Хеннинг Манкелль - Китаец

Они поехали на Борнхольм, погода стояла переменчивая, но им было хорошо в летнем домике. Дети приезжали и уезжали, дни тянулись большей частью в дремотном блаженстве. К их общему удивлению, из своих азиатских странствий вернулась Анна и опять-таки неожиданно объявила, что осенью начнет заниматься на факультете политических наук в Лунде.

Биргитта несколько раз думала, что пора рассказать Стаффану обо всем случившемся — и в Пекине, и в Лондоне. Но отказывалась от этой мысли, ведь рассказывать бессмысленно: он конечно же все поймет, но никогда не примирится с тем, что узнал все только сейчас. Словом, рассказывать не стоит, и она промолчала.

А раз не сообщила ни о чем Стаффану, то и перед Карин Виман не обмолвилась о поездке в Лондон и тамошних событиях.

Пережитое хранилось в ее душе — шрам, которого никто не видит.

В понедельник 7 августа они вновь вышли на работу. А накануне вечером наконец обстоятельно поговорили о своей совместной жизни. Казалось, оба разом решили, что нельзя начинать новый рабочий год, не обсудив хотя бы частично то, что грозило разрушить их брак. Биргитта сочла огромным шагом вперед, что муж по собственной инициативе, без понуканий с ее стороны, заговорил об их почти прекратившейся сексуальной жизни. Он был опечален и одновременно боялся того, что называл нехваткой желания и импотенцией. На ее прямой вопрос он ответил, что никакой другой женщины у него нет. Его мучило отсутствие желания, но он старался отбрасывать мысли об этом.

— Что ты думаешь делать? — спросила она. — Нельзя же опять целый год не прикасаться друг к другу. Я не выдержу.

— Обращусь за помощью. Мне тоже невмоготу, как и тебе. Просто мне трудно говорить об этом.

— Сейчас-то говоришь.

— Потому что понимаю: иначе нельзя.

— Я уже почти не знаю, о чем ты думаешь. Утром иной раз смотрю на тебя, и ты будто чужой человек.

— Ты формулируешь все куда лучше меня. Но порой у меня бывает такое же ощущение. Хотя, возможно, менее отчетливое.

— Ты вправду думал, что мы сможем вот так прожить остаток дней?

— Нет. Но я отодвигал мысли об этом. А сейчас даю слово сходить к врачу.

— Мне пойти с тобой?

Он покачал головой:

— Нет. Может быть, позднее, если понадобится.

— Ты понимаешь, что это для меня значит?

— Надеюсь.

— Будет нелегко. Но в лучшем случае мы хотя бы оставили это позади. Это же пустыня.

7 августа началось для него тем, что в 8.12 он сел в стокгольмский поезд. Она же пришла в контору лишь около десяти. Ханс Маттссон был в отпуске, и Биргитта в известном смысле замещала его, а потому прежде всего созвала на совещание других судей и конторский персонал. Убедившись, что все под контролем, она ушла к себе и написала длинное письмо Виви Сундберг, которое продумывала все лето.

Разумеется, она спрашивала себя, чего, собственно, желала или надеялась добиться. Разумеется, правды: все случившееся в Хешёваллене получило объяснение, как и убийство владельца гостиницы. Но может быть, ей хотелось некоего вознаграждения за недоверие, каким ее встречали? Сколько здесь было от тщеславия и сколько от серьезной попытки убедить худиксвалльских следователей, что покончивший с собой человек, хоть и сознался, не имел касательства к случившемуся?

Вдобавок все это некоторым образом было связано с ее матерью. В поисках правды ей хотелось почтить память приемных родителей матери, которых постигла такая ужасная смерть.

На письмо она потратила два часа. Потом несколько раз перечитала и запечатала в конверт, адресованный в худиксвалльскую полицию на имя Виви Сундберг. Конверт она оставила в приемной окружного суда, в корзине с исходящей почтой, вернулась в свою контору и настежь распахнула окно, чтобы выветрить все мысли о покойниках в уединенных домах Хешёваллена.

Остаток дня она изучала поступившее из министерства юстиции бюджетное обоснование одной из нескончаемых реорганизаций, которые терзали шведскую судебную систему.

Впрочем, она выкроила время и на другое: достала из ящика недоделанные тексты шлягеров, хотела добавить строчку-другую.

Замысел сложился летом. «Пляжная прогулка» — такое будет название. Но в этот день дело шло туго. Выбросив в мусорную корзину несколько неудачных вариантов, она опять заперла тексты в ящик. Но решила не сдаваться.

В шесть Биргитта выключила компьютер и вышла из конторы.

По дороге к выходу удостоверилась: корзина с исходящей почтой пуста.

«Лю спрятался на опушке, думая, что в конце концов все же сумел выдвинуться. Не забыл, что Я Жу сказал, важнее этого задания ничего нет и не будет. Он завершит всё, все эти потрясающие события, начавшиеся более ста сорока лет назад.

Стоя в зарослях, Лю думал о Я Жу, который дал ему задание, вооружил и напутствовал. Я Жу говорил обо всех, что были раньше. О бесконечном странствии, длившемся долгие годы, через моря и континенты, о путях-дорогах, полных страха и смерти, о невыносимых гонениях — и вот теперь необходимый конец и месть.

Тех, что странствовали, давным-давно нет. Одни упокоились на дне морском, другие — в затерянных могилах. Все эти годы из могил непрерывно поднимался жалобный стон. И теперь он, посланник, должен раз и навсегда пресечь горестные стенания. Выполнив свое задание, он положит странствию долгожданный конец.

Лю стоял на опушке, под ногами поскрипывал снег, холодно. Было 12 января 2006 года. Днем он видел на градуснике, что нынче девять градусов мороза. Он притопывал ногами, чтобы согреться. Вечерело, но еще слишком рано. Со своей опушки он видел в окнах домов свет ламп или голубоватый отблеск телеэкранов. Напрягал слух, однако не улавливал ни звука. Даже собак не слышно. Лю думал, что народ в этой части мира держит собак, которые охраняют их по ночам. Собачьи следы Лю видел, но понял, что животных держат в домах.

Вообще-то собаки в домах могут создать некоторые проблемы. Впрочем, незачем думать об этом. Никто даже не догадывается, что произойдет, так что никакие собаки его не остановят.

Он снял перчатку, посмотрел на часы. Без четверти девять. Гасить свет пока рано, придется подождать. Он снова надел перчатку и снова подумал о Я Жу и его рассказах про умерших, что привели его в такую даль. По странной случайности именно ему, постороннему для семьи, выпало закончить историю. Это наполняло его ощущением собственной важности. Я Жу доверял ему как родному брату.

Издали донесся шум автомобиля. Но направлялся он не сюда. Просто проехал мимо по магистрали. В этой стране, подумалось ему, тихими зимними ночами звуки разносятся далеко, так же, как над водой.

Он осторожно разминал ноги, по-прежнему стоя на опушке. Какова будет его реакция, когда все закончится? Может, в его сознании, в его совести все-таки есть неведомая ему частица? Как знать. Главное, он готов. В Неваде все прошло хорошо. Но как знать, ведь на сей раз задача намного масштабнее.

Мысли бродили в голове. Неожиданно он вспомнил отца, мелкого партработника, которому здорово досталось в годы культурной революции. Отец рассказывал, как ему и другим „приспешникам капитализма“ хунвейбины размалевали лица белой краской — дескать, зло всегда белого цвета.

И сейчас он пытался именно так думать о людях, что находились в этих безмолвных домах. Белые лица, как у демонов зла.

В одном окне погас свет, немного погодя — в другом. В двух домах уже темно. Он продолжал ждать. Мертвые ждали сто сорок лет, ему же досталось всего несколько часов.

Он снял с правой руки перчатку, пощупал меч у бедра. Холодная сталь, остро заточенное лезвие легко может порезать пальцы. Японский меч, случайно купленный в Шанхае. Кто-то рассказал ему про старика-коллекционера, у которого с времен японской оккупации 1930-х сохранилось несколько изумительных мечей. Лю разыскал неприметный магазинчик и, когда меч оказался у него в руках, ни секунды не медлил. Сразу же купил его, потом отнес к кузнецу, который сделал рукоять и наточил лезвие до остроты бритвы.

Лю вздрогнул. В одном из домов открылась дверь. Он поспешно отступил поглубже в лес. Какой-то мужчина вышел с собакой на крыльцо. Лампочка над входной дверью освещала заснеженный двор. Он обхватил ладонью рукоять меча и, прищурясь, следил за собакой. Что будет, если она учует его? Это разрушит все планы. Если собаку придется убить, он не задумываясь так и сделает. Но как поступит мужчина, который сейчас курит на крыльце?

Собака вдруг замерла, потянула носом воздух. На миг Лю показалось, она учуяла его. Но нет, собака снова принялась носиться по двору.

Мужчина подозвал собаку, и оба скрылись в доме. Дверь закрылась. И лампочка над притолокой сразу погасла.

Лю продолжал ждать. Около полуночи, когда во всей деревне светился один-единственный телевизор, он заметил, что пошел снег. Легкими перышками снежинки падали на ладонь. Как лепестки вишни, подумал он. Только снег не пахнет, не дышит, как дышат цветы.