем дома. Да, Ириш? Надо ж еще сегодня и к ребяткам в «Глорию» заглянуть… — И он, посмотрев на счет, поданный официантом, полез в карман за бумажником. Жестом остановил профессора: — Не надо, я заплачу…

— Звоните, — торопливо улыбнувшись, сказала Ирина Генриховна и взяла мужа под руку, чтобы тому не пришло в голову продолжить разговор с Осиповым до самой стоянки машин у выхода из парка.

— Благодарю вас. — Профессор привстал и склонил голову, ну прямо как на великосветском приеме. И, проводив взглядом выходящих из бара Турецких, достал из кармана свой мобильник. — Костя! Ты даже не представляешь себе, как удачно все получилось! Я от него и особых возражений не услышал.

— Ну вот, а ты говорил… — пробурчал Меркулов в ответ. — А он ничего не заподозрил?

— Нет, слава богу!

— Хорошо. И пусть это будет нашей маленькой тайной. Смотри, Семен! Ни в коем случае не проболтайся. Саня упрямый, можешь все дело загубить…

— Да я уж понял… Спасибо тебе, Костя!

4

Вся команда была в сборе — за изрядно уже подчищенным столом, накрытым традиционно в директорском кабинете. Впрочем, Турецкие есть уже не хотели, а заехали, как обещали, лишь для того, чтобы соблюсти древний обычай — поднять рюмку в память ушедшего товарища. Вид у них при этом был не то чтобы благостный, но уж умиротворенный, это точно. Что и было немедленно отмечено всеми присутствующими, по лицам которых заскользили почти неприметные усмешки.

Наливая рюмки вновь прибывшим, Голованов чуть склонил голову к Турецкому и негромко спросил, пряча ухмылку:

— Домой-то хоть успели заскочить?

И Александр Борисович, словно отыгрывая подачу мяча, с той же миной сосредоточенной серьезности ответил:

— А что, разве не заметно?

Сева чуть не поперхнулся и, дернувшись, пролил водку на стол. Это было тут же замечено Ириной Генриховной, которая с осуждением взглянула на «шалунов» и укоризненно покачала головой. Но скорбное настроение, царившее в агентстве, по понятным причинам, с раннего утра, было вмиг развеяно. Да и чего там объяснять, скрывать? Кому не известно, что в семье Турецких вот уж более полугода длилось напряжение, перераставшее временами в открытое противостояние, и это несомненно и далеко не самым благоприятным образом сказывалось, разумеется, на рабочей атмосфере в агентстве. Так что надо ли пояснять, что установление мира у Турецких могло всеми коллегами только приветствоваться. И какое бы событие ни стало тому причиной — печальное ли, счастливое, — уже было без разницы. Турецкий это видел. Ирина? А кто ее знает!

Но она, одним взглядом утихомирив великовозрастных мальчишек, встала и произнесла такую проникновенную речь о Дениске Грязнове, что ни у кого не возникло даже и мысли принять ее слова легкомысленно. Ни для кого не было секретом, что Ирина знала Грязнова-младшего ровно столько же лет, сколько и его дядьку, но, относя себя все-таки к старшему поколению, то есть к Шурику и Славке, смотрела на Дениску как на сына либо младшего брата. То есть практически по-родственному… В общем, даже компьютерный гений «Глории» Максим, о непрошибаемой твердокаменности коего можно было саги слагать, ибо он казался напрочь лишенным нормальных человеческих эмоций, — короче, и невозмутимый Макс прерывисто засопел, машинально стряхивая со своей разбойничьей бородищи несуществующие крошки. Что же говорить о других-то, едва не прослезившихся?.. И если до сей минуты еще оставались те, кто полагал, что в углублявшихся конфликтах в славном семействе Турецких была изрядная вина Ирины, и они немедленно простили ей такие нелепые, черт возьми, свои заблуждения…

Турецкий переглянулся с Головановым, и оба, без тени юмора, многозначительно покачали головами. Вот, мол, на что способна женщина, когда она… Или нет, когда у нее… Словом, когда ее душа парит от переполняющих чувств. А еще у Сани юркнула мыслишка: «Неужели тебе, старому дураку, потребовалось потерять столько драгоценного времени, чтобы понять эту простую, в сущности, истину?» Но самое, пожалуй, забавное было в том, что, переглянувшись с Севой, он увидел, что и тот подумал об этом же. У Севки ведь тоже дома серьезные нелады… Да, таки прав библейский Соломон Давидович, сказав, «что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем…». А все мужики одинаковые…

И они выпили.

— Ну вот и все, и достаточно, — твердо заявила Ирина, словно давая всем понять, что даже траурное мероприятие, вне зависимости от степени его значимости, может легко перерасти в обыкновенную пьянку, характерную для любых, преимущественно мужских, застолий. — А ты, Шура, не хочешь ли рассказать о том предложении, которое получил сегодня?

— Что, работенка появилась?

Оживились мужики. Ну да, лето же, проклятый мертвый сезон. Ревнивые жены и мужья, как когда-то выразился старина Макс, разбежались по «канарским бермудам», квартирными кражами занимается сонная милиция, а приезжие VIP-персоны обходятся исключительно собственными, балдеющими от безделья бодигардами. В такое время поневоле приходится думать о вынужденных отпусках.

— Не бог весть что, но… На безрыбье, как говорится, или на худой конец…

— Опять худой… — печально вздохнул, рассмешив народ, Филипп.

А Александр Борисович пересказал в общих чертах суть просьбы профессора Осипова. Сыщики поскучнели. Думали, действительно, а тут…

— Похоже, хлопот предстоит немало, а доходу — пшик, — пробурчал простодушный Филипп Агеев.

— Вам-то чего? — прошамкал что-то жующий Макс. — Это, вижу, главным образом по моей части… А у меня, если изволите слышать, господа-товарищи, уже основательно зависла парочка компов. Пора менять, профилактикой уже не отделаешься.

— Ну, значит, что заработаем, то и отдадим тебе на технику. — Турецкий пожал плечами. — Без этого нам тоже никуда.

— Ну, если только на этих условиях… — легко согласился Макс. Но, помолчав, задумчиво добавил: — Только врете ведь, заработаем-то копейки. А там и что-то первоочередное найдется, не знаю, что ль?

— Не занудствуй! — перебил его нытье Голованов. — Чего ни заработаем, то твое. Борисыч, ты уж сам продумай тогда, планчик сообрази какой-никакой, ну чтоб все путем…

— Завтра же и прикинем… Я говорил вам, что созванивался со Славкой?

— Был разговор, — подтвердил за всех Макс. — А шеф и сам недавно звонил, слова произнес, понятное дело. Но оптимизма в речах мы не уловили.

— Да уж какой оптимизм… — пробормотал Турецкий, снова возвращаясь к мысли о том, что сам себе навязал черт знает что и до Славки этим летом, кажется, опять не добраться. Вот и вопрос с «Глорией» нужно было бы как-то с ним утрясти.

После гибели Дениса общим решением и поставив, естественно, в известность «правообладателя» Вячеслава Ивановича Грязнова и. о. гендиректора с общего согласия назначили Всеволода Голованова. И тот исправно тянул лямку, хотя административные дела ненавидел всеми фибрами. Но теперь и Сева не то чтобы взбунтовался, но потребовал пересмотреть прежнее решение. Он оперативник, да хоть и аналитик, — кто угодно, но только не администратор. А в последнее время представлять агентство во всяких высоких сферах, как, впрочем, и среди капризной клиентуры, где смотрят в первую очередь не на твои рабочие качества, а на умение вести подобострастный диалог, оказывать «уважение» и вообще обладать стойкими холуйскими способностями, — вот в этой атмосфере Всеволод Михайлович Голованов, бывший майор, командир разведгруппы спецназа ГРУ Генштаба Министерства обороны России, не чувствовал себя подобно рыбе в родной ее стихии. Возможно, и это обстоятельство не помогало с выгодными и денежными клиентами. Гадать можно все что угодно, но Сева требовал собственной отставки. Не нужны мне, говорил, лычки бранд-майора, хочу обратно, в простые топорники. И все понимали, что для пользы дела так оно будет лучше. И убеждали Александра Борисовича, который, являясь в недавнем прошлом не только первым помощником генерального прокурора, но по сути своей «важняком» высшего класса и, хотел он того или нет, находясь и в отставке, продолжал представлять собой лицо весьма значительное и по закону — как у профессионалов, и по определению — как у отдельных членов правительства, и по понятиям — как у большинства клиентов. Но Турецкий не спешил торопиться. Подобно широко известному киногерою, хотел пока «пешком постоять». Честно признаваясь перед самим собой, но ничего не говоря коллегам, он где-то отдаленно надеялся, что в такой вот нелегкой ситуации ему удастся подвигнуть Славку вернуться и возглавить, как в добрые старые времена, им же рожденное агентство. «Глория» — это ведь в переводе с латыни «Слава», так предложила тогда назвать рождающуюся частную структуру бывшая подруга Грязнова, принявшая в этом деле самое активное участие. И не только советом, но и деньгами…