Фридрих Незнанский - Оборотень

АЛЕНУ УБИЛ КАРЕЛИН.

Алексей Снегирев по прозвищу Скунс плелся вдоль стены дома, держа курс на подворотню. Возле входа в нее, конечно, тоже сразу выставили стражника, но совсем неопытного и молодого. Когда со стороны помойки послышались выстрелы и стало ясно, что беглеца вот-вот накроют, солдатик не выдержал и отвлекся с поста, сделал несколько необдуманных шагов вдоль гаражей. Теперь он сидел в тени тополя, обняв автомат и вяло опустив на него щеку, а Скунс уходил.

Ну, то есть никуда он, конечно, особо не уходил. Его прижмут и застрелят, не сейчас, так чуть погодя. И руки поднимать будет бесполезно. Да и не собирался он поднимать руки.

В сказки со счастливым концом Алексей не верил уже очень, очень давно. Он всегда знал, что рано или поздно его обложат, загонят в угол и расстреляют. И было здорово похоже, что произойдет это именно сегодня.

Ира…

Мальчика спасут, и то хлеб. И до свадьбы все у него заживет.

Хромая и оставляя за собой кровавые следы, Снегирев свернул в подворотню.

Турецкий мчался к месту событий.

Он так развернул свою «тройку», что заверещали тормоза, и повел машину под арку возле булочной. Он помнил, что строение номер четыре располагалось позади этого дома. На долю секунды он задумался, в каком направлении следовало объезжать двор, но, глянув налево, рассмотрел длинную траншею, тянувшуюся из-под дома с булочной в глубь двора. А ведь ему говорили, что с Малой двор перекопан. Забыл по дороге. Ладно, теперь оставалось сворачивать только направо, и Саша резко выкрутил руль. «Тройка» жалобно заскрипела железными селезенками: от такой жизни, дескать, недолго и развалиться.

Александра Борисовича Турецкого, старшего следователя по особо важным делам, пока он гнал машину асфальтовым проездом вокруг двора к подворотне, одолевали кое-какие совершенно лишние мысли.

— А-а, блин!.. — вслух вырвалось у него, когда перед носом машины внезапно выросла куча земли и ломаного асфальта. Траншея, оказывается, давала Г-образный загиб и перегораживала сквозной проезд через двор.

В открытое окошко донеслось эхо автоматной очереди, прозвучавшей в соседнем дворе. Саша с лихорадочной быстротой поднял стекло, запер машину и побежал вперед. Взлетев на кучу строительного мусора, он с мрачным удовлетворением убедился, что перехода через рукотворную пропасть, естественно, не было. Как переправлялись на тот берег спешившие по своим делам местные жители, оставалось загадкой. Вероятно, у них были какие-то стандартные маршруты, пролегавшие, к примеру, через зеленую середину двора. Разыскивать их Саше было некогда. При каждом вздохе ему в ребра упиралась кобура с пистолетом. Траншея была метра три в ширину и примерно столько же глубиной. На дне, точно скелеты динозавров, торчали ржавые трубы. Александр Борисович взял короткий разгон по нагромождениям хлама и — эх, была не была! — махнул на ту сторону. Обломок кирпича поехал у него под ногой, Турецкий упал на одно колено, но тут же вскочил и бросился дальше. На бегу он сунул руку за пазуху, и застежка «турникет» послушно разомкнулась от движения большого пальца, передавая ладони рукоять пистолета. Он знал, что в случае чего сумеет выстрелить без промедления. Впереди снова коротко простучал автомат.

Приближался темноватый зев подворотни, до него оставалось едва ли сорок метров. Турецкий несся вперед, постепенно собираясь в один комок нервов и отчетливо понимая, что мчится навстречу кошмару, пережить который будет так же невозможно, как и позабыть.

Он стремительно влетел под обшарпанный каменный свод…

И увидел человека, ввалившегося в подворотню почти одновременно с ним, только с другой стороны. Турецкий мгновенно остановился, точно налетев на стену, ноги сами собой присогнулись в коленях, руки судорожно взвились на уровень глаз, и пальцы левой плотно обхватили напряженную правую, стиснувшую рукоять пистолета…

Потому что прямо на него ковылял Скунс. Алексей Снегирев собственной персоной.

И, Боже, в каком виде!.. Он действительно не шел, а с трудом ковылял, оставляя на раздолбанном асфальте красные кляксы. Синие джинсы на правой ноге набрякли и почернели, от клетчатой рубашки остались полтора рукава. Он опирался о стену локтями, держа на отлете руки в набухших мокрых бинтах…

Окостеневший палец лежал на спусковом крючке. Промахнуться с такого расстояния было невозможно.

— Стоять, гад!.. — зарычал он сквозь зубы.

Снегирев продолжал идти вперед. Левой половины лица не было видно за сплошной полосой крови, но уцелевшая половина кривилась в усмешке, хорошо знакомой Турецкому.

— Стреляй, сыщик, — хрипло проговорил Скунс. — У тебя же приказ. Стреляй, не мучайся.

Откуда ему было знать про приказ?.. Турецкий вдруг вспомнил его ликующий вопль из окна: «Так ты, Борисыч, не забудь супруге-то поклониться!..» Пистолетное дуло смотрело Скунсу прямо в грудь, и палец намертво приварился к спусковому крючку, но Саша вдруг со всей очевидностью понял, что выстрелить не сможет.

Единственный глаз Снегирева, насмешливый и бесцветный, удивленно сощурился: «Макаров» в руках у Турецкого дрогнул и неуверенно пошел вниз.

— Тогда пропусти! — сказал Скунс.

Руки с пистолетом снова дернулись кверху. Поддаться минутному порыву и дать наемному убийце спокойно уйти он тоже не мог. Самое большее, что он мог сделать для Скунса, это арестовать его по всей форме, без членовредительства и стрельбы.

— Стоять! — скомандовал он. — Лицом к стене! Руки за голову.

Скунс, естественно, не послушался. Ни к какой стене он поворачиваться не будет, и никаких наручников на него больше никто не наденет. Хромая и волоча ногу, он шел прямо на сыщика, неотвратимо сокращая расстояние. Три метра. Два… Умевший ловко уворачиваться от пуль, сейчас он был перед Турецким совершенно беззащитен. Но Александр Борисович отлично знал: если дать ему сделать буквально еще шаг и позволить до себя дотянуться…

— Пропусти, — повторил Снегирев. — Или стреляй. Турецкий сделал шаг назад, продолжая целиться ему в грудь. Его указательный палец шевельнулся, начал нажимать на крючок, но не дожал его и снова застыл. Он должен был выстрелить. Вместо этого он воочию представил себе, как пуля проделывает дыру в живом пока еще теле, как Алексея отбрасывает к стене, он сползает наземь, и только глаза, вернее, глаз, все никакие погаснет: Я НЕВИНОВЕН…

Сколько бы еще продолжались нравственные мучения, неизвестно. Потому что в это время на голову Турецкому упал дом или так ему успело показаться в то краткое мгновение, пока сознание еще не покинуло его.

Когда он очнулся, Скунса не было.

Ушел.

Да его особенно и не искали. Потому что обстоятельства успели радикальным образом измениться.

Ворвавшись в двадцать третью квартиру, омоновцы сразу бросились на кухню и по комнатам, но не обнаружили никаких признаков Скунса. Артур Волошин склонился над Золотаревым. Тот смеялся, стонал от боли и что-то лепетал, указывая рукой в сторону кухни.

— Карелин… убийца, — разобрал наконец Артур. — Это он Ветлугину… и меня бы… Скунс с ним… дрался.»

В это время на кухне двое парней, разомкнув наручники, снимали майора Карелина с газовой трубы и укладывали его на пол:

— Борис Германович, как это он вас?..

Кто «он», спрашивать было излишне: оба бойца ездили перехватывать питерский поезд и присутствовали при тогдашних подвигах Скунса. Но одно дело загнать в госпиталь Игоря Черных с Мишей Завгородним и совсем другое — разделать под орех майора Карелина.

Избит он был действительно зверски. Газету с надписью вытащили и отбросили. Когда подоспел Артур, ребята уже отгребли в сторону осколки оконного стекла и положили на линолеум скрипевшего зубами Карелина.

Дальше все произошло очень быстро. Кагэбэ посмотрел на вошедшего лейтенанта, и что-то в лице честного веснушчатого Артура очень ему не понравилось. Быть может, он понял, что мальчишка остался в живых и успел наболтать. Трудно взять с поличным окопавшегося оборотня, но вот невозможное произошло, и теперь…

Майор вскинулся на локте здоровой руки, подхватил с полу длинный, как нож, прозрачный осколок… и полоснул им себя по сонной артерии. Кровь ударила струей, забрызгав белую дверцу холодильника. Инстинктивно отпрянувшие омоновцы бросились к своему начальнику и попытались остановить этот поток, но Карелин, уже проваливаясь в небытие, успел с удовлетворением понять: ни черта у них не получится.

Снизу, со двора, сквозь выбитое окно долетел отзвук автоматной стрельбы.

— Прекратить огонь!.. — что было мочи заорал Артур Волошин. Он соображал быстро. — Прекратить огонь!..

Прошел день — и события стали подергиваться дымкой воспоминаний. Что было, то прошло. Ушли в прошлое и всероссийский розыск Снегирева, и убийства Сомова и Кошелева, и раскрытие оборотня — майора Карелина.