Фредерик Форсайт - Переговоры

На этот раз человек на другом конце повесил трубку первым.

Без пяти минут одиннадцать президент Кормэк сидел за своим столом и смотрел на свое письмо американскому народу, написанное им собственноручно. Письмо было написано изящно и с долей сожаления.

Зачитывать его придется другим, оно будет воспроизведено в газетах и журналах, прочитано по радио и показано по телевидению. Но это будет после его ухода. До Рождества оставалось восемь дней. Но в этом году праздновать его в Белом доме будет уже другой человек. Хороший человек, которому он доверяет. Майкл Оделл – сорок первый президент Соединенных Штатов. Зазвонил телефон. Он посмотрел на него с раздражением. Это был его персональный и сугубо личный номер, который он давал только самым близким и доверенным друзьям, чтобы они могли связаться с ним без посредников в любое время.

– Слушаю вас.

– Господин президент?

– Да.

– Говорит Куинн, посредник.

– О… да, мистер Куинн.

– Я не знаю, что вы обо мне думаете, господин президент. Сейчас это не так важно. Я не смог возвратить вам вашего сына. Но я докопался до причины и узнал, кто убил вашего сына. Прошу вас, сэр, выслушайте меня до конца, у меня мало времени. Завтра в пять часов утра у входа в Белый дом на Александр-Гамильтон-плейс у поста секретной службы остановится мотоциклист и передаст пакет в плоской картонной коробке. Там будет рукопись. Она предназначена только для ваших глаз, только для ваших глаз. Это единственный экземпляр, копий не существует. Пожалуйста, распорядитесь, чтобы ее доставили лично вам. Когда вы ее прочтете, поступайте с ней как вам угодно. Поверьте мне в последний раз, господин президент. Спокойной ночи.

Джон Кормэк, уставился на телефон. Страшно удивленный он положил трубку, тут же поднял трубку другого телефона и отдал распоряжение дежурному офицеру секретной службы.

У Куинна возникла небольшая проблема. Он не знал, где находится «наше место», а признаться в этом значило погубить шансы на встречу. В полночь он отыскал адрес в Джорджтауне, который ему дала Сэм, припарковал свой большой мотоцикл «хонда» у дороги и занял наблюдательный пост в глубокой тени пространства между двумя домами напротив, в двадцати ярдах от того здания.

Дом, за которым он наблюдал, был элегантный пятиэтажный особняк из красного кирпича, стоящий в западном конце Эн-стрит, выходящей к территории университета Джорджтаун. Куинн прикинул, что такой дом стоит не менее двух миллионов долларов.

Рядом с домом были ворота двойного гаража с электронным дистанционным управлением. На трех этажах дома горел свет. Сразу после полуночи свет на верхнем этаже, где жила прислуга, погас. В час ночи свет оставался только на одном этаже. Кто-то еще не спал.

В час двадцать свет на этом этаже погас, а на нижнем этаже зажегся.

Через десять минут из-под ворот гаража показалась полоска света – кто-то садился в автомобиль. Свет погас, и ворота начали подниматься. Выехал большой черный лимузин «кадиллак», медленно повернул на улицу, и ворота гаража опустились. Когда лимузин направился в сторону от университета, Куинн увидел, что в машине был всего один человек. Он сидел за рулем и вел машину очень осторожно. Он прошел незаметно к своему мотоциклу, завел его и поехал по дороге вслед за лимузином.

Тот свернул на юг, на Висконсин-авеню. В этот поздний час декабрьской ночи обычно оживленный центр Джорджтауна с его барами, бистро и ночными магазинами был тих и пустынен. Куинн держался как можно дальше от машины, наблюдая, как его задние огни свернули на восток, на улицу М, а затем направо, на Пенсильвания-авеню. Он проехал за ним по Вашингтонскому кольцу, а потом на юг, на 23-ю стрит, пока она не повернула налево, на Конститъюшн-авеню, и остановился около поворота под деревьями позади Генри Бэйкон-драйв.

Куинн быстро свернул с авеню, въехал в кусты, заглушил двигатель и погасил фару. Задние огни лимузина погасли, и водитель вылез из машины.

Он оглянулся, заметил такси, крейсировавшее в поисках пассажира, не заметил больше ничего и пошел. Вместо того, чтобы пойти по дороге, он перешагнул через низкую ограду газона парка Уэст-Потомак и пошел напрямки по направлению к пруду.

Фигура в черном пальто и шляпе перешла из зоны, освещенной уличными фонарями, в темноту. Справа от Куинна яркая иллюминация Мемориала Линкольна освещала конец 23-й стрит, но этот свет с трудом доходил до газонов и деревьев парка. Куинн смог сократить расстояние между ним и человеком до пятидесяти ярдов и постоянно держать движущуюся тень в поле зрения.

Человек обошел западный конец памятника погибшим во Вьетнаме, потом свернул налево, на более возвышенную местность, густо заросшую деревьями, расположенную между озером Конститъюшен Гарденс и берегом пруда.

Вдали слева Куинн видел свет двух бивуаков, где ветераны несли вахту памяти пропавших без вести этой печальной и далекой войны. Человек, за которым он следил, пошел по диагонали, чтобы не приближаться слишком близко к этому единственному признаку жизни в парке в этот час.

Мемориал представляет собой длинную стену из черного мрамора высотой по колено по концам и доходящую до высоты семь футов в середине. Куинн перешагнул через низкую часть Мемориала, где высота его не превышала один фут, лежавшего на пути этого человека, а затем пригнулся в тени каменной стены, когда человек впереди обернулся, как будто услышав звук шагов по гравию. Куинн видел, как перед тем, как двинуться дальше, он внимательно осмотрел парк.

Из-за туч вышел бледный месяц. При его свете Куинн мог разглядеть стену Мемориала, по всей длине которой были высечены имена пятидесяти восьми тысяч человек, погибших во Вьетнаме. Он на секунду остановился и поцеловал холодный мрамор. Он пересек газон и вышел к роще дубовых деревьев, где стоят бронзовые фигуры ветеранов войны в натуральную величину.

Идущий впереди Куинна человек остановился и оглядел местность, лежащую сзади. Ничего такого он не заметил.

Месяц высветил дубы, стоявшие без листьев на фоне отсвета далекого Мемориала Линкольна, и отражался от четырех бронзовых фигур солдат.

Если бы он знал или просто поинтересовался раньше, то ему было бы известно, что на постаменте находятся всего три солдата. Когда он повернулся и пошел дальше, четвертый солдат отделился от группы и пошел за ним.

В конце концов он дошел до «нашего места». На самом верху небольшого холма между озером в парке и прудом, окруженный деревьями, стоял общественный туалет, освещенный единственным фонарем, все еще горевшим в этот час. Человек в черном пальто остановился около фонаря и стал ждать.

Через две минуты из-за деревьев появился Куинн. Человек посмотрел на него. Вероятно, он побледнел, но при тусклом свете это не было видно. Но Куинн видел, как тряслись его руки. Они посмотрели друг на друга.

Человек, стоявший перед Куинном, явно старался побороть приступ паники.

– Куинн, – сказал он, – вы же покойник.

– Нет, – ответил тот, – покойник Мосс. И МакКри тоже покойник, а также Орсини, Марше, Преториус и Зэк. И Саймон Кормэк, да, и он тоже мертв. И вы знаете почему.

– Спокойно, Куинн. Будем вести себя как разумные люди. Он должен был уйти, иначе он погубил бы нас всех, вы же сами знаете это.

Он понимал, что сейчас он выговаривает себе право на жизнь.

– Саймон? Студент колледжа?

Удивление человека в черном пальто пересилило его страх. Он участвовал в заседаниях в Белом доме и знал, что Куинн может сделать с ним.

– Нет, не мальчик. Его отец, он должен уйти.

– Нэнтакетский договор?

– Конечно. Его условия погубят тысячи людей и сотни корпораций.

– Но почему этим занялись вы? Насколько мне известно, вы очень богатый человек, ваше личное состояние огромно.

Человек, стоявший перед Куинном, коротко рассмеялся.

– Да, когда я унаследовал мое семейное богатство, я использовал свой талант в качестве маклера в Нью-Йорке и вложил средства в целый ряд акций. Хороших акций, растущих в цене и приносящих большие доходы. Они и сейчас в этих акциях.

– В военной промышленности?

– Слушайте, Куинн, я принес это для Мосса, теперь это может быть ваше. Вы видели когда-нибудь такое?

Он достал бумагу из грудного кармана и протянул ее Куинну. При свете фонаря и месяца Куинн рассмотрел ее. Это был банковский чек, выписанный на предъявителя на швейцарский банк с безупречной репутацией. Сумма стояла пять миллионов американских долларов.

– Возьмите его, Куинн. Вы никогда не видели таких денег и никогда больше не увидите. Подумайте, что вы сможете с этим сделать, какую жизнь вы будете вести! Комфорт, даже роскошь до конца ваших дней! Давайте рукопись, и он ваш.

– И все это дело было из-за денег? Не так ли? – сказал Куинн задумчиво.