Марианна Сорвина - Забытое убийство

Ужасные речи, произносимые в стенах высшего законодательного учреждения империи, выглядели в те консервативные времена конца XIX века действительно невероятно.

Депутат Шнайдер. Пусть еврей Блюменшток убирается отсюда! Он должен уйти!

Председательствующий (хладнокровно). Слово для разъяснения я предоставляю графу Штюрку.

Громкие крики возмущения, в зале шум и свист.

Депутат Шнайдер[22]. Еврей Блюменшток – вон!

Депутат доктор Лехер[23] (Председательствующему). Ублюдок! Подлец! Подлец!

Депутат доктор Ярошевич[24] (Председательствующему). Вы некомпетентны!

Депутат доктор Гросс[25]. Предатель!

Депутат Глёкнер[26] (Председательствующему). Вызовите полицию!

Депутат Ярошевич. Кровь галицийских крестьян на ваших руках!

Депутат Билолавек[27]. Долой Блюменштока!

Депутат Кинман[28]. Конечно! Это Хальбан отдал приказ, пора его остановить.

На ступенях лестницы в конце зала появляется министр-президент граф Бадени.

Депутат Ярошевич (в сторону Бадени). Он выступал и против русинских крестьян!

Депутат Кизеветтер[29]. Политика поляков! В этом доме хозяйничает полиция!

Депутат доктор Поммер[30] (Председательствующему). Вы недостойны здесь находиться! Вон отсюда! Убийцы в парламенте! Прочь!

Депутат Глёкнер (Председательствующему). Это же революция!

Депутат Лехер. В другой стране вас бы повесили! Бесстыжая задница! Негодяй! Мерзавец![31]

После того, как Карл Глёкнер успел крикнуть председательствующему Абрагамовичу: «Это же революция!», в трибуну полетели щепки, и в зале разыгралось побоище. При этом Абрагамович, известный своим поразительным хладнокровием, совершенно невозмутимо продолжал исполнять свои обязанности, а из коридора вошли два полицейских наряда и под конвоем вывели из зала немецких лидеров Георга Шёнерера и Карла Вольфа[32].

По разнообразию мандатов и партийной принадлежности участников этой акции можно сделать вывод, что против Бадени и его чиновников сплотились на тот момент все, кроме немногочисленных центристов, целью которых было лишь соблюдение равновесия и собственное положение в Вене, а это также не способствовало популярности – ни их самих, ни правительства. Однако при такой взрывоопасной ситуации большинство все-таки выступило за наведение порядка в парламенте и приняло «предложение Фалькенгайна»[33], по которому президент получал право удалять особенно буйных депутатов из зала заседаний на три дня, а с согласия палаты – даже на тридцать дней.

После удаления лидеров немецкой фракции вице-президент парламента Карел Крамарж[34] оставил в рейхсрате полицейский наряд, но скандалы и националистические выкрики не прекращались. Население столицы было на стороне немцев, и столкновения между народом и полицией продолжались весь день. Это было время, когда рабочее и студенческое движение носило ярко выраженный националистический, прогерманский характер. Студенты и рабочие требовали отставки Бадени, что привело к новым кровавым боям демонстрантов с войсками, продолжавшимся всю субботу.

Субботним вечером 27 ноября 1897 года Бадени вошел в кабинет императора и положил перед ним прошение об отставке. Новый кабинет формировал бывший министр народного просвещения барон Гауч.

В столице Тироля Инсбруке тоже было в те дни неспокойно. Еще накануне отставки министр-президента Бадени начались демонстрации немцев против своих депутатов – тирольских представителей в венском парламенте Макса Капферера[35] и Генриха Фёрга[36], проголосовавших за введение «закона Фалькенгайна», ограничившего права немецкой фракции. Участники демонстрации говорили, что это соглашательство с австрийским правительством: пока пангерманисты Шёнерер и Вольф защищают права немецких парламентариев и подвергаются нападкам полиции, избранные тирольцами Капферер и Фёрг помогают правительству вершить свое черное дело. Никто не уполномочил этих депутатов голосовать против своих товарищей, и они не считаются с мнением своих избирателей. Рейтинг Капферера и Фёрга после этих митингов упал настолько, что им угрожал отзыв из Вены.

Ранним утром в понедельник, 29 ноября, более ста студентов собрались по призыву своих лидеров. Через полчаса к ним присоединились четыреста горных и сельскохозяйственных рабочих из пригорода. Демонстрация пангерманистов – примечательно, что, как и в Вене, это были рабочие и студенты, наиболее активная часть края – с черно-красно-золотым флагом[37] отправилась к городскому совету. Член общества «Brixia» Грегор Лоб вошел в здание совета и как представитель студенчества поставил бургомистра Вильгельма Грайля в известность о проведении митинга и его антиправительственном характере. Грайль спокойно воспринял извещение Лоба. Это было в порядке вещей, учитывая, что руководство Инсбрука во главе с Грайлем и его соратником вице-мэром Эрлером принадлежало к националистической Народной партии тирольских немцев, хотя и избегало в силу своего положения радикальных методов. После демонстраций митингующие еще немного пошумели, а в казино города, принадлежавшем членам католических обществ, были выбиты стекла.

Стоит заметить, что в тот момент (еще до объединивших всех немцев университетских событий 1904 года) между самими германскими братствами особого единства не наблюдалось, и они могли в любой момент направить энергию друг на друга. Поэтому, когда распространился ложный слух, что студенческое братство «Австрия» планирует контрдемонстрацию в поддержку все тех же «соглашателей» Капферера и Фёрга, студенты «Бриксии» хотели уже штурмовать отель «Breinöß», где обычно собирались члены «Австрии». Это нападение удалось предотвратить только силами местной полиции[38]. Тем не менее, по словам австрийского историка Йохана Хольцнера, «там, где дело доходило до вопросов автономии Тироля, члены этих партий работали в тесном взаимодействии. Например, в том случае, когда венское правительство в 1904 году запланировало открыть в Инсбруке итальянский юридический факультет…».[39]

Когда таких ключевых моментов национального единения не было, братства вновь начинали внутреннюю борьбу за свои взгляды и отдельные идеологические положения.

Пауль Гауч фон Франкентурн (26 февраля 1851–20 апреля 1918), пришедший на смену Бадени, на самом деле бароном по рождению не был. Он был сыном комиссара полиции. Гауч учился в академической гимназии «Терезианум»[40] и на юридическом факультете Венского университета. Тем не менее он начал свою службу вовсе не в юридическом ведомстве и не в административно-политических органах, а в Министерстве просвещения, что, несомненно, говорит о характере просвещения того времени.

Гауч был чиновником до мозга костей, он считался представителем клерикальных католических кругов и противником немецкого национализма, поэтому в процессе своей просвещенческой деятельности даже предпринимал попытки изъять из школьных библиотек книги либеральной и пронемецкой направленности, а также сочинения Шиллера и братьев Гримм.

В 1888 году Гауч провел закон о студенческих корпорациях, направленный против немецких националистов.

В 1889 году предложил проект закона, предполагавший подчинение школы католической церкви, но идея Гауча встретила жесткое противодействие, и закон не дошел до обсуждения в парламенте.

Все это не мешало продвижению его карьеры. В 1890 году Гауч получил титул барона. Несмотря на жесткость и бюрократизм Гауча (а может, и благодаря им), он командовал Министерством просвещения очень долго – с 1879 по 1893 год. Одновременно с этим Гауч еще и управлял академической гимназией «Терезианум», в которой некогда сам учился.

30 ноября 1897 года на волне националистических студенческих бунтов Гауч фон Франкентурн в первый раз был назначен министр-президентом Цислейтании[41] и одновременно занял пост министра внутренних дел. Очевидно, расчет был сделан на юридический и чиновный опыт Гауча. Впоследствии он занимал пост министр-президента Цислейтании трижды (в 1897–1898, 1905–1906 и 1911 году).

Карл Грабмайр характеризовал Гауча как «типичного элегантного “терезианца”, склонного к речам и талантливым формулировкам и обладавшего тонкими манерами и дипломатической гибкостью ровно настолько, чтобы позволять себе компромиссы»[42]. Этот портрет несколько расходится с тем образом непримиримого цензора и гонителя немецкого духа, который предстает в первой половине его жизненного пути. Однако дальнейшее показало, что Грабмайр был прав, называя Гауча склонным к гибкости и компромиссам.

Несмотря на свои взгляды, Гауч пошел на некоторые послабления для немцев. Он создал чисто чиновный кабинет, не имевший отношения к парламентским партиям. Распоряжения о языках не отменили, но положение немцев временно улучшилось. Чтобы уладить партийные раздоры, Гауч отсрочил заседания рейхсрата и, воспользовавшись параграфом 14 конституции, по которому в промежутках между сессиями корона имеет право издавать законодательные меры в порядке указа, утвердил временное соглашение с Венгрией, бюджет на 1899 год и другие законопроекты. В январе была сделана попытка примирить нации, но она не удалась.