Томас Гиффорд - Сокровища Рейха

Говорят, что спокойная, размеренная жизнь по раз и навсегда установленному порядку есть средство борьбы с грозящим безумием. Именно с этой мыслью я проснулся на следующее утро во флигеле. Мне вдруг показалось, что я только вчера приехал из Бостона, чтобы встретиться с Сирилом. Но в следующую минуту я понял: я здесь не в первый раз, а во второй, а Сирила нет и не будет.

Поднявшись с постели, я принял душ, постоял под холодными струями, стуча зубами. Затем какое-то время побыл на кухне, наблюдая из окна, как падает капель с сосулек на карнизе, потом приготовил себе кофе, нашел клубничное варенье и стал есть его прямо из банки.

Лучи солнца блестели на тающем льду озера. Я оделся, вышел во двор, провел рукой по «линкольну». Ранняя весна наполнила воздух сыростью и благоуханием, дышалось легко. Еще могли быть густые снегопады, глубокие снега – так было всегда, однако сегодняшнее тепло радовало, казалось, все оживает, природа пробуждается от зимнего сна. Слой снега на влажной земле становился все тоньше.

Я вернулся в дом, ополоснул чашку, завинтил крышку на банке с вареньем, вымыл ложку и все убрал. Прошел в спальню, застелил кровать покрывалом, убедился, что угли в камине, который я, очевидно, разжег перед тем, как лечь, прогорели. Быть методичным – значит быть в своем уме, и я старался действовать как можно более собранно и размеренно.

Наслаждаясь прекрасным утром, я медленно доехал до города. Здание городского управления лежало в руинах. Снег покрывал их пятнами, точно мох. На дощатом заборе, ограждающем пепелище, раскачивались городские ребятишки. Я оставил «линкольн» на стоянке и поднялся в приемную доктора Брэдли.

Доктор стоял, склонившись над журналом записи на прием. Когда я вошел, он поднял голову и взглянул на меня поверх очков.

– О Джон! – воскликнул он и выпрямился, высокий, сутулый, в дорогом синем костюме. – Какой сюрприз! Когда ты приехал? – Он явно был рад меня видеть.

– Вчера вечером, – ответил я.

– Олаф с тобой? – Доктор жестом пригласил меня в свой кабинет и вошел следом, оставив дверь в приемную открытой.

– Да нет, – сказал я. – У него оказались дела в Вашингтоне.

– В Вашингтоне, – произнес Брэдли, глубокомысленно кивая. – Последнее время этих ребят из Вашингтона что-то не видать, а до того их была тут целая орава. Из ФБР, из контрразведки… Упаси нас бог и помилуй. А знаешь, потом они уехали, жизнь вошла в свою колею. Только черные развалины напоминали о случившемся. Снова стало спокойно и тихо, точно беса изгнали заклинаниями. – Он опять улыбнулся. – Но ты лучше скажи, как твоя бедная головушка? Мучили головные боли?

Я успокоил его на этот счет, но, когда он спросил, чем мы с Питерсоном занимались все это время, я не знал, что ответить, и неопределенно сказал:

– Метались по Европе, только все зря.

– Узнали, кто убил Сирила?

Я отрицательно покачал головой, обдумывая ответ.

Как рассказать ему о «Шпинне», о гигантских подводных лодках, о человеке Айвора Стейнза, о таких людях, как Брендель, мой дед? И как бы реагировал Брэдли, сообщи я ему о своем отце? Все тесно переплеталось, как нить гигантского, поминутно дергающегося паука. Паутина тянулась бесконечная, а описать бесконечность всегда было делом нелегким.

– Бессмысленное убийство… – начал он, потом вдруг заморгал. – Впрочем, по-видимому, не бессмысленное. Просто я не знаю, что и предположить, а если бы и знал, вряд ли это имело бы какое-то значение. – Он развернул рождественский леденец с красными и белыми разводами. – Всегда держу их для ребятишек, – сказал он, скомкав целлофановую обертку. – Но их нынче в Куперс-Фолсе раз, два и обчелся. Время летит, Джон.

– Извините, доктор Брэдли, я пришел к вам узнать, как чувствует себя Артур? Можно повидать его?

Брэдли сложил руки на груди и откинулся на спинку вращающегося кожаного кресла возле массивного письменного стола.

– Что касается Артура, случай этот весьма необычный. У человека подобных габаритов, притом в преклонном возрасте, – сердечный приступ. Хорошего в этом мало, особенно если учесть излишек веса и изношенность сосудов. В общем, старая история. Произошло это в отеле. Однажды он просто-напросто свалился во время обеда, рухнул лицом в свой омлет с сыром. Я предупреждал его, чтобы он исключил яйца из рациона, но он не мог отказаться от омлета, как и от своих огромных сигар. Как бы то ни было, мы положили его в больницу, и я сделал все, что положено делать в таких случаях. Но помимо всего прочего, у него оказалось еще и воспаление легких. Расхаживая вот так на морозе, ничего не стоит получить пневмонию.

– Но как он? Жив?

– О да, с ним теперь все в порядке. Он долго болел. Много дней находился без сознания, но потом пришел в себя. Я бы сказал: его организм отдыхал. Огромное стремление выжить, прекрасная сопротивляемость. Обычно люди называют это волей к жизни. Он просто лежал, борясь с недугом, потом вдруг взял и очнулся. – Брови у Брэдли взлетели вверх, он в недоумении пожал плечами. – Первые его слова, которые он произнес, наверное, удивят тебя. Очнувшись, он спросил: «Где Джон? Что с ним?» Можешь себе представить, сам едва выкарабкался, а первая мысль – о тебе…

– Интересно, почему он так беспокоился обо мне?

– По-видимому, он думал о тебе, когда его хватил инфаркт, размышлял, что же все-таки произошло до вашего с Питерсоном отъезда. Придя в себя, он продолжал домысливать то, о чем думал, когда свалился. Теперь меня, Джон, ничем не удивишь, абсолютно ничем. – Доктор снял с носа очки, выдернул из коробки на столе бумажную салфетку, аккуратно сложил ее и, подышав на стекла, принялся протирать их. – Вчера он отправился домой. Я сам отвез его. Состояние его вполне сносное, хотя, конечно, дни Артура сочтены. И он понимает это. Однако, соблюдая разумную осторожность, он может прожить еще несколько лет. – Брэдли вновь нацепил очки, закрутил дужки за уши. – Он будет рад тебе, Джон.

– Я тоже буду рад его видеть, – ответил я. – Так мало осталось, во что еще можно верить. В Артура верить можно.

Брэдли посмотрел на часы:

– Я жду одного пациента, Джон. Повреждена рука. Говорит, ему нужно болеутоляющее. По крайней мере, я так понял из его слов… А тебе ничего не нужно из лекарств? Например, валиум или что-нибудь от головной боли? – Он встал, я тоже поднялся, и мы вышли в приемную.

– Пожалуй, валиум, – согласился я.

Он вернулся в кабинет и принес пластмассовую бутылочку.

– Инструкция на этикетке, – сказал он. – Значит, ты собираешься к Артуру? Прямо сейчас?

– Да.

– Тогда я сначала позвоню ему. Чем меньше неожиданностей, тем лучше.

Я уже сидел в машине, когда из-за угла показался человек. Рука у него была на перевязи. Кого-то он мне смутно напоминал, но прежде, чем я успел сообразить, он скрылся за дверью. Мне показалось, что я некогда знал его. Впрочем, в Куперс-Фолсе жило много людей, которых я знал, еще когда был мальчишкой.

Всю дорогу до дома Бреннера я думал об отце. Что сказал бы Артур, узнав всю правду о нем? Но наверняка нет никакого смысла рассказывать ему это… разве не так?

День стоял чудесный, радостный.

Артур Бреннер встретил меня в дверях, похудевший, с тенями под глазами, однако, как всегда, сердечный и бодрый. Он заключил мою руку в свои.

Я выложил ему все, пока мы бродили по усадебным тропкам. Ласково пригревало солнышко, ноги мягко ступали по влажной земле, источавшей запах весны и талого снега. Вошли в чащу высоких, еще голых деревьев, буйно разросшихся в усадьбе Артура. Постояли, глядя на рыхлый тонкий лед на прудах, на низины, где еще лежал серый ноздреватый снег. Все это напомнило мне о наших с Сирилом давних походах – в высоких сапогах с отворотами, со складными ножами в карманах – к ревущим и грохочущим, вечно неспокойным водопадам, которые низвергались вниз.

Молчаливая поддержка Артура поощряла меня, и я рассказал ему о предательстве отца, о его верности той самой идеологии, что сделала парией моего деда. Мне хотелось извиниться перед ним за отца, за его злоупотребление доверием Бреннера. Слушая меня, Артур невозмутимо шагал, полы его длиннющего, необъятных размеров коричневого пальто хлопали чуть не по щиколоткам, коричневая кепка была низко надвинута на широкий лоб. Никогда прежде я не видел его таким постаревшим и утомленным. Сказывался возраст. Артур потуже затянул шарф на шее.

Занятый думами о прошлом, я не осознавал, куда мы направляемся, и вдруг услышал шум – это были наши водопады. Мы остановились у пропасти на плоском, скользком каменном выступе. Вода стремительно падала с края уступа, и бурный поток в белых султанах ревел, с грохотом падая вниз с огромной высоты, и разбивался, образуя целое облако хрустальных брызг. Вокруг поднимались холмы, темно-зеленые остроконечные ели устремлялись ввысь. Оранжево-розовый диск солнца, сияя, катился за горизонт.