Александра Маринина - Закон трех отрицаний

– Ты же хвастался, что у тебя там ходы есть. Врал?

– Не, не врал. У меня по холодному оружию есть блат, а по огнестрельному – пусто. И потом, кто я такой? Дело Риттер на Петровке, а я так, с боку припека. Вот если с понедельника Ольшанский дела объединит, тогда я буду при правах.

– Ага, и при обязанностях, – хмыкнула Настя.

Она взяла составленную по статьям Маскаева таблицу и принялась подробно рассказывать Селуянову о результатах своих изысканий.

Боевик, так увлекший Чистякова, закончился в половине первого ночи. До этого сладостного момента Настя, не любившая такие фильмы, просидела на кухне, вглядываясь в составленную таблицу и пытаясь хоть что-нибудь там увидеть. Не увиделось ничего. То ли она устала, то ли отупела от безделья. То ли там и впрямь ничего не было.

Звуки стрельбы за стеной стихли, на кухню заглянул Чистяков.

– Сама поела? Молодец, самостоятельная девочка. Ну что, спать будем укладываться или хочешь своего режиссера посмотреть?

Посмотреть хотелось. Но и лечь тоже хотелось. И спать.

– Давай совместим, – предложила она. – Расстелим постель, уляжемся, и я посмотрю, а ты почитаешь.

Настя умылась, почистила зубы, влезла в пижаму и с наслаждением вытянулась в прохладной постели. Леша уткнулся в книгу, а она перемотала пленку и стала смотреть интервью режиссера Островского. Мэтр отечественного кинематографа производил впечатление человека сильно пьющего, но умело загримированного. Во всяком случае, выглядел он для своих шестидесяти пяти очень хорошо, а говорил так себе… Настя за свою жизнь перевидала множество людей в самой разной степени опьянения и находящихся на различных стадиях алкоголизма и легко могла определить человека, злоупотребляющего зельем, даже если он в данный момент трезв как стекло.

– Выглядит он классно, – вполголоса пробормотала она. – Сытый, довольный, рожа в экран не вмещается.

– Между прочим, – тут же откликнулся Леша, не отрываясь от книги, – наш друг-филолог сказал, что в жизни Островский гораздо худее, в том смысле, что не такой полный. Мне говорили, что телевизионный экран прибавляет визуально несколько килограммов.

Настя вспомнила подругу Юры Короткова и согласилась с тем, что это, пожалуй, правда. На экране актриса Ира Савенич выглядела куда крупнее, чем была на самом деле. И, уже засыпая, Настя Каменская решила, что ни за что не согласится ни на какие телевизионные съемки, пока снова не начнет помещаться в свои джинсы.

Как будто ее на эти съемки приглашали…

Ночь с субботы на воскресенье Миша Доценко спал почти счастливым. Он успел-таки поставить новые краны. А главное – они с Колей Селуяновым совершили колоссальный прорыв в раскрытии убийства Ларисы Риттер.

Однако уже к полудню воскресенья счастья как не бывало. Ему позвонил Валерий Риттер.

– Я хотел поставить вас в известность, что все украшения Ларисы нашлись.

В его голосе не было ни радости, ни воодушевления. Впрочем, какая может быть радость, если завтра похороны жены. С другой стороны, Риттер мог играть какую-то свою игру, веры ему нет…

– Где?! – чуть не закричал Миша.

– У ее матери. Мне только что позвонила Светлана Евгеньевна и попросила забрать бриллианты, они у нее. Вчера она была в таком состоянии, что не вспомнила о них.

– Как они к ней попали? – упавшим голосом спросил Михаил.

– Лара отдала, чтобы мать носила. Лара очень любила Светлану Евгеньевну, ей хотелось, чтобы мать хорошо выглядела и носила дорогие украшения. Сама Лариса их никогда не надевала.

– Почему?

– Ей не нравились бриллианты. Она предпочитала другие камни. Все, что она надевала, лежит дома, вы сами видели.

– Зачем же вы покупали ей бриллианты, если она их не носила?

– Молодой человек, муж моего статуса должен покупать жене бриллианты, а не бижутерию. И потом, это хорошее вложение средств.

– Спасибо, что позвонили, Валерий Станиславович, – поблекшим голосом поблагодарил Доценко. – Я попрошу вас, обязательно перезвоните мне, когда получите украшения. Мне важно понимать, все ли на месте, или чего-то все-таки недостает.

– Я перезвоню, – холодно пообещал Риттер.

Вот и сказочке конец. А такая была сказочка, такая чудесная – просто загляденье.

Звонок Миши Доценко с сообщением о том, что ценности Ларисы Риттер никуда не пропали, Настю отчего-то не удивил. Запущенный еще в пятницу в кабинете следователя Ольшанского механизм «обсчета» собранной информации не останавливался ни на секунду, даже во время сна или задушевных разговоров с Чистяковым, и результаты этого «обсчета» подразумевали, что бриллианты Риттеров должны найтись. Они и нашлись. Только нужно было проверить еще одну вещь. Вернее, проверять будут потом, для начала ее следовало хотя бы нащупать.

Настя снова включила компьютер и положила перед собой вчерашнюю таблицу. Она была готова к тому, что найти удастся далеко не все, но если ее догадка верна, то хоть что-нибудь, но непременно отыщется. «Никогда так не было, чтобы ничего не было…» Кто это сказал? Она уже не помнила, но саму фразу повторяла регулярно. Всегда что-нибудь есть. Все оставляет следы. Вопрос лишь в умении эти следы найти. И в удаче, конечно же, куда ж без нее.

От обеда она отказалась, удовлетворившись чашкой кофе и порезанным на маленькие кусочки шоколадно-вафельным тортиком, который Чистяков принес ей наверх. В пылу работы Настя совершенно забыла о незастегивающихся джинсах и о своем решении потреблять исключительно низкокалорийные продукты и спохватилась только тогда, когда вышла из Интернета и принялась собирать упавшие на пол от неловкого движения и разлетевшиеся в разные стороны листки со своими записями. Стоило ей наклониться, и тесные джинсы тут же напомнили о себе. Секунд эдак пять Настя колебалась и решала, расстраиваться ей и бранить себя или не стоит, и решила, что, пожалуй, не стоит. Потому что радость была все-таки сильнее. Ее догадка подтвердилась.

Интересно, что скажет на это Ольшанский? На семь вечера назначен сбор у него дома, Лешка ее отвезет в Москву и оставит у Ольшанского, а сам, пока сыщики будут совещаться, съездит куда-то по делам. Кажется, он в автосервис собирался, какую-то царапину закрашивать.

– Леш, мы гулять пойдем? – спросила она, спустившись вниз.

– Ты – пойдешь.

– А ты?

– А я почитаю, мне нужно эту монографию за сегодняшний день добить, а завтра на нее рецензию быстренько написать, уже все сроки вышли.

– Жалко, – она непритворно огорчилась.

Ей хотелось поговорить с мужем об Аните Волковой, задать ему вопросы, в которых он наверняка разбирается лучше самой Насти. Но у него тоже работа, не у нее одной, и кто сказал, что Лешкина работа менее важна? Ладно, свои вопросы она успеет задать ему по дороге в Москву, путь-то неближний, можно много чего успеть обсудить.

Она добросовестно отгуляла положенное время, с удовлетворением отметив, что по-настоящему нога разболелась только в самом конце, где-то на сорок пятой минуте. Невиданный прогресс!

В половине шестого они выехали в Москву.

– Леша, ты мне можешь сказать, чем инженерно-физический институт отличается от всех остальных технических вузов? Вернее, не так. Чем он отличался двадцать пять лет назад?

– Ну и вопрос! – Чистяков не скрывал удивления. – Это что, простое любопытство или для дела надо?

– Для дела.

– Интересно вы живете, ребята. Трупы у вас сегодня, а технические вузы четвертьвековой давности. Может, тебе про раскопки Трои рассказать?

– Нет, про Трою не надо, расскажи про МИФИ.

– Ну что тебе рассказать… Среди всех технических вузов в те годы МИФИ и Физико-технический были самыми элитными. На первом месте стоял как раз Физтех, на втором МИФИ. Поступить в них было трудно, без побед на школьных олимпиадах по физике и математике даже пытаться нечего. Конечно, были и исключения, как во всех институтах, например, брали мастеров спорта, чтобы они за институтские команды выступали. В основном выпускники работали потом в закрытых учреждениях: космос, оборонка, средмаш. Из них готовили научных работников и преподавателей. Ты мне объясни, в чем твой интерес состоит, а то я и не знаю, что тебе рассказывать.

– Интерес у меня, Лешик, в том, чтобы понять, почему девочка, выпускница школы, золотая медалистка, которая может легко поступить в любой вуз, победительница олимпиад по математике, выбирает именно МИФИ, а потом становится очень слабым специалистом. Если у нее не складывались отношения с физикой, то почему она стала ею заниматься? Она же могла выбрать все, что угодно, с золотой медалью открыты дороги почти в любой институт. К окончанию школы она знала два иностранных языка, могла бы поступать, например, в иняз или на филологический. Значит, было в МИФИ что-то такое, что ее привлекало. Вот я и хочу понять, что.