Сергей Магомет - Человек-пистолет, или Ком

— Ах вот кто тебе нужен! — обиженно воскликнула Оленька и даже ревниво ущипнула меня за руку.

Я и сам удивился. Та самая напомаженная хохотунья, напомнившая мне Лору, склонилась над постанывавшим человеком в зубоврачебном кресле. Она проделывала какие-то манипуляции, а ее пациент сучил ногами по полу. Она повернула к нам свое раскрасневшееся лицо.

— Здесь медицинское учреждение! — усмехнулась она.

— А мы думали, дом свиданий! — с вызовом выкрикнула Оленька. Сидевший в кресле шумно переводил дух. Тоже раскрасневшийся и возбужденный, утирающий платочком тягучую слюну, он взглянул на нас замаслившимися глазками и почему-то захихикал.

— Все равно — в очередь! — засмеялась врачица.

Кома в кабинете не было.

— Ах, какой ты все-таки бабник! — укоризненно сказала мне Оленька на улице.

— Он исчез, он испарился… — бессмысленно бормотал я себе под нос и озирался по сторонам.

Однако дальше ситуация приобрела еще более нелепое развитие. Я нарочно шел медленно. Я осторожно скашивал взгляд и видел, что странная панама возникала то тут, то там, но, как только я делал попытку приблизиться, моментально исчезала.

— Боже мой, — вздыхала Оленька, мотаясь со мной.

Я ровным счетом ничего не понимал. Меня все более развозило. Ориентироваться в пространстве становилось затруднительно. Я устал, мне хотелось лечь, раствориться в просторе летних лугов.

— Мы поедем на такси! — сказала Оленька, беря инициативу в свои руки. Я увидел себя на вершине зеленого холма между каменными столбами,

испещренными языческими письменами. Руки скрещены на груди, глаза закрыты. Над столбами гудят ветра. У подножия холма искрятся ручьи.

— Пьяная ты морда, — с нежностью шептала Оленька, заботливо усаживая меня в такси, чтобы везти к себе. — Бибирево! — деловито бросила она водителю.

— Это где ж такое? — удивился тот. — В Москве?

Мы приехали к Оленьке. Пока я снимал в прихожей куртку, разувался, Оленькины родители осторожно высовывались из своих комнат и смотрели. К дочери пришел мужчина. Я поздоровался. Оленька строю шикнула на них, и родители послушно попрятались.

— Ты их держишь! — сказал я.

Она провела меня в свою комнату. Принесла бокалы для вина, жареную курицу, яблоки, конфеты, сигареты, пепельницу. Вообще засуетилась.

Тем временем я снял телефонную трубку и позвонил в Сокольники. Домой я даже не пытался звонить, так как почти наверняка знал, что Лоры нет дома. К телефону подошла Жанка.

— Привет, сестренка! — сказал я. — Как дела в школе?

— Плохо, братик, плохо! — пожаловалась она шепотом. — Одна надежда на тебя… Ты должен прийти в школу. Иначе будут звонить отцу или маман на работу!

— Нет, я не могу, — запротестовал я. — С какой стати я пойду к тебе в школу? Кто я такой?

— Ты же взял надо мной шефство! В школе я скажу, что ты мой старший брат, что ты меня воспитываешь. Миленький, я тебя очень прошу. Помоги! Я не хочу, чтобы дошло до родителей.

— Да что такого ты натворила?

— Не по телефону! Я тебе потом объясню… Ну договорились?

— Ладно, подумаю.

— Я тебя за это поцелую.

— Ну-ну! — прикрикнул я на нее. — Только без глупостей!

— Как хочешь, — засмеялась она.

— Лора у вас? — поинтересовался я.

— Нет, — бойко затараторила Жанка, — днем она собиралась взять у отца машину, чтобы ехать за продуктами к этому… к Валерию. Но потом, кажется, передумала…

— Да, — пробормотал я, — знаю… На самом деле я ничего не знал.

Об этом новом Лорином знакомом — Валерии я часто слышал последнее время в Сокольниках, там заочно уже начали считать его другом семьи. С некоторых пор Валерий снабжал нас различными дефицитными продуктами. Такое теплое отношение объяснялось, как рассказывала Лора, своеобразными обстоятельствами их знакомства. Она подсадила его к себе в машину, когда он, выпивший и наскандаливший в каком-то кабаке, был бит и преследуем. Словом, выручила. Теперь Валерий не хотел выглядеть неблагодарным и оказался чрезвычайно полезным знакомым…

— Что будем делать? — спросил я Оленьку, положив трубку.

— То, что ты хочешь!

— Я могу такого захотеть…

— А я знаю, что мужчины любят больше всего!

— Давай сначала еще вина выпьем, — предложил я, стараясь не смотреть на ее счастливое лицо. — Нам не помешают? — Я имел в виду ее родителей.

Оленька подошла к магнитофону и поставила кассету.

— Пока играет музыка, они ни за что не войдут! — успокоила она меня. — У нас на этот счет строжайшая договоренность. Я тоже имею право на личную жизнь! Я взрослый человек! Пока играет музыка, они ни за что не войдут!

Мы выпили, и я тут же налил еще.

— Чтобы не было лишних мыслей, — пояснил я.

— Я знаю, — поспешно согласилась Оленька.

Через пять минут она была совершенно пьяна и смеялась чистым, детским смехом. Глядя на нее, я тоже рассмеялся.

— Как жалко, что ты женат! — воскликнула она.

— Я иногда тоже так думаю, — признался я. — Мы с женой не понимаем друг друга.

Это звучало весьма приблизительно, но она очень обрадовалась.

— Поверь мне, я это постоянно чувствовала!.. Она тебя не устраивает? Да?

— Может быть, я ее не устраиваю… — Ты?!

— Почему нет? Мало ли найдется причин. Например, мое раннее облысение. Обидно оплешиветь в двадцать пять лет. Знаешь, чем только я не натирал голову, какой только дрянью не пробовал, ничего не помогает! Не хотят расти, и все тут!.. А ей, я полагаю, не по душе плешивые…

— Да разве это плешивость?! — воскликнула Оленька. — Это же ум, ум! Это просто умный лоб!.. О, милый, милый! — забормотала она, падая передо мной на колени. — Я хочу быть тебе интересной! — Она наклонилась ко мне.

Пока она делала то, что «мужчины любят больше всего», я смотрел на свои джинсы. Их подарил мне Игорь Евгеньевич, поносив совсем немного, — они только чуть-чуть потерлись на швах, а тесть, оказалось, не признавал потертостей; они были слегка велики, но зато зимой под них можно было надевать кальсоны…

Оленька без сил откинулась назад, на ковер, потом попыталась подняться, но не смогла, только лепетала что-то об искусстве любви. Она была очень пьяна. Я поднял ее и усадил на кровать. Она требовала, чтобы мы еще выпили. Она расколотила бокал, я собрал осколки и не заметил, как порезал палец. Потом я увидел кровь и стал перевязывать палец носовым платком. Оленька бормотала что-то о позах и одновременно о том, как она несчастна. Я с удивлением увидел, что она плачет, и принялся ее успокаивать. Не нужно было ей столько пить.

Пока она не отключилась окончательно, я помог ей раздеться и заботливо уложил в постель. В этот момент я услышал, что стучат в дверь, и увидел, что дверь начала медленно отворяться. Сообразив, в чем дело, я успел вскочить и переставить на магнитофоне закончившуюся кассету. Музыка заиграла вновь, и дверь тут же захлопнулась.

Потом я поспешно одевался в коридоре. Оленькины родители так же осторожно высовывались и смотрели. По возможности трезвым голосом я сказал «До свидания» — и вышел. Музыка все играла.

Я ехал к Сэшеа. Я вез пакет с оставшимися двумя бутылками. Народу в метро было полным-полно. Затертый в конец вагона, я некоторое время бессмысленно глазел на свое отражение в темном стекле, но потом вздрогнул и посмотрел через торцевое окно в соседний вагон.

В соседнем вагоне ехал Ком. Наши взгляды встретились, но его темно-карие, почти черные глаза смотрели совершенно безразлично — так, словно он меня не узнал. Я разозлился и показал ему язык, но он, идол, даже не изменил выражения лица, даже не моргнул… Зато какая-то бабка, стоявшая рядом с ним и решившая, что мой высунутый язык относится к ней, прямо-таки вскипела.

Смутившись, я отвернулся, а когда снова заглянул в соседний вагон, го увидел, что Ком исчез, и только бабка, здорово разъярившись, что-то вопила, даже носик покраснел, и указывала на меня другим пассажирам. Мне самому пришлось скрываться… Что касается Кома, то я не знал, что и думал, о его выходках.

Я приехал к Сэшеа, чтобы — как и обещал — помочь с переездом, но сразу понял, что меня здесь совсем не ждали и никаким переездом не пахло. Хозяева собирались ужинать. Мирно-дружно. Лена, перемешивающая на сковороде жаркое, приветливо мне улыбнулась. Сэшеа встретил меня одетый по-домашнему — в заношенных тренировочных брючках и майке. По телевизору транслировали Кубок СССР по футболу. Никаких признаков раздела имущества…

«Успели помириться», — подумал я с облегчением и крепко пожал Сэшеа руку, сразу позабыв обо всем, что он натрепал мне на работе. Его улыбка, правда, показалась мне какой-то настороженной, но я не стал задумываться над этим. Меня пригласили отужинать.